Ярославская областная ежедневная газета Северный Край, суббота, 23 октября 2004
Адрес статьи: http://www.sevkray.ru/news/3/46560/
рубрика: Культура
В Ярославле Лев Константинович Дуров бывает редко. На этот раз он и актеры Театра на Малой Бронной были гостями Волковского фестиваля. Естественно, мы не могли не воспользоваться этим и попросили артиста рассказать о себе.
Династия Дуровых Наша династия началась в 1540 году с полковника Афанасия Дурова, героя Колыванского похода, потом была девица Надежда Дурова, кавалеристка, адъютант Кутузова, участвовавшая в войне 1812 года. И только после – Анатолий и Владимир Дуровы. Шестую часть Общего гербовика Всероссийской империи занимает родословная потомственных дворян Дуровых. Мне говорят, мол, пора в Дворянское собрание вступать. Я отвечаю: мое лицо протестует. Да и нынешнее Дворянское собрание – смешная игрушка. В спектакле «Дети?!» на сцене висит в овальной раме портрет моего деда по маминой линии, он был купцом-обувщиком, поставщиком двора его императорского величества. Мои предки свое дело честно сделали, на гербе недаром написано: «Служение Отечеству». Дуровы служили российскому престолу и жалованы были от государей поместьями. Родословная славная, это приятно. Это история, которую надо знать и почитать. Однако родословная родословной, но ведь надо же самому делать свое дело. Аристократы, разночинцы, ПТУ – Как вы определили свой актерский путь? – Мой троечный школьный аттестат напоминал сплошные женские бюсты, сверху донизу. С таким аттестатом куда? Только в театральный. Поступал, как все, сразу в два. В Вахтанговское училище и в Школу-студию МХАТ. МХАТ понравился больше. Знаете чем? Портретами. Я ходил, смотрел на стены: Тарханов, Москвин, Качалов, Тарасова... Смотрел на них, как на святых, которые создали грандиозный театр. Какая-то иногородняя девица сказала мне: «Дуров, о вас шел спор: мол, маленького роста...» И вдруг вскидывается Топорков: «А я какого роста? А Грибов какого роста? Вы что, с ума сошли, что ли! Стоящий парень». И меня приняли. ...Вспоминаю предпоследний тур. Сидело много мхатовских корифеев, среди них Сергей Капитонович Блинников, который потом был руководителем моего курса. Их было двое: Сергей Капитонович и Георгий Авдеевич Герасимов. Это совершенно разные люди: Георгий Авдеевич был педагогом, вышибал жлобство, прививал культуру, а Сергей Капитонович – режиссер-постановщик. Это сочетание грандиозное, поэтому многие с нашего курса стали известными артистами. Была мода на простых ребят. А проще меня уже никого не было, по-моему, из тех, кто приходил на консультации и туры. И среди нас ходил только один пижон в роскошном костюме и с роскошным галстуком, все подходил ко мне и говорил: «Ой, ты еще здесь? А я думал, ты уже во МХАТе работаешь». Ну, конечно, мне хотелось вмазать ему, но неудобно, портреты мешают. На голубятне я бы с ним разобрался. Его потом срезали. На экзамене он сказал: «Я сейчас вам прочту монолог Сатина» (с ударением на букву «и»). И Сергей Капитонович ему неожиданно: «А монолог трикотажа не знаешь, нет, милый?» И судьба его была решена. А меня взяли. Надо сказать, что у нас богемной жизни не было. Мы вкалывали. Когда я учился, я входил утром в школу-студию и кричал с порога: «Олег, здорово, Мишка, здорово! Танька, здорово!» Олег – это Табаков, Мишка – Козаков, Танька – Доронина. «Олег, здорово!» Это Басилашвили. «Олег, здорово!» Это Борисов. «Женька, здорово!» Это Евстигнеев. Вот какая компания собралась на четырех курсах. Только на нашем Леонид Губанов, Михаил Зимин – народные артисты, Олег Анофриев, Леонид Харитонов... Потом, через много лет, я выпускал курс в Школе-студии МХАТ... У меня такое ощущение, что ныне ушло поколение аристократов из театра. Уже мы – разночинцы. А нам на смену идет ПТУ. Я часто смотрю выпускников, и у меня слезы на глазах от разочарования. И я думаю: они не виноваты. Молодые никогда не бывают виноваты. Они всегда правы – информации больше, все идет вперед. А культура потихоньку отступает, исчезает, на смену идет другое – клипы, барахло, сериалы. Сдержать очень трудно, потому что на этом зарабатываются огромные деньги. Те, кто поставляет эту продукцию, не задумываются, что у них есть дети, внуки и что им останется? Им важно построить дворец с башнями на три этажа. «А как вы собираетесь