Ярославская областная ежедневная газета Северный Край, пятница, 07 июня 2002
Адрес статьи: http://www.sevkray.ru/news/3/28300/
рубрика: Культура
Автор: Марина ШИМАНСКАЯ.
Биографии великих – родился, учился, женился, прославился, умер – доступны всем.
Какой ореол – мученика или баловня судьбы – возникнет над ликом великого, не всегда зависит от реального положения вещей, чаще – от мироощущения, взглядов, глубин мысли биографа. Иные факты жизни умалчиваются, словно их и не было. Так рождаются мифы... Не стала исключением и жизнь Леонида Собинова. «Мне в жизни так везет во всем, дела мои так идут блестяще, а ведь никто не подумает, видя меня улыбающимся, о том, что делается у меня на душе, о том, как обидно неудачно сложилась моя внутренняя жизнь», – писал тридцатилетний Леонид Собинов близкому другу и любимой женщине, актрисе Елизавете Садовской. Образ обласканного публикой и славой, во всем счастливого человека сложился уже при жизни Собинова и благополучно сохранился до сего дня. Но образ-миф Собинова также далек от реальной личности великого певца, как наша биография далека от нашей подлинной жизни. Тихая улочка со старыми липами. Небольшие купече-ские дома с верандами, мезонинами и палисадниками. В одном из таких домов Ярославля Леонид Собинов прожил восемнадцать лет. Смысл своей фамилии – «Собинов – особенный» – мальчик постиг еще в детстве, хотя ничего яркого, запоминающегося с ним в Ярославле не произошло. Может быть, поэтому, уехав из города, он почти никогда в него не возвращался. Правда, мечта о доме детства жила в нем долго. С домом были связаны воспоминания о матери. Екатерина Федоровна умерла от туберкулеза, когда Лене исполнилось 13 лет. Внутреннее благородство, чистота души, безмерная доброта читаются на фотографии в ее спокойном и красивом лице. Первые песни, которые Собинов услышал от матери, в другой, взрослой жизни войдут в его репертуар. Отец играл на гитаре, а Екатерина Федоровна так красиво и задушевно пела, что под окнами дома останавливались прохожие. Наверное, это было одно из немногих развлечений в семье, где строго соблюдался патриархальный обычай. «Ни театров, ни развлечений», – вспоминал Собинов о детстве. Любовь к пению проснулась рано, но будущему знаменитому тенору не везло. «И когда я тебя, сковорода, научу петь по-настоящему», – с такими словами регент хора опускал на голову мальчика камертон. И все-таки первый вокальный триумф Собинова связан с Ярославлем. Ему позволили вместо заболевшего хориста спеть ведущую партию на одном из благотворительных концертов. Успех был ошеломляющий – артиста качали, учителя напутствовали не зарывать «голосовой талант». Но будущее свое с пением Собинов не связывал, да и отец не позволил бы сыну заняться «несерьезным» делом. Обостренное чувство справедливости, желание защищать обиженных привели юношу на юридический факультет Московского университета. О покупке ярославского дома Собинов задумался сразу после смерти отца. С 1912 года он терпеливо выкупал дом у наследников – братьев и сестер, по его воспоминаниям архитектор подготовил проект восстановления – дом должен стать таким, каким был при жизни матери. Когда все документы наконец-то подготовили, грянула февральская революция, и собственником родового гнезда Собинов так и не стал. В маленьком особнячке на долгие годы разместились коммуналки. Идея создания в доме музея всемирно известного певца возникла в 50-е, казалось, была близка к осуществлению в 1972-м – к 100-летию со дня рождения Собинова, но так и увязла в бюрократической волоките. Дом, словно заколдованный, не хотел возвращаться к Собинову ни при его жизни, ни после его смерти. Лишь в 90-е годы ключи от дома городские власти передали музею. В пустых комнатах – бывшей гостиной, детской – возникало ощущение, что хозяева ушли ненадолго и вот-вот вернутся. Старый дом хранил дух семьи Собиновых! Не это ли ощущение, не оживающие ли здесь детские воспоминания так влекли в этот дом Леонида Витальевича? Собинов вернулся в свой дом, когда его мечте