Композитор из МИДа

Пытаться прочесть что-то по их лицам, оказалось, однако же занятием почти бесполезным. И если Казенин ещё как-то выражал своё отношение к услышанному, в полруки дирижируя в такт пианистке из Москвы Татьяне Сергеевой, то его коллега свои чувства обнаружил только единожды: попросил дирижёра Сергея Оселкова в финале первой части симфонии, посвящённой Д. Д. Шостаковичу, играть «порезче», что и было немедленно выполнено.

– На репетиции вы казались невозмутимым, как дипломат на приёме. Свои чувства скрывать от посторонних – это ваш стиль жизни или вы так спокойны, потому что чувств никаких не возникало? – был наш первый вопрос Александру Михайлову, ставшему перед концертом нашим собеседником.

– Музыкант должен уметь владеть своими чувствами. Композитор всё, что хотел, выразил в музыке, теперь очередь переживать – за слушателями. Губернаторский оркестр и в отсутствии маэстро Аннамамедова играл просто здорово. Сильная и острая энергетика молодого дирижёра Сергея Оселкова взяла-таки меня за живое. Кланяюсь им до земли.

– Представьте себе, папа с мамой. Я же русский, санктпетербуржец. После окончания в родном городе консерватории, уехал «погостить» в Болгарию да прижился там. Закончил аспирантуру института музыковедения, написал оперу «Раздел» по мотивам легенды из истории этой страны. Учёбу совмещал с работой в редакции международного музыкального обмена на национальном радио.

– У меня двойное гражданство. С недавних пор служу в должности референта отдела культуры центра международного сотрудничества. Предвижу вопрос, чем же мы там занимаемся. В дни недавнего визита президента Владимира Путина в Болгарию российские мастера искусств дали там большой концерт, и наш центр был его устроителем. Объявлен Год России в Болгарии, и этот концерт, конечно, не станет последним.

– Вот именно. Болгары чтят героев Шипки, там погибло 200 тысяч душ русского воинства.

– Не мучайтесь, подскажу вам – в титрах сериала «Таможня», например, где играют Боярский с Гафтом. Звучит моя музыка и в «Криминальном квартете» с Караченцовым. В «Моонзунде» Олег Меньшиков поёт мои романсы. Я был партнёром Александра Сокурова в его первой картине «Разжалованный» по прозе Бакланова об офицере ГАИ, уволенном за взятку, время действия – конец 70-х. Лет на двадцать этот получасовой фильм Сокурова был положен на полку и только совсем недавно «рассекречен».

– Требовал боли, трагизма.

– Да, тот самый. Я был директором Болгарского отделения его фонда развития кино и телевидения для детей и юношества.

– Разделяю его горькие раздумья о том, что всё жизнеобеспечение детства после перестройки было разрушено, что сирот в России не меньше, чем было после войны. Верю его педагогической гипотезе – «феномену Маугли»: если человек не стал человеком до 5 – 6 лет, то он не станет им уже никогда – инстинкт охоты навсегда возьмёт верх над инстинктом сострадания.

– Общались лицом к лицу только один раз. Познакомил нас его ученик покойный Владислав Александрович Успенский. По его композиторскому классу с дипломом – оперой «Валентина» по пьесе Вампилова «Прошлым летом в Чулимске» я и заканчивал консерваторию. В симфонии постарался выразить моё преклонение перед самым великим симфонистом ХХ века, перед трагической глубиной его мелодий. Он как никто умел длить до космических пределов одно состояние человеческой души. Это свойство его дара я старался в симфонии передать и был хорошо понят вашим оркестром. Симфония есть на диске, исполнялась в Болгарии. А у нас вживую она ещё не звучала, ярославцы – её первые слушатели.

– Ждал такого вопроса. То было в училище при консерватории, я один из немногих учеников Валерия Александровича Гаврилина.

– В студентах бывал в фольклорных экспедициях и на Верх-ней Волге, на родине мастера в вологодской лесной глубинке. Мало кто помнит, что Гаврилин училище заканчивал как музыковед-фольклорист. Народное искусство у нас не в прошлом, а всегда в будущем, так он говорил.

– Пожалуйста. Валерий Александрович на занятиях частенько говорил то, что потом записывал, и этих его записей набралось на целый том «О музыке и не только», книга увидела свет лишь теперь. Гаврилин называл музыку «сердцеведением». Требовал от учеников той простоты, когда «человек не хитрит и ничего не таит». Иногда он обращался к музыке как к живому существу, разговаривал с ней. Как-нибудь так: не учи, музыка, людей жить, учи их, музыка, любить и страдать. Из всех гаврилинских заветов больше всего дорожу его словами о том, что мелодия родилась из молитвы и приближает нас к Богу.