Ярославская областная ежедневная газета Северный Край, вторник, 27 января 2009
Адрес статьи: http://www.sevkray.ru/news/1/15698/
рубрика: Политика
Автор: Андрей ВАНДЕНКО (itogi.ru, в сокращении).
В конце минувшего года нашу область посетил министр культуры РФ Александр Авдеев (на снимке справа). Он посетил строительство новых и реконструируемых к 1000-летию Ярославля объектов, обсуждал с губернатором области Сергеем Вахруковым планы развития культуры в городе. Каков он – новый министр? Каковы его планы возрождения культуры РФ из провала девяностых, бедственного существования последних десятилетий?
Даже если не знать, по какому ведомству до назначения в Минкультуры служил Александр Авдеев, стиль работы выдаёт его: министр из дипломатов. За восемь месяцев, что Александр Алексеевич руководит отечественной культурой, он не совершил резких телодвижений, не произнёс громких, сенсационных заявлений, действовал аккуратно, размеренно и без лишнего шума. Хотя в министерских недрах вовсю кипит работа, невидимая постороннему глазу. Может, так и надо?
– В удачное время ведомство возглавили, Александр Алексеевич! Если верить тезису, что художник должен быть голодным, а сытое брюхо к искусству глухо. Похоже, нашу культуру ждёт невиданный прогресс, ренессанс, можно сказать. Пояса-то затянуть всем придётся…
– У меня нет оснований говорить о каких-либо затягиваниях применительно к бюджету министерства. Федеральные программы утверждены, они обрели силу закона, финансирование осуществляется в полном объёме, ни один проект не закрыт. Над нами не витает ни тень отца Гамлета, ни призрак материальных ограничений. По крайней мере пока.
– Необходимая оговорка по нынешним временам. Назовёте цифру, которая держит нашу культуру на плаву?
– Если сложить все ручейки денежных потоков, она составит примерно сто миллиардов рублей в год. Но это только федеральный бюджет. Почти столько же добавляют регионы. Министерство лишено права вмешиваться в формирование местных бюджетов. Это запрещено законом. Но мы можем апеллировать к губернаторам, и к нашим пожеланиям часто прислушиваются. Особенно, когда речь идёт о повышении выплат для работников сферы культуры. Сегодня они получают в среднем 7600 рублей в месяц.
– Маловато!
– Согласен, в два раза ниже средней зарплаты по стране. Особенно тяжело тем, кто трудится в районных библиотеках, краеведческих музеях и архивах. Кстати, пришлось и решением правительства увеличить с 1 декабря 2008 года фонд зарплаты работников культуры на 30 процентов. Это автоматически приведёт к повышению должностных окладов. Кое-где на новую систему перешли ещё год назад. Например, в Белгороде. Там вообще делают много любопытного и полезного, в сфере культуры регион опережает иные субъекты федерации лет на десять. Хотя в области нет нефти и газа, приносящих большие налоговые отчисления. Так что дело не только в деньгах, но и в желании местных руководителей двигать культуру в народ.
– И всё же без дензнаков далеко не уедешь. Возьмите родной кинематограф. Едва начались перебои с финансами, производство фильмов тут же остановилось. Нет «кина». И, похоже, долго ещё не будет.
– Вы пользуетесь недостоверной информацией. Могу рассказать, как всё обстоит в действительности. Верно, часть проектов заморожена, но лишь тех, которые снимались на частные деньги. Фильмы с госфинансированием по-прежнему в работе. За редким исключением. Временно законсервировано пять картин да и те не из-за отсутствия средств: переделывается сценарий, подыскивается натура, режиссёр болеет. Словом, причины нематериального свойства.
– С 2010 года вы вроде планируете по-новому распределять помощь киношникам?
– Так и будет. Помимо значительных сумм, отведённых на мультипликацию, авторское и документальное кино, мы намерены выдавать субвенции режиссёрам, решившим заняться социально значимыми темами. Это не политический заказ, как кто-то может подумать, а пожелание осветить те вопросы, которые важны для государства.
– Всё равно агитпропом попахивает, Александр Алексеевич.
– Любовь к Родине, борьба с наркотиками и фашистской идеологией, попытка скорректировать искажённые в советское время эпизоды российской истории, сохранение памятников культуры, поддержка малого и среднего бизнеса, фильмы для детей – в чём тут, по-вашему, пропаганда? Мы не собираемся ничего навязывать, но обязаны средствами кино показать и рассказать, что хорошо и что плохо.
– Кто будет это решать?