с этим бороться?» – спрашивают меня. Как я могу бороться? Они на нас с танками и ракетами, а я могу стрелять только из пипетки. Школа-студия МХАТ прививала культуру. Не только познанием азов профессии, но и самим отношением к театру. Во МХАТе был какой-то особый воздух. И педагоги грандиозные. Вьется по ветру «веселый Роджер» – Как вы к Лиозновой попали? – Я у нее и не хотел в «Семнадцати мгновениях» сниматься, потому что, когда прочел сценарий, понял, что единственный персонаж, кого Штирлиц убивает, – это мой Клаус. Думаю, на кой черт мне это нужно? Гадость какая – провокатор. Лиознова – женщина серьезная. Надо мотивированно отказаться. Не получилось... А потом случилась смешная история. Мне с моим Клаусом предстояло ехать на съемки в Германию, в ГДР. Я не знал, что такое выездные комиссии, ведь впервые ехал за границу. Лиознова мне говорит: «Завтра обязательно в райком». – «Я же не член партии». – «Неважно. Для того, чтобы поехать в ГДР (где тебя Тихонов застрелит), надо на комиссию в райком. На ковер». Прихожу. Огромный стол, тети с пышными прическами, дяди в черных костюмах, с черными галстуками. И коврик. Они говорят: «Пожалуйста». Меня первым вызвали. По алфавиту – Дуров. Евстигнеев. Плятт. «А вы мне сесть не предложите?» В ответ гробовая тишина. Потом вопрос: «Опишите флаг Советского Союза». Мне сразу стало плохо. Тетя-мотя, ты меня, гражданина страны, просишь описать флаг как ненормального. Какому идиоту в Америке придет в голову попросить актера, едущего в Европу: «Опиши флаг Америки». Я говорю: «Черный фон, белый череп, две скрещенные берцовые кости, называется «веселый Роджер». В комиссии наступил паралич. На меня смотрели волчьими глазами. Новый вопрос: «Перечислите союзные республики и назовите их столицы». Я ответил: «Малаховка, Таганрог, Кривой Рог, Магнитогорск». В ушах пульсировало. Думаю, сейчас крикну: «Кретины!» Последний вопрос: «Перечислите членов Политбюро». Мне совсем плохо стало. «Я никого не знаю». – «Вы свободны». – «Наручники снимать не будете?» – спросил я, выходя. Лиознова звонит: «Что вы натворили? Вас вычеркнули из списка!» Директор театра звонит: «Левочка, что вы делаете? Вы у нас первый невыездной». Лиознова в обморочном состоянии: «Вы теперь на пять лет невыездной!» Я ей отвечаю: «У вас два выхода. Найдите другого актера. И вообще, зачем мне ехать в Германию, пусть Тихонов застрелит меня здесь. Я хочу быть похороненным на Родине». На том и порешили. Нашли озерцо возле Московского университета, там Тихонов меня и застрелил. Дружба – тяжелая работа – Как вы относитесь к друзьям и к дружбе? – Однажды поругался с Элемом Климовым, царство ему небесное. И мы сидели, болтали, мои собеседники говорили о дружбе, о высоте чувст-ва. Я сказал: «Перестаньте. Дружба – тяжелая работа, настоящая, в ней надо быть тружеником. Позвонит друг в три часа ночи, бросай все и поезжай к нему. Не каждый на это способен. Однажды поэт Михаил Светлов позвонил другу и сказал: «Послушай, какое я написал замечательное стихотворение». Тот вскричал: «Миша, ты с ума сошел. Три часа ночи!» – «Прости, я думал, дружба круглосуточна». И больше никогда не звонил. Таких друзей у меня не так уж много, но человек пять, шесть, десять найдется. – Что вы прочли в последнее время? – Перечитывал рассказы Чехова. Я однажды проснулся и думаю: надо перечитать «Спать хочется», «Ионыч», «Крыжовник». К сожалению, читаешь выборочно. У меня квартира завалена пьесами. Много графоманов, которые считают, что мне нужно все прочитать. Звонят. Настаивают. Современных писателей, даже тех, кого хвалили, того же Владимира Сорокина, я не понимаю. Я говорю так: «Я помню чудное мгновенье» Пушкина могу прочитать в любой аудитории. Первые три строчки поэмы Сорокина я не могу прочитать не только при женщинах, но и при мужчинах, даже самому себе! Глаза видят, но вслух я их произнести не могу. Хотя слова знаю, я родился в Лефортове, много времени проводил на голубятне, адреса знакомые, куда можно послать. Когда переступают грань и ради бравады в текст (или в спектакль) вставляется мат, меня коробит. Это – разрушение, а не созидание. Разрушение вкуса, сердца, души. Низостями легко привлечь. Я не ханжа, не чистюля, но искусство есть искусство, литература – литература, поэзия – поэзия. Пачкать это не надо. //Записала Маргарита ВАНЯШОВА.