исполнилось 80 лет. Московская студенческая пора оказалась насыщенной и богатой событиями – посещение Большого и Малого театров, итальянской оперы, студенческих митингов, учеба в университете и филармоническом училище. Собинов долго не мог сделать окончательный выбор между адвокатской практикой и пением. Занятия адвокатурой были оговорены даже в его первом контракте с дирекцией императорских театров. «Стоит только накопиться трудной и неприятной работе по адвокатуре, – писал Собинов, – как я уже начинаю мечтать о том, что, пожалуй, сцена – мое единственное призвание. С рвением бросаюсь я тогда к оперным клавирам, и вот здесь какой-нибудь трудный речитатив начинает возбуждать во мне сомнение в моих способностях быть хорошим артистом. Случись к этому выиграть дело, и опять берет верх сознание, что в адвокатуре я, пожалуй, больше на месте». Лишь в 1899 году после дебюта в Петербурге Собинов сделал окончательный выбор – сцена. Стройный юноша с прекрасной внешностью и удивительным, задушевным голосом стал кумиром Москвы и Петербурга. Вряд ли можно было разглядеть душевную боль за внешностью оперного красавца, увидеть страдание в этом общительном, блестяще образованном молодом мужчине. Казалось, судьба благосклонна к нему, как ни к кому. Но жизнь не складывалась. Долгие годы о первом браке Леонида Витальевича упоминать было не принято. Женился он на 3-м курсе филармонического училища на Марии Федоровне Картавиной, которая вместе с ним училась пению. В 1895 году у них появился первенец – Борис, а в 1897-м – Юрий. Но совместная жизнь не удавалась. Собинов тяжело переживал разрыв с женой и разлуку с детьми. Нежно любимые мальчики стали болью всей жизни Собинова. К 1917 году Собинов был известен не только в России, с огромным успехом он выступал в Италии, Франции. Но об эмиграции не могло быть и речи. Романтик, чистый и честный человек, он искренне приветствовал революцию. Сохранились воспоминания писательницы Г. Л. Щепкиной-Куперник, которая стала невольной свидетельницей необычной картины: «Посередине Нев-ского проспекта шел Собинов. На нем была военная форма, которую он носил как офицер запаса, а грудь украшал красный бант. Собинов шагал, высоко подняв голову, и пел «Отречемся от старого мира...». За Собиновым, чеканя шаг в такт песне, шли студенты, рабочие, много молодежи... Люди, столпившиеся на тротуарах, узнавали певца. Некоторые кричали: «Собинову браво!» Оба сына оказались отрезанными от отца уже в начале гражданской войны. Необыкновенно одаренный Юра был похож на отца – сочиняющий музыку, стихи, владеющий кистью, мечтавший стать композитором. Он погиб в 1920 году под Мелитополем, сражаясь в рядах Белой гвардии. Потеряв любимого сына, Со- бинов долго был безутешен, эта рана не затянулась до конца жизни певца. Связь с Борисом оборвалась, старший сын найдется только в 1923 году в Бремене. И с тех пор все гастрольные поездки отца будут лежать через Германию. Борис, закончив высшую школу музыки в Берлине, стал профессором и часто сопровождал отца на гастролях. Совместные выступления доставляли им огромную радость. Но при жизни воссоединиться им было не суждено. Родина проявляла любовь к Собинову-старшему, в 1945 году «позаботилась» и о Собинове-младшем, отправив его в лагеря после капитуляции Германии. Смертельно больного Бориса выпустили без права жить в столице, он умер в 1957 году и был похоронен вместе с отцом на Новодевичьем кладбище. Отношения с сыновьями не вписывались в образ счастливого народного таланта, поэтому сведения о них лишь теперь собираются музейными сотрудниками, а музыка Бориса благодаря чудом уцелевшим в архивах Собинова нотам зазвучала в старом родовом доме в Ярославле. Мог ли успех на сцене – в России или Италии, любой, самый ошеломляющий, заглушить боль отца, потерявшего любимых сыновей? Эти подробности жизни Собинова разрушали образ-миф человека-счастья, а разрушать мифы мы не любим, да и не всегда это позволительно. Была в жизни Собинова и еще одна история, о которой биографы умалчивали. То ли