– Речь ведь не о судьбе готовых кинокартин. Если что-то из отснятого и смонтированного лежит сегодня на полке, то не по вине государства. Все вопросы к прокату, который далёк от совершенства. Это отдельная и болезненная тема. Опять-таки, на частные деньги можно снимать любой фильм. В данном случае не нужно советоваться с Минкультуры или с кем-то ещё. Ищите спонсора, продюсера и работайте. Полная творческая свобода, никаких ограничений! Но сейчас мы говорим о государственных субсидиях.
– Понятно: кто платит, тот и девушку танцует.
– Нормальная мировая практика! Не отбирайте у нас право обозначить общественные приоритеты. Однако делаться это будет не через окрик или приказ чиновника.
– Тогда зачем нужен создаваемый при правительстве совет по развитию кинематографа во главе с Путиным? С трудом представляю премьера, читающего в Белом доме сценарные заявки.
– Послушайте, ни Владимир Владимирович, ни другие руководители, определяющие судьбу нашей киноиндустрии, не претендуют на то, чтобы диктовать, кому и о чём снимать фильмы. Не бросайте на людей тень понапрасну. Ведь и экспертный совет при Минкультуры не отменён, он по-прежнему останется активным участником распределения денег. В его состав войдут видные продюсеры, режиссёры, киноведы, общественные деятели, а вот чиновники из министерства там точно не будут доминировать. Предполагаем создать чёткий, прозрачный, демократичный механизм. Чтобы он заработал, нужно принять новый закон о кино, который отменит устаревшее положение о конкурсах. На это есть весь 2009 год.
– А успешные продюсерские компании могут рассчитывать на господдержку, как это делается, например, во Франции, которую вы знаете гораздо лучше меня?
– В правительстве рассматривается наше предложение о возврате дополнительных десяти процентов выручки продюсерам картин, собравших в прокате более миллиона зрителей. По-моему, неплохой бонус. Но ваше сравнение с Францией не слишком корректно. Там гражданское общество существует свыше двух столетий. Тем не менее, женщинам голосовать разрешили лишь в 1945 году, смертную казнь отменили ещё через 36 лет. Почти два века понадобилось на эволюцию сознания. В России гражданские институты находятся на ранней стадии развития, мы стремимся поскорее наверстать отставание, но быстро такие вещи не делаются. Люди должны измениться.
– Надо полагать, после Франции тяжело адаптировались на Родине, Александр Алексеевич?
– Знаете, дипломаты всегда живут отечественными реалиями. Находясь в Париже, я работал по всему диапазону российской внешней политики. Европа крайне заинтересована, чтобы наша страна была сильной и демократической. Мы стоим на пути распространения волн нестабильности, идущих из третьего мира, и можем в очередной раз оказаться своеобразным препятствием, которое прикроет собой Старый Свет.
– Это понятно, но я спрашивал не о международном положении, а о вашем личном восприятии житейских перемен. Вы ведь в общей сложности прожили за рубежом двадцать четыре года, представляя там Россию…
– Но не перестал быть русским человеком! Во Франции я много общался с потомками белой эмиграции, которые всю жизнь провели вне Родины, не очень чисто владеют языком отцов и дедов, но остаются абсолютными русаками по духу и образу мысли. Что в таком случае говорить о дипломатах? Если человек после нескольких лет за пределами Отчизны забывает корни, ему надо менять профессию.
– Как вы узнали о том, что можете стать министром? Вам прямо вот так позвонили в Париж и сказали: «Не хотите ли порулить российской культурой, Александр Алексеевич?»
– Действительно, звонок из Москвы был.
– Из Кремля?
– От моего тогдашнего руководителя Сергея Лаврова. В
МИДе есть добрая традиция: перед назначением министр советуется с потенциальным кандидатом на новую должность. Сергей Викторович попросил меня поскорее приехать в Москву. Я не стал задавать лишних вопросов, тем более что готовился первый официальный визит Владимира Путина в Париж в ранге премьер-министра, и я решил, что мой срочный вызов связан именно с этим. Но по прилёте меня прямо с аэродрома повезли сначала к Владимиру Владимировичу, потом к Дмитрию Анатольевичу и предложили пост министра, чего я совсем не ожидал.
– Ваша реакция?
– Сразу дал согласие, хотя и честно признался, что не уверен, справлюсь ли.
– Даже паузу на раздумье не брали?
– В МИДе это не принято. Такая профессия: сегодня работаешь в Париже, завтра можешь оказаться в Дели. Надо быть готовым. Отказываться неэтично.
– Какие-то пожелания при назначении вы высказали?
– Единственное: чтобы моих предшественников, Александра Соколова и Михаила Швыдкого, нормально трудоустроили.
