Печать материала - Сорока Машка и другие

Ярославская областная ежедневная газета Северный Край, пятница, 24 августа 2007
Адрес статьи: http://www.sevkray.ru/news/12/9457/

Сорока Машка и другие

В детстве я держал в доме всяких птиц: синиц, щеглов, чечёток, чижей, снегирей и даже воробьёв. Весной выпускал их на волю. Летом же у меня появлялись другие птицы – сороки, галки, грачи. Я ловил их ещё птенцами, кормил и как мог ухаживал за ними. Взрослея, птицы привыкали ко мне. Всех пернатых я называл одним и тем же именем – Машка.

Птенцов грачей поймать очень просто – они сами выпадали из гнезда или их ветром сдувало на землю, и тогда этих желторотых, до конца не оперившихся и страшно горланящих птиц можно было брать руками.

Птенцов галок мы вдвоём с другом доставали из печных труб, лазая по крышам. В черноте невозможно было различить чёрную галку, и выдавал её только слабый блеск серых глаз, которые смотрели на нас снизу вверх. Мы опускали в трубу длинную палку с вбитым в неё гвоздём и шевелили её, заставляя птенца сесть на гвоздь. Потом медленно поднимали вверх и спокойно брали в руки.

Грачат и галчат первое время держали в клетках, которые сами сколачивали из тонких реечек. Кормили всем подряд, что сами ели. Ещё копали им червяков, ловили гусениц, мух и другую мелкую живность. У птенцов быстро отрастали перья, и спустя несколько дней они могли летать. Не успев привыкнуть к людям, даже не пытались убежать или улететь. Напротив, всюду следовали за нами, без конца прося есть. При этом они широко открывали свои жёлтые рты, хрипло кричали и трепыхали крыльями.

Бывало, я садился на велосипед и ехал куда-нибудь, а грачиха Машка летела за мной, каркала и пыталась сесть на плечо, а если это не удавалось, залетала вперёд и садилась на дороге, открывала рот и трепыхала крыльями. Таким образом, она могла долго носиться за мной, но обязательно возвращалась домой.

Мы с другом пытались научить Машку говорить. Сажали в клетку, которую накрывали тряпкой, и начинали повторять слово – «грач». По очереди, несколько дней, много часов твердили одно и то же – грач, грач, грач, теряя при этом его смысл. Иногда нам слышалось, что Машка повторила это слово. Мы радовались – наконец-то заговорила! А это были наши слуховые галлюцинации. Короче, затея провалилась.

Маленького сорочёнка я поймал в лесу, когда ходил за земляникой. Чёрные перья на нём отливали синевой, а белоснежные поражали своей чистотой. Больших трудов мне стоило поймать его в плотной чаще молодого сосняка. Там был целый выводок сорок, и пока я гонялся за одним птенцом, все остальные галдели и трещали так, что хотелось бросить погоню.

Сорока быстро привыкла ко мне и к людям. Жили мы в то лето в щитовом домике в сосновом лесу. У дома стоял деревянный стол и печка, сложенная из кирпича, тоже на деревянных ножках. Вокруг них обитала целыми днями сорока Машка. Она нас не боялась и давала брать себя в руки. Это удивительно, потому что даже домашние куры такого не позволяют. Неужели знают, что их съедят?

Когда начинало смеркаться, сорока залетала высоко на сосну и там ночевала. Поутру, выходя из дома, можно было видеть целую стаю сорок, пирующих вокруг стола. Завидя меня, они улетали и оставалась одна Машка.

Так она и жила до осени. Потом я привёз её в город, где держал на кухне нашей коммунальной квартиры на шесть семей. Здесь весь день урчали керогазы и коптили керосинки, на которых постоянно что-то кипело и жарилось. В открытую форточку сорока несколько раз вылетала на улицу, но возвращалась опять, пока однажды не пропала совсем. Думаю, кому-то из соседей не нравилась птица на кухне, они её и выпустили.

В городе сороку не увидишь, они здесь не живут. Однако одним из самых больших потрясений от недавно увиденного мной Парижа была сорока, которая со стаей голубей слетела на одну из центральных площадей – площадь Гранд Опера. Это всё равно что увидеть её в Москве у Большого театра.

В другой год я поймал птенца иволги. Стоял июнь. В сосновом лесу я увидел четырёх птенцов, сидящих бок о бок на одной тоненькой ветке у своего гнезда. Они тихонько посвистывали. С опаской, рискуя упасть с дерева, я добрался до них, и, едва-едва дотянувшись рукой, взял одного. Что тут началось! Две взрослые разъярённые иволги стали носиться вокруг, крича страшными голосами на весь лес, пикировали мне на голову, пролетая так близко, что ветром обдавало лицо.

Птенца я понёс домой, но иволги сопровождали меня всю дорогу, продолжая орать что есть мочи. У дома они кричали до самой темноты.

А утром на рассвете, часов в пять, когда особенно спать хочется, я проснулся от сплошного, не замолкавшего ни на секунду громкого и мерзкого крика иволги. Птицы перебудили всю округу. Соседи высыпали на улицу, и как один тоже стали орать:

Я отпустил, он попрыгал по земле прочь от меня. И сразу все успокоились. И птицы, и люди. Наступила тишина, которой можно было наслаждаться.