потому, что не знали, не компрометирует ли Собинова любовь к женщине, которая так и не стала его женой, то ли потому, что и этот факт биографии певца разрушал миф положительного героя, который успевал думать не только о пении, но и о любви? Елизавету Садов-скую, актрису Малого театра, тридцатилетний Собинов увидел в роли Снегурочки. Он влюбился пылко, преданно, на многие годы. «Я не ищу славы Дон Жуа-на и никогда им не буду. Я просто слишком живой и темпераментный человек, чтобы не откликаться и не реагировать на то, что делается вокруг меня...», – признавался Собинов. От этой любви осталось два чемодана писем, которые Елизавета Садовская завещала дочери Леонида Витальевича Светлане. Благодаря этим подробным письмам можно глубоко почувствовать и хорошо понять Собинова, проникнуть в его профессиональные секреты. Сколько нежности и любви в простых обращениях – «Дусенька моя любимая», «Мордочка моя хорошая», «Лизонька моя, любимая, дорогая», «Любимочка моя прекрасная». В письмах – подробный рассказ о своей жизни, о спектаклях, удачах и неудачах. На свою откровенность в ответ Собинов ждал такой же откровенности. «...Любимочка моя, я всегда хочу знать, что ты делаешь. Хочу ради нашего общего блага, знаю, что из самых малых пустяков вырастают очень большие последствия. Затем мне в любимом человеке и дорого именно то, что душа его мне открыта, как любимая книга...» Почему восемь лет любви закончились разрывом? Эту тайну унесли с собой Собинов и Садовская. Может быть, это был самый заурядный роман, продлившийся столько лет из-за длительных гастрольных поездок Собинова – будь возлюбленные вместе, расстались бы раньше. Но как тогда объяснить, что таких нежных, дышащих любовью писем ни Собинов, ни Садовская в своей жизни не писали больше никому и никогда. Два красивых, талантливых человека словно были повенчаны самой судьбой – родились и умерли в один год, каждый перед смертью вспомнил о своей главной любви. В последнем письме к Собинову Садовская пишет: «Теперь жизнь моя, можно сказать, прожита. И уж много времени меня одолевает желание успеть, пока я существую, сказать кое-что тебе, моему дорогому, единственному... Женщина, испытавшая большую, настоящую любовь, пусть и ушедшую, но на всю жизнь оставившую свет и тепло в душе, не смеет не называть себя счастливой!.. Я хочу, чтобы ты знал, как я ценю, как мне дорого все былое, и чтобы никогда никаких укоров совести по отношению ко мне у тебя не было!..» 4 июня 1934 года Елизавета Михайловна скоропостижно скончалась. Ее племянник, артист Малого театра Михаил Садовский вспоминал, что в день ее похорон у театра траурную процессию встречала вся труппа, впереди стоял Леонид Витальевич с огромным букетом белых роз, по его щекам текли слезы. После похорон Собинов написал стихи, посвященные Садовской, называл ее своей совестью, а их любовь – красивой и радостной. Собинов обращался к ней в стихах и раньше, очевидно, во время своих раздумий о прошлом. «Ах, если б ты, мой старый друг, случайноКогда-нибудь при мысли обо мнеЗадумался о том, что наша тайнаДавно уж спит в сердечной глубине.И одинокая, всплакнувши скромно,Скрывая слезы, жалобу, печаль,Ты б грустно в комнате своей укромнойПромолвила б одно лишь слово «Жаль». Конечно, брак Леонида Витальевича с Ниной Ивановной был счастливым. Для Светланы Собинов стал самым любящим и внимательным отцом. Все и всё в семье служило великому певцу. И кажется, создавая образ русского Орфея, его биографы словно забыли о первой половине жизни – о горе отца, у которого судьба дважды забирала любимых сыновей, страстной любви, конец которой вместился в одно слово – «жаль». Но стоит только все стеклышки калейдоскопа-судьбы соединить вместе – и образ-миф счастливчика-певца, обласканного судьбой, разбивается в прах, а на его месте вырастает фигура человека большого таланта и огромной жизненной силы, страдающего, любящего, безумно несчастного и необыкновенно счастливого. На снимках: дом-музей Л. В. Собинова в Ярославле; Леонид Витальевич с сыновьями Юрием и Борисом.