– Сколько времени вам дали на сбор чемоданов?
– Неделю. Потом, правда, я смог ещё раз слетать в Париж, чтобы проститься со всеми без спешки.
– В последние недели много писалось и говорилось о «Троице» Андрея Рублёва. РПЦ просит передать ей икону во временное пользование, чтобы отслужить молебен в Троице-Сергиевой лавре. Ваше отношение к подобной «командировке»?
– Поддерживаю проект, хотя моё личное мнение в данной ситуации имеет мало значения. Последнее слово должно остаться за экспертами. Пусть внятно ответят, можно ли без ущерба транспортировать икону за семьдесят километров от Москвы и обратно, или риск причинить вред достоянию российской и мировой культуры даже в специальном климатическом киоте неоправданно велик. Мы дадим добро на перевозку лишь в случае письменного положительного заключения специалистов. Пока вопрос открыт.
– Ещё про музеи. Церкви, значит, «Троицу» на три дня без выполнения предварительных условий не отдаёте, а параллельно комплексная музейная перепись выявляет недостачу 86 тысяч экспонатов. Как одно стыкуется с другим?
– Знаете, изначально цифра была ещё выше – 105 тысяч. Но не забудьте: тотальная проверка музеев не проводилась, наверное, лет сто. За советскую историю ничего подобного не делалось. Речь ведь идёт о 83 миллионах единиц хранения, в наличии которых необходимо убедиться. И далеко не всё из того, что не нашли, украдено. Мы же говорим не только об алмазах и картинах великих мастеров, но, к примеру, и о деревенской утвари, предметах быта, составлявших экспозиции краеведческих музеев. Что-то из этого погибло, утеряно. Нужно помнить и о полной неразберихе с учётом, царящей в иных музеях. Они делились, дробились, филиалы сливались, укрупнялись, списки экспонатов дублировались, не велись вовсе. Словом, привычная безалаберность. Оттого попытка навести порядок в запущенном музейном хозяйстве весьма своевременна. Недостача не единственная проблема, с которой столкнулись. Так, выявлена масса плохо оборудованных фондохранилищ с отсутствием должного температурного режима. Что же до подтверждённых фактов воровства, каждый подобный случай расследуется, уголовные дела заведены по двум с половиной тысячам эпизодов. Но, подчеркиваю, это не повод обижать всех музейных работников, подавляющее большинство которых – порядочные люди, беззаветно служащие делу.
– Вы, к слову, меломан, Александр Алексеевич?
– Скорее, книгочей.
– Знаю, и гравюры коллекционируете?
– Да, наполеоновская эпопея, Крымская война, оборона Севастополя… Собирать гравюры я начал с подачи крупного советского дипломата Николая Афанасьевского, ныне покойного. Он работал послом во Франции, Бельгии, Польше, переводил на переговорах с де Голлем и Помпиду. У него была самая лучшая коллекция о русско-французских отношениях. Я иду по стопам друга.
– Скучаете по Парижу?
– Не буду скрывать. Вспоминаю любимые места…
– Например?
– Лувр, как ни банально. Там замечательные залы фламандской и голландской живописи. Рубенс прекрасный. Жаль, нет картин российских мастеров. Ещё люблю храм Александра Невского, который сейчас, увы, находится во владении Константинопольского патриархата. И городок Кламар под Парижем, где в деревянной православной церкви дореволюционной постройки часто собирается старая русская эмиграция.
– А Москву чувствуете?
– Она остаётся родной, хотя и почти перестала быть городом моего детства. Арбат, Смоленская площадь, район Киевского вокзала – места, в которых я рос. Их теперь не узнать… В современной Москве жить непросто, она превратилась в агрессивный, давящий мегаполис, где люди легко переходят грань приличия, понимая, что больше не встретятся с теми, кому нагрубили. Пробки на дорогах утомляют. И московских двориков почти не осталось. Ещё огорчает мат, ставший для многих языком общения.
– Видимо, у вас были претензии и к зданию, где прежде сидели министры культуры, раз съехали оттуда?
– То помещение совсем неприспособленное, больше напоминающее вычислительный центр. А тут всё-таки старинный особняк в центре города, особая аура. Хотя бы гостей принять не стыдно.
– Дурной пример подаёте художникам, которые должны оставаться голодными!
– Не так. Художник может быть голодным, только если сам того пожелает... Знаете, что самое неприятное в моей работе? Отказывать тем, кто обращается с просьбами. Вижу: приходят талантливые, интересные люди, деньги просят на нужные проекты, а всем помочь не могу. С тем и живу.