Коровники. Вид на Волгу из­за решёток

Массивная железная дверь захлопывается за спиной с тяжёлым лязгом. Потом ещё одна и ещё. Проходишь через металлоискатель, отдаёшь дежурному телефон, паспорт, взамен которых получаешь пропуск. Провожатый велит хранить его как зеницу ока и, смеясь, предупреждает: «Без пропуска на волю не выпустят». И вот мы уже на территории СИЗО № 1, который в народе именуется просто Коровники.

Через внутренний двор, перегороженный вдоль и поперёк металлическими сетками, проходим в кабинет заместителя начальника учреждения по режиму Юрия Аникина. Изначально подразумевалось, что рассказывать о работе след­ственного изолятора будет он один, но так уж вышло, что участие в беседе приняли несколько сотрудников. Первый затронутый вопрос оказался, как говорится, на злобу дня. Минюстом России разработан законопроект, вызвавший приятные волнения в местах не столь отдалённых: один день, проведённый в СИЗО, предлагается приравнять к полутора дням нахождения в исправительной колонии. Причиной появления такого предложения стали, по словам его авторов, бесчеловечные условия содержания подследственных.

– Ну, знаете ли, смотря какие условия считать бесчеловечными, – защищает свою структуру Юрий Александрович. – Кто-то на воле не имел того, что здесь имеет. Недаром бомжи на зиму к нам стараются попасть.

По словам сотрудников СИЗО, давно прошли те времена, когда в одной камере находились несколько десятков человек: спали по очереди, дышали по расписанию. Сейчас за соблюдением прав подследственных пристально следит прокуратура, которая замечает малейшие нарушения закона и требует их немедленного устранения.

– Раньше у нас на окнах висели жалюзи, через которые не видно было, что происходит на улице, – рассказывает заместитель начальника СИЗО Игорь Россихин. – Сказали: снять – сняли.

Строго соблюдаются нормы площади на одного человека, каждый имеет своё спальное место, да и питание у многих ожидающих суда такое, какое бывает не у всех свободных граждан.

– Для каждой категории контингента свой рацион: мужчины, женщины, беременные, больные, туберкулёзники, несовершеннолетние, осуждённые – все питаются по-разному, – говорит заместитель начальника по тылу Михаил Борков. – Кто может сказать, что он на воле каждый день позволяет себе творог или яйца? Мало кто, а у нас больные едят эти продукты ежедневно. Мясо всегда свежее, никаких консервов, обязательно в рацион включены овощи.

Единственный недостаток – однообразие пищи, как в армии, что дали, то и ешь. Однако кто имеет желание и финансовые возможности, может отовариваться в магазине, что находится на территории СИЗО, да и передачи (раз в месяц по 30 килограммов) никто не отменял.

Режим жизни в Коровниках, кстати, во многом напоминает армейский: подъём в 6 утра, отбой в 22-00, завтрак, обед, ужин по расписанию, раз в неделю – банно-прачечные процедуры. В промежутках между этими обязательными мероприятиями подследственные выводятся на встречи с адвокатами или на свидания с родственниками. Немногие отличия от жизни в казармах: бывать на свежем воздухе контингенту удаётся не более часа в день, да и неусыпный контроль со стороны охраны не даёт расслабиться.

Следят всегда, везде и повсюду, однако случаи побега всё же бывали. Около десяти лет назад трое сидельцев разобрали в бане часть той стены, что выходила на улицу, и спокойно покинули территорию Коровников. Правда, одному беглецу в­доволь надышаться воздухом свободы так и не удалось – его довольно-таки быстро водворили в те места, где ему и положено было находиться, а вот его напарников ищут до сих пор.

– В тот раз были нарушены правила конвоирования, – говорит Юрий Аникин, – охрана оставила их одних в бане, что, естественно, запрещено. И вот результат.

Чтобы избежать подобных инцидентов, меры принимаются серьёзные. К примеру, все выезжающие за территорию Коровников автомобили сначала должны проехать через смотровую яму.

– Проверяют, не прицепился ли кто к дну машины, – объясняет Юрий Александрович. – Есть, конечно, и правила, обеспечивающие безопасность сотрудников. Что бы ни происходило в камере, работник не имеет права войти туда один. От контингента можно ожидать чего угодно – больной туберкулёзом, например, может плюнуть в лицо, бывало такое. Но особенно непредсказуемы подростки.

– Мне легче общаться с особо опасными рецидивистами, чем с несовершеннолетними, – поддерживает коллегу Игорь Россихин. – У тех хотя бы есть свои понятия, они ерундой не станут заниматься, ни мата, ни оскорблений от них никогда не услышишь. К ним по-человечески, и они к тебе так же. А подростки... 99 процентов из них перевоспитанию не поддаются.

И всё же исправлять родительские огрехи в СИЗО пытаются. Подросток, дожидаясь своей участи, может освоить компьютер, заняться спортом, получить образование.

Случается, что попадаёт за решётку «ребёнок» 16 – 17 лет, и выясняется, что он даже читать не умеет. Если раньше среди спецконтингента были малограмотные, то сейчас очень много вообще неграмотных. И начинается обучение с программы начальной школы.

По долгу службы приходится сотрудникам Коровников общаться и с теми подследственными, что на свободе причислялись к верхушке власти. Редко кто из них, попадая за решётку, начинал качать права и требовать к себе особого отношения. К примеру, Валентин Мильто, будучи главой Ярославского района, никогда не отличался спокойным темпераментом, а, попав в СИЗО, умерил свой пыл. А Павел Пушков, в своё время получивший без малого пять лет за мошенничество, четыре года, что сидел в СИЗО, составлял кроссворды и отправлял их в одну из ярославских газет.

Несмотря на то, что след­ственный изолятор – структура довольно закрытая, имеющая немало своих тайн, сотрудники Коровников довольно открыто говорят о жизни за колючей проволокой. Так уж сложилось, что они, несмотря на чистоту перед законом, часть своей жизни тоже проводят в местах не столь отдалённых. Почему люди идут на эту работу добровольно, на несколько часов в день лишая себя свободы? Легко представить себе ребёнка, мечтающего стать лётчиком, учителем или врачом, а вот малыш, желающий быть сотрудником СИЗО, – это как-то... слишком.

– Я в Коровниках около 12 лет, до этого работал на шинном заводе, был передовиком производства, – рассказывает Игорь Россихин. – А потом завод встал, надо было куда-то устраиваться. И пришёл сюда. Кстати, в те годы в СИЗО очень трудно было устроиться, это сейчас штата не хватает. Зарплаты небольшие, хоть руководство и пытается увеличить их за счёт премий, а работа тяжёлая, накладывающая отпечаток. Мне бы очень не хотелось, чтобы мой ребёнок пошёл по моим стопам.

– А я бы хотела, – вступает в разговор начальник отдела специального учёта Ирина Смирнова.

– И у неё уже здесь дочь работает, – добавляет за неё Юрий Аникин, – врачом.

– А что, хорошая практика, – поясняет свою позицию Ирина Михайловна. – Здесь такие болезни встречаются, которых и на «скорой» не всегда увидишь. Пусть работает, работа неплохая...