Ярославская областная ежедневная газета Северный Край, среда, 17 июля 2002
Адрес статьи: http://www.sevkray.ru/news/11/29247/
рубрика: Происшествия
Автор: Лариса ДРАЧ.
Счастлива женщина, которая на закате дней, сверкая по-девчоночьи глазами, может признаться: «Всю свою долгую жизнь я любила и была любима. Я и сейчас люблю и безумно счастлива этим состоянием». Эти простые, но такие искренние, идущие из глубины души слова произнесла при первой нашей встрече удивительная женщина, актриса академического театра имени Федора Волкова, блестящий театральный педагог, председатель секции ветеранов труда Союза театральных деятелей Лидия Яковлевна Макарова-Шишигина. О ее сценической и педагогической карьере можно было бы написать целую монографию, хотя она до сих пор стесняется, что не получила достойного образования. Уверения близких друзей в том, что, прожив с Фирсом Ефимовичем Шишигиным долгую жизнь, она «закончила» три академии, и по сей день всерьез не воспринимает.
Но об этой стороне ее жизни – как-нибудь в другой раз. Я хочу рассказать вам о великой любви в жизни этой потрясающей женщины... Лидия Яковлевна Макарова, тогда, конечно, еще просто Лидочка, родилась на Дальнем Востоке, в Уссурийске, в простой, многодетной семье. Отец, слесарь – золотые руки, был строгим приверженцем домостроя, вспылив, был скор на расправу и тяжел на руку. Мама, родив тринадцать детей – Лида была в семье третьим ребенком – домохозяйничала. Отец театра не жаловал, считал его не только пустым и вредным времяпрепровождением, а вовсе рассадником зла. Актеров же и за людей не держал, цедил сквозь зубы – «богема». Слыша столь нелицеприятные отзывы о театре с детства, Лида никогда не мечтала стать актрисой. Однако почему-то еще дошкольницей с упоением играла с подружками в домашний театр: ставили спектакли, нарезали из бумаги билеты и, «проштамповав» их печатью, вырезанной из сырой картошки, «продавали» взрослым. Домашние представления всегда собирали полный зал. И в школьных постановках Лиде не было равных. За компанию с подругой выступала в популярной в те годы «Синей блузе». Та же приятельница после окончания десятилетки сагитировала Лиду пойти на прослушивание в только что организованную театральную студию, которой руководил после окончания института сценических искусств в Ленинграде молодой Фирс Шишигин. Лида расхохоталась: «Что это за имя такое – Фирс? Никогда не слышала ничего подобного!» Так, смеясь – «и кем я буду в этой студии? Артисткой? Что это за профессия – обхохочешься!» – она пришла на прослушивание. Приемную комиссию всерьез тоже не приняла, тем более ее, едва она начинала что-то читать, постоянно прерывали. «Поете?» – спросил смешливую абитуриентку Фирс. «Конечно», – ответила Лида и затянула популярнейший в те годы романс «Белой акации гроздья душистые...» «Довольно», – вновь прервали ее. Каково же было Лидино изумление, когда ее безоговорочно приняли в театральную студию. «За непосредственность, наверное, – улыбается, вспоминая далекое прошлое, Лидия Яковлевна. – Хотя голос, говорят, был в юности удивительный». Тогда же, прямо на приемных экзаменах, Лида отчаянно и ,как потом оказалось, на всю жизнь влюбилась в своего первого и главного режиссера в жизни – Фирса Шишигина. «Фирс тогда ходил зимой в плаще, без шляпы... Я до сих пор сочувствую женщинам, которые не знают, что значит отчаянно, больше жизни, любить мужчину. Я прожила такую долгую жизнь и сегодня живу только потому, что любила и люблю». Чувство оказалось взаимным. Но Фирс, как выяснилось впоследствии, побаивался чистоты и детской непосредственности своей возлюбленной. «Скажи он мне тогда прыгнуть со второго этажа – глазом бы не моргнула, прыгнула». Зная об отношении отца к театру и актерам, Лида таила свое чувство от домашних. Лишь старшей сестре призналась: «Дусенька, я влюбилась!» Но если шила в мешке не утаишь, что ж говорить о большей, всепоглощающей любви? «Как-то шли мы с Фирсом зимой по городу, навстречу отец. Я поздоровалась, но он на мое приветствие не ответил. Однако вечером спросил: « С каким это ты морфинистом шла? Тебе не стыдно – показаться на людях рядом с мужчиной без головного убора?». Я отцу: «Что вы, папа, он – гений!» «Я тебе покажу «гений»! Чтоб немедленно бросила свою студию и шла учиться на горного инженера». Но студию Лида, конечно, не бросила, а напротив, 8 марта 1935 года вышла замуж за Фирса Шишигина. Дома о браке дочери ничего не знали. Отец продолжал бушевать: «Артисты – это не люди, это богема! Будешь в тридцать лет опиум курить!» Сказав дома, что студия уезжает на гастроли, Лида Макарова переехала жить к мужу. Через некоторое время зашла домой взять кое-что – уходила-то к любимому в чем была, без вещей. Отец насторожился: «Что это ты в шкафу возишься?» «Я и сказать хочу, и боюсь. Собралась с силами и...