Ярославская областная ежедневная газета Северный Край, вторник, 17 февраля 2004
Адрес статьи: http://www.sevkray.ru/news/11/47840/
рубрика: Происшествия
Автор: Марина МОРОЗОВА.
Человек-легенда, знаменитый прокурор, рыбинский Мегрэ, некоузский Шерлок. К этим эпитетам, на которые всегда были щедры журналисты, Николай Васильевич Шапырин относится с юмором. Сейчас передо мной – старый солдат Великой Отечественной.
Без малого шестьдесят лет искала его боевая медаль, наверное, самая дорогая из всех, что щедро украшают его выходной костюм. В живых остались только трое Указ Президиума Верховного Совета о награждении Николая Шапырина медалью «За боевые заслуги» вышел еще в сорок седьмом. Когда в конце января 2004 года сообщил ему нежданную весть рыбинский военком, всю ночь не спал рядовой Шапырин (хотя на его нынешних погонах давно сверкают три полковничьи звезды), первый номер пулеметного расчета. Семнадцатилетним мальчишкой он и еще тринадцать его ровесников из Тутаева ушли добровольцами на фронт. В июне сорок третьего безусых курсантов Тамбовского пулеметного училища бросили на крутой берег Жиздры, где в районе железнодорожной станции прорывались из окружения немцы. На рассвете они вышли из лесочка и бросились в реку. Орали песни, резали вражьей речью туманную тишину. Вот тут их и накрыли «максимами» наши курсантики. Помнит Шапырин, как упрямо шли немцы вброд, отталкивая трупы своих соплеменников. Прорвались к станции, и вскоре оттуда пошел мощный минометный огонь. С рассвета до двух часов дня шел страшный бой. Подмога все не приходила. Огляделся номер первый – весь его расчет убит, полегли и другие пулеметчики. А немцы шарашили из минометов, снаряды разрывались все ближе и ближе. Он понял, что его «максим» засекли, и уже собирался поменять позицию, когда мина разорвалась рядом. «Максим» – вдребезги. Адская боль в обеих ногах. Лежал и думал: все, конец, но вдруг услышал «ура-а!». Это подошел наконец второй эшелон. Поздно подошел – в живых остались только трое из четырнадцати мальчишек-добровольцев. «Командование запрещало помогать раненым – поцелуешь, бывало, солдатика, и вперед...» – вспоминает ветеран. Его самого тогда две девчушки оттащили на плащ-палатке к дороге и оставили ждать машину. Юрфак и больше-сельские головорезы Одиннадцать месяцев мотался по госпиталям рядовой Шапырин, перенес немало операций, а в начале мая сорок четвертого его привезли в родной Тутаев. Девятнадцатилетний инвалид войны поступил в Ярославский педагогический институт на историко-филологический факультет. Трехгодичный был тогда курс. Вспоминает, как шел на госэкзамен, в руках – костыли, с собой буханка хлеба и тридцать рублей в кармане. Не дошел до института – напали жлобы, сломали костыли, ограбили и избили. Так и не сдал Шапырин госэкзамен, но решил тогда, что пойдет в юридический, чтобы этих гадов давить. Так он оказался в Казанском университете, на юрфаке. Однажды вызвал его к себе декан. Обнаружил в личном деле, что у него отличные оценки в Ярославском пединституте и несданные госэкзамены. «Поезжай-ка, солдатик, сдавай и привози диплом». И ведь сдал! Выпускника юрфака с двумя высшими образованиями оставляли в аспирантуре, но он уже рвался в бой. Его направили в Большое Село, в один из самых криминальных районов области. Несколько банд, состоявших в основном из дезертиров, терроризировали местное население, грабили, воровали, насиловали женщин. Против них – четверо: безрукий прокурор, безногий следователь Шапырин и два оперативника. Но всего лишь год потребовался, чтобы выследить в большесельских лесах и уничтожить при поддержке чоновцев шесть банд общим числом около сорока головорезов. На прицеле у парыгинских После большесельской вахты в марте 1952 года Шапырин приехал в Рыбинск. Назначение – следователь по особо важным делам городской прокуратуры. В пятьдесят третьем после смерти Сталина грянула бериевская амнистия, и из восьми лагерей, окружавших Рыбинск, на свободу вышли более двухсот тысяч зэков. Прокуратура работала круглосуточно. «Я – за пояс ТТ, еще один – сзади, к спине, так и ходил, – вспоминает прокурор. – Одно из самых памятных дел? Пожалуй, банда Парыгина, на счету которой было множество грабежей, разбоев, кровавых убийств». Бандиты, прошедшие лагеря, наглели с каждым днем. Однажды шел следователь