Гений из деревни Брынчаги

КОНДИТЕР С ПРИЗВАНИЕМ КОНСТРУКТОРА

Население деревни Брынчаги даже в конце позапрошлого века великим достатком похвастаться не могло. Семья Кошкиных в этом смысле мало чем отличалась от основной массы деревенских хозяйств. По воспоминаниям Натальи Алексеевны Годоваловой (в замужестве – Коробихиной), жившей с Кошкиными, что называется, «окна в окна», к числу зажиточных семья, в которой воспитывался великий конструктор, явно не относилась. Более того, даже впоследствии, когда Михаил Ильич уже учился в Ленинградском университете, он своими руками помогал матери строить новый дом в Брынчагах – а это уже были годы устоявшейся советской власти. Отца, кстати, семья потеряла довольно рано – он погиб на лесозаготовках, когда Михаилу было девять лет.

Что же до начала карьеры будущего создателя знаменитого танка, то первые свои шаги Михаил Ильич сделал на поприще кондитерского дела, когда одиннадцати (по другим сведениям – четырнадцати) лет от роду отправился на заработки в Москву. Первым местом его работы стало предприятие, которое впоследствии называлось «Красный Октябрь». Однако лавров создателя тортов и прочей сладкой продукции Михаилу Ильичу снискать было не суждено: близилась первая русская смута – и нашей стране как-то сразу стало не до тортов. Вихрями этой смуты Михаила занесло в Красную Армию, а потом – по партийной разнарядке – и в упомянутый уже университет.

ЗА ГУСЕНИЦЫ – ПЕРЕД СТАЛИНЫМ

В конструкторском бюро (КБ-24) Михаил Кошкин появился в 1934 году. Это было время большого переосмысления взглядов на тактику и стратегию будущей войны. И переосмысление это часто требовало от конструкторов риска не меньшего, чем от танкистов. Одно неверно сказанное слово могло аукнуться «десятью годами без права переписки» со всеми вытекающими последствиями. И именно Кошкин с присущей ему крестьянской прямотой был готов отстаивать свою точку зрения пред кем угодно. Особенно показательна в этом смысле его речь на заседании Комитета Обороны 27 февраля 1939 года. Речь шла о том, пускать ли в производство колёсно-гусеничный танк А-20, на который была уже представлена вся рабочая документация, или наряду с ним разрабатывать ещё и чисто гусеничный А-32. Большая часть командиров и конструкторов, очарованных успехами (в том числе и кинематографическими – помните фильм «Трактористы»?) колёсно-гусеничных БТ-7, однозначно склонялась к первому варианту. И тут главный конструктор КБ-24 Михаил Ильич Кошкин попросил слова и, апеллируя в основном к Генеральному секретарю ЦК ВКП(б) Иосифу Виссарионовичу Сталину, заявил: нужно делать два танка – и гусеничный А-32, и колёсно-гусеничный А-20. Испытывать оба и только по результатам испытаний делать выводы.

Вдумайтесь: на дворе – начало 1939 года. Вторая мировая война уже фактически идёт. Какие там испытания, когда в деле создания лёгкого-среднего танка с противоснарядным бронированием ещё и конь не валялся? За одно только предложение помедлить-подумать куда более крупные фигуры растворялись в ГУЛАГе без остатка. И вдруг...

Наверное, именно уверенность в правоте и привела к тому, что государственная комиссия приняла сторону конструктора. Правда, и ресурсов тогда на оборону не жалели – менее чем через полгода оба экземпляра уже готовы были пройти испытания.

Тут Михаил Ильич ещё раз рисковал сменить испытуемые танки на «машину ОСО» («машина ОСО: две палки – одно колесо» – так опытные зеки называли лагерную тачку). Дело в том, что на полигоне А-20 практически по всем показателям опережал гусеничного коллегу. И, казалось бы, конструктор может расписаться в своей несостоятельности. Но государственная комиссия, пусть не без некоторой борьбы, остановила свой выбор на чисто гусеничном танке. К тому времени уже закончилась война с Финляндией, в которой гусеничные танки показали, что реальная сила боевой техники проявляется отнюдь не на полигоне. После некоторой доработки А-32 и пошёл в серию как Т-34.

Но предыдущая работа над танком А-20 сослужила нашему конструктору хорошую службу. Именно в конструкции этого танка была впервые применена сварная башня из наклонных листов брони. Поначалу делали это для... улучшения аэродинамики и уменьшения веса. Танк-то предполагался «паркетный», со скоростью движения по шоссе под девяносто километров в час – и ему приличная аэродинамика не была бы в тягость. Но когда стали оценивать боевое применение танка, оказалось, что практически любое попадание снаряда в башню приходится по касательной. Мощность снаряда при этом падает в несколько раз. В результате Т-34 на довольно долгое время стал единственным танком, который порою мог устоять против выстрела бронебойным снарядом из своего же орудия.

Специфическая форма башни позволяла установить семидесятишестимиллиметровое орудие. А затем Михаил Ильич отказался от странного конструкторского суеверия, согласно которому главное орудие не могло выходить за пределы габаритов танка по длине (это якобы могло помешать ему плющить всё подряд). И на Т-34 установили длинноствольную пушку Ф-34. Это позволяло Т-З4 поражать на дистанции до полутора километров любой немецкий танк времён начала войны. Немцам же, чтобы просто попасть в Т-34, приходилось подтягиваться к нему метров на 400 – 500. Желающих совершать такие подвиги в вермахте много не набиралось – не Япония, небось, с её камикадзе.

Таким образом, именно Михаил Ильич первым доказал: танк в современной войне – не громоздкий «линкор», фиксирующий победу своим присутствием на поле боя, а бронированный «солдат», способный самостоятельно этой победы добиться. Эта концепция является ведущей в мировом танкостроении до сих пор – и не зря основные танковые армии мира сегодня укомплектованы именно средними танками...

ДАНЬ ПАМЯТИ

Сегодня в Переславском районе есть два обелиска, представляющие собою танки Т-34 (самой последней модификации – с 85-миллиметровой пушкой): в самом городе (парк Победы) и в деревне Говырино, откуда берёт начало дорога на Брынчаги. Увы, но такого танка Михаил Ильич уже не увидел – как и не смог оценить своего вклада в Победу. Ещё в марте 1940 года при перегоне двух танков по маршруту Харьков – Москва ему пришлось вытаскивать один из них, провалившийся в промоину. Простуда перешла затем в воспаление лёгких – но даже будучи тяжело больным человеком, Михаил Ильич продолжал работы по доводке своего детища – счёт в сороковом году шёл уже на считанные часы. Такая работа не могла не подорвать здоровье конструктора – и в сентябре 1940 года его не стало. Михаилу Ильичу было 42 года. Даже по меркам того времени – совсем молодой ещё был человек.