как в омут: «Папа, я замуж вышла!» А он в ответ так за волосы оттаскал, что не помню, как из дому выскочила». Через некоторое время отец пришел «знакомиться» с зятем и вместо приветствия схватил его за грудки. Ты что с моей дочерью сделал? Почему нельзя было честь по чести прийти, руки попросить, благословения? Но выпили потом рюмку-другую – помирились. Впоследствии отец просто обожал Фирса Ефимовича и дочери наказывал: «Муж у тебя – великий человек! Не позволяй никому за собой ухаживать». Однако с театром отец так и не примирился. Посмотрел как-то пьесу Горького «Мещане». Пришел домой мрачнее тучи и сразу к горке, где всегда в графине была настоянная на вишневых косточках водка. Водки не оказалось, так он с горя принялся косточки грызть. «Что с вами, папа», – спрашиваю его. А он, оказалось, расстроился, что мы в пьесе против мещанства боремся – сам-то он был на стороне мещан». Студия между тем выросла в театр Краснознаменной особой Дальневосточной армии, стали ездить на гастроли. Но на календаре был уже роковой 37-й год. Начались аресты. « У нас в студии был актер Макаров, мой однофамилец, прекрасный актер. Когда его арестовали, я пришла к его жене Тамаре и спрашиваю: «Неужели ты не чувствовала, что твой муж – враг народа? Как можно жить с человеком и не знать его тайной сущности?» Наивность эту, наверное, можно простить – ведь в то время Лиде Макаровой не было и девятнадцати. Тем более что последующие годы излечили ее от этой наивности раз и навсегда. 12 октября 1937 года арестовали Фирса Шишигина. Ворвались ночью, перерыли всю библиотеку, увели мужа. «А я так растерялась, что только одно на уме: «Роднушенька мой, скажи правду: ты – враг?» Фирс рассмеялся тогда: «Никакой я не враг, девочка, я прежде всего коммунист. Живи спокойно. Даже к лучшему, что меня сейчас арестовывают – быстрее разберутся, что к чему». И ушел... на два с лишним года. Эти годы показались молодой Лиде Макаровой, оставшейся с крошечным сыном на руках, столетиями. Ее выгнали из училища, отказали от квартиры, никуда не принимали на работу, все бывшие знакомые-приятели от нее отвернулись. Лишь одна нашлась милосердная женщина, заведующая библиотекой, приняла на службу. В то время Лидию Яковлевну от страшных мыслей спасали только книги. Но когда арестовали и отца – в июне, на Троицу – уволили и из библиотеки. «Я ходила к зданию тюрьмы как на свидания. У мужа была самая страшная статья – 58 1 Б (обвинение в шпионаже и терроре), отец тоже сидел по политической 58-й. И однажды, уже когда слух прошел, что Фирса моего расстреляли, один арестант мне сказал: «Макарова, ваш муж сидит на 6-м этаже». «Что это значит? Скорее всего, выпустят». Несмотря на унижения и не отпускающий ни на мгновение страх, она не теряла надежды. Однажды, уложив детей, – мать уехала в Москву к Сталину хлопотать за отца – вышла Лида на крылечко и увидела ясный месяц. В молитвенном порыве прижала она к груди руки и прошептала: «Месяц дорогой! Если я сегодня увижу Фирса во сне, он обязательно ко мне вернется». И ей показалось, что... месяц кивнул! С такими мыслями она и уснула. Вдруг среди ночи слышит крик брата: «Лида, Лида! Фирс!» «Мне показалось, что это сон мой сбылся – Фирс снится. И вдруг слышу: «Масенька, ты что же, меня встречать не хочешь?!» Я подскочила с кровати, метнулась к двери, увидела живого Фирса и упала в обморок». Из застенков НКВД вышел совершенно другой человек – кости, обтянутые кожей, насквозь пропахший, пропитавшийся тюрьмой, колючий, жесткий, «одичавший». Целый год Лида прорыдала в подушку, пытаясь в мыслях свести воедино два образа – Фирса до тюрьмы и после. Мудрый Фирс Ефимович, оказывается, понимал и тонко чувствовал смятение жены, но ни словом, ни жестом не упрекнул ее, не торопил. Стены отторжения рухнули так же внезапно, как и возникли. «С тех пор и по сей день Фирс со мной, – говорит Лидия Яковлевна. 8 марта 1985 года они отметили золотую свадьбу, а в мае Фирса Ефимовича не стало». Но душа Фирса по-прежнему рядом с его любимой Масей – так он нежно ее называл. Так ее всегда звали в театре, так зовут ныне и многие поколения выпестованных ею студентов, и внуки с правнуками. «Бабушка? Боже сохрани! Я всегда была и останусь Масей. Я живу, потому что люблю. И понятие жить для меня – прежде всего любить и творить. Это был мой девиз и девиз моего мужа Фирса Шишигина». Фото Вячеслава ЮРАСОВА и из семейного архива семьи Шишигиных.