по улице Чкалова, на углу с Пушкинской кто-то открыл стрельбу. Пули пролетели мимо уха, и Шапырин моментально повалился на землю, прикинувшись убитым. Услышал: «Забери у него дело». Сообразил – парыгинские. Когда бандиты подошли поближе, направив на него «пушки», Шапырин выхватил сразу два ствола: каждому досталось по выстрелу. Пока вызывал оперов, раненый бандит ушел. Когда парыгинским вынесли приговор, паханы поклялись убить «важняка», вернувшись на свободу. Но об этом Николай Васильевич узнал много лет спустя, когда однажды незнакомый старик подошел к нему и сказал, что он из парыгинской банды. Номерок на гаечном ключе Пятнадцать лет отработал Николай Васильевич следователем прокуратуры по особо важным делам. На его счету – сотни раскрытых преступлений. Одни забылись, другие помнятся в деталях. В мае 1963 года у волжского моста обнаружили утопленника с торчавшими над водой ногами и огромным 8-килограммовым гаечным ключом на шее. Опознать труп тогда не смогли, следствие зашло в тупик, тело похоронили. Через полгода областной прокурор Ахмин приехал в Рыбинск, поручил это дело Шапырину. Следователь начал с того самого увесистого гаечного ключа, который, как удалось установить по едва заметному номеру, «прописан» был на пароходе «Минск», который курсировал от Москвы до Перми и обратно. Шапырин взял в Ярославском УВД двух оперативников и купил билеты на «Минск», причем один из оперов переоделся в неказистого мужичка с рюкзачком и затесался среди пассажиров. Экипаж получил тогда указание от капитана держать язык за зубами и не общаться со следователем. Лишь буфетчица осмелилась дать показания. Когда «Минск» пришвартовался в Москве, Шапырин направился в Московское речное пароходство и добился увольнения капитана, мешавшего следствию. Получив полный доступ к помещениям судна, следователь отыскал в чисто вылизанной каюте механика следы крови на каркасе дивана, выпилил кусок дерева и сошел на берег в Казани. Казанские коллеги по просьбе следователя провели экспертизу и установили группу крови. Обратно механика везли в наручниках, он сознался, что убил крестьянина, чтобы отобрать у него деньги, вырученные от продажи картошки. Когда на месте Шапырин перечитал дело, ужаснулся: в нем не было даже группы крови убитого. Пришлось настоять на эксгумации. Суд приговорил механика к высшей мере. Собака зря не воет Однажды Шапырину поручили стопроцентный «висяк» – дело семилетней давности об исчезновении Василия Погодина. Почитав материалы, следователь зацепился за показания матери пропавшего о том, что тот часто заходил в закусочную Дома крестьянина, где работала в буфете его знакомая, Вера. Шапырин разыскал мать, а затем и буфетчицу. Вера сообщила, что в последний день Погодин сидел за столиком с каким-то угрюмым печником, которого называл Кузьмичом. После упорных и трудных поисков следы печника Кузьмича отыскались: он работал когда-то на железной дороге, жил в бараке. Только давно уехал Кузьмич, а барак снесли. Шапырин восстановил план снесенного барака второго пассажирского парка станции Рыбинск, стал искать прежних жильцов. Узнал, что в комнате после отъезда печника поселился другой человек. Он рассказал следователю, что у него была собака и она все время выла – днем и ночью, изводя жильцов. Это и навело Шапырина на мысль о том, что Погодин был убит именно в комнате Кузьмича. Собака чувствовала трупный запах. Кузьмича (фамилия его была Лапин) объявили в розыск. Три дня копали мерзлую землю на месте, где стоял барак, нашли скелет. Главный рыбинский судмедэксперт Глеб Соколов установил, что череп был поврежден. Чтобы доказать, что найдены останки Погодина, прокурор применил тогда новый метод идентификации путем совмещения двух негативов: с фото черепа и прижизненной фотографии человека. Московская научно-исследовательская лаборатория Министерства внутренних дел подтвердила версию Шапырина. К тому времени нашли сожительницу печника, которая, как оказалось, была свидетелем убийства. Она рассказала: когда сидевшие за бутылкой приятели поссорились, Погодин встал, чтобы уйти, но его настиг сзади обух топора. Женщина была страшно испугана, всю ночь просидела на вокзале. А когда вернулась, Кузьмич прилаживал на полу оторванные доски. Рядом стояла испачканная в земле лопата. Услышав: «Молчать, иначе где угодно достану», – женщина укатила на край земли, в Сыктывкар. Лапина нашли в Краснодарском крае, где он работал в совхозе. Шапырин приехал к директору совхоза вместе с начальником районной милиции, и его представили как нового сотрудника. Когда Лапин, ничего не подозревая, заглянул к директору, «новенький» наклонился к нему и шепотом передал привет от Васи Погодина из Рыбинска. Несколько лет Николай Васильевич работал прокурором Рыбинского района. Добился, чтобы выстроили новое здание прокуратуры. Шапыринская мозоль Тридцать пять лет в прокуратуре... Для многих сотрудников он стал настоящим учителем. В прокурорских кругах не устаревает выражение «шапыринская мозоль». Однажды вызвал он к себе следователя и, широко раскрыв рот, высунул язык. Посмотри-ка, милый друг, что у меня на языке? Тот долго смотрел, но, ничего не обнаружив, побежал за очками. Но и очки не помогли. Тогда прокурор сжалился. Мозоль у меня там, на языке! Натер ее, родимую, пока напоминал тебе, чтобы держал дело на контроле... Подействовало куда крепче, чем выговор. Когда же сомневались сотрудники, как поступить с подозреваемым, Шапырин учил: относись к нему так, как относился бы к самому себе. Редкий был прокурор, вспоминали «однополчане», – редкий тем, что с преступниками никогда не обращался по-хамски. За отсутствием состава преступления Однажды на шоссе Карла Либкнехта нашли два трупа с огнестрельными ранениями. Шапырин, прибыв на место, постучался в стоящий рядом дом, представился. «Прокурору все расскажу», – заявил пожилой мужчина. Оказалось, утром шел он с внучкой в магазин. Дорогу перекопали двое рабочих, которые шабашили на ремонте труб. Мужчина посетовал, что не пройти через канаву людям. Но набравшиеся «зеленой» шабашники только обматерили прохожего. Он и сказал им в сердцах: «Ну и сволочи же вы!» А когда дома он варил внучке кашу, услышал – девчушка закричала. В окно увидел, как озверевшие от водки шабашники, выдрав из забора колья, ринулись к их дому. Мужчина снял со стены двустволку и заорал: «Не подходи! Стрелять буду!» Испуганная девочка ухватила деда за ногу. Но шабашники не останавливались, и раздались выстрелы... Убитые, как выяснилось, отсидели по семь-восемь сроков. Три дня Шапырин размышлял и наконец вынес постановление о закрытии уголовного дела за отсутствием состава преступления, поскольку подозреваемый действовал в рамках необходимой обороны, защищая не только себя, но и пятилетнего ребенка. Такие решения в то время были крайне редким явлением. Родственники убитых постановление опротестовали. Шапырину объявили выговор и временно отстранили от должности, дело передали другому сотруднику прокуратуры, который мигом засадил стрелявшего на пятнадцать лет. Но через несколько недель в Рыбинск пришло решение Верховного уголовного суда, в котором констатировалось, что постановление о закрытии уголовного дела вынесено законно, налицо действительно необходимая оборона, решение суда отменить, обвиняемого освободить из-под стражи, снять выговор Шапырину и вернуть его к работе. Эту историю тоже невозможно слушать без слез. По долгу службы заглянул Николай Васильевич однажды в дежурную часть райотдела милиции, чтобы проверить КПЗ. По журналу значились три цыганки, попавшиеся на краже денег у бабули. И среди них – шестнадцатилетняя Параша. Сотрудников не хватало, и прокурор решил сам допросить цыганок. Начальник РОВД по телефону распорядился доставить к нему в кабинет Парашу из пятой камеры. Минут через пять дежурный зашел и доложил, что указание выполнено. Немая сцена прорвалась диким хохотом, когда в кабинет начальника два мужика втащили давно не чищенную парашу, в которой зловонно колыхалось содержимое. Николай Васильевич и сегодня солдат, смело отставляет палочку в сторону, ежедневно напрягает мышцы в утренней зарядке, словно и не было тяжелого ранения. В парадном синем кителе перед сотрудниками прокуратуры, которые поздравляли его с боевой наградой, он выглядел безупречно. Все богатство бывшего прокурора – его семья. Жена Татьяна Викторовна – верная подруга на всю жизнь. Удивительный факт из далеких лет: детская кроватка, в которой спал в 1925 году новорожденный Коля, вскоре была подарена другой тутаевской семье, где родилась малышка Таня. Неисповедимы пути... Прокурорского кота зовут, конечно же, Бандитом.