Ярославская областная ежедневная газета Северный Край, среда, 21 апреля 2004
Адрес статьи: http://www.sevkray.ru/news/4/49003/
рубрика: Спорт
Автор: Марина НИКИТИНА.
Ежегодно одиннадцатого апреля собираются люди родом из войны. Она хватко вцепилась в их жизни, хотя многие по малости лет сохранили о тех годах лишь отрывочные воспоминания. Им всем довелось побывать в фашистских концлагерях – из памяти этого
не вычеркнешь, да и родная страна при случае тыкала носом в «позорную» строку биографии. В Ярославле таких людей чуть больше трех сотен. Они встречаются 11 апреля – в Международный день освобождения узников фашистских лагерей. Концлагерь даже не помнит Три года, проведенные в лагерях Германии, Александра Ивановна Студенева... не помнит. Дело в том, что в плену она оказалась годовалым младенцем, вместе с мамой и старшей сестренкой. По их воспоминаниям и рассказывает о тех годах. О том, как отобрала их семью после долгих мытарств какая-то фермерша для работы на плантациях сахарной свеклы. Мать работала весь день, а малышка, завернутая в какую-то грязную мешковину, целыми днями одна валялась на бетонном полу подвала – без кормежки и переодевания. Болела постоянно, а зимой 45-го и вовсе обморозила ноги. Первое собственное воспоминание Александры Ивановны тоже связано с войной. В детской головенке на долгие годы засело постоянное желание есть. По возвращении домой, в Великолукскую область, обнаружили, что от жилья ничего не осталось. Пришлось скитаться по соседям. – Очень хорошо помню голод 46 – 47 годов. Мы ходили и побирались. Ели траву: обычный осот с огорода. А если находили в земле промерзшую картошку, считали, что очень повезло. Мать не принимали в колхоз, в любой работе отказывали: говорили, что мы предатели, в плену были. Нас, детей, постоянно дразнили: ты приехала из Германии, ты немка, тебя скоро опять отправят обратно. Очень хорошо помню страх, что не примут меня с таким позорным пятном в школу. Только спустя несколько лет после многочисленных проверок и перепроверок мать взяли в колхоз, детей – в школу. Внимание особого отдела «Внимание» Страны Советов к Дмитрию Ефимовичу Гарновскому было более пристальным. Даже в шестидесятые годы на моторный завод, где он работал, приходили сотрудники органов безопасности и предлагали сотрудничество, всем своим видом давая понять, что отказы не принимаются. Но тот все же нашел в себе мужество сказать: если посчитаю, что кто-то из моих знакомых – враг, сам первый к вам приду, а доносить по мелочам не буду. Перед войной семья Дмитрия Ефимовича оказалась в Сталинграде. Отсюда и угоняли его, четырнадцатилетнего мальчишку, немцы. – Я тогда учился в ремесленном училище на речника. Когда началась война, пошел работать на переправу. Ее немцы больше всего бомбили, потому и утопили в первые же дни. Навсегда запомнился город, охваченный огнем. Мы жили в районе деревянных построек, которые горели как факел. Прятались по каким-то подвалам. А когда подожгли нефтеперерабатывающий завод, так мы и вовсе перестали различать, день на дворе или ночь. Все настолько заволокло дымом, что солнце просто не прорывалось сквозь него. В одну из облав поймали нас всей семьей. Сначала колонной гнали пешком километров двести, потом на железнодорожной станции запечатали в вагоны и в Австрию повезли. По дороге я с другими мальчиш-ками чуть было не сбежал. Помешал случай. Мы забрались на платформу с танками, и, спрятавшись под брезентом, доехали по железной дороге до Польши. Но здесь нас заметили мест- ные мальчишки, подняли шум, и мы вновь оказались в руках у немцев. В Австрии работал Дмитрий Ефимович, как сам говорит, директором завода: подметал округу, грузы таскал. А при удобном случае опять бежал. Было это в начале марта 1945 года. Когда с попутчиками перешли границу с Венгрией, примкнули к советской части. Только прежде чем их допустили воевать, были изнуряющие проверки и многочисленные допросы. – Сначала, к примеру, устраивали марш-бросок на двадцать пять километров, а после – без отдыха и кормежки – дневальный тебя в особый отдел вызывал. Меня, как только особиста видел, всего колотить начинало. А после были пять лет службы в армии и демобилизация в 1950-м. И ненавязчивое внимание органов. Изменница Родины Только на недавней встрече бывших узников концлагерей Дмитрий Ефимович Гарновский и Жозина Степановна Посысоева выяснили, что находились практически в соседних концлагерях в Австрии. Перебирали общие географические названия, события. Жозину угоняли в плен из Винницкой области. Вспоминает, как долго ухитрялась прятаться по погребам и подвалам. Однако в одну из облав поймали и ее. В Австрию везли в товарном вагоне: у двери сидели два полицая с автоматами – один немец, другой русский. В Польше, когда их впервые выпустили на станции попить воды, она предприняла отчаянную попытку бежать... Из кустов, за которыми укрылась, выходила уже под дулом автомата. В Австрии работала на фабрике по выпуску колец для снарядов. Готовили их из очень вредного для здоровья металлического порошка. Естественно, работали за колючей проволокой. Жили в бараках, основное блюдо в меню – пареная репа. – Кормили хуже, чем свиней. Основная мысль в концлагере: неужели я когда-то была сыта? С презрительным отношением к узникам концлагерей столкнулась Жозина практически сразу после освобождения. Однажды случилось ей оказаться одной на лесной дороге в сгущающихся сумерках. Было очень страшно – знала, что в лесу водились волки. Остановилась посреди дороги и заревела. К счастью, шел бензовоз, и шофер сжалился, подобрал ее. Так попутчица в погонах всю дорогу отчитывала его за то, что подобрал изменницу Родины. Немецкое прошлое аукалось еще долго. Ни на учебу, ни на нормальную работу устроиться просто не давали. Пришлось ехать на Север, где Жозина Степановна прожила много лет. Коробка конфет на память «Добрую» память родного государства они вспоминают без злобы. А вот оно свои ошибки исправлять не торопится. Не жалует бывших узников особым вниманием: на встрече каждому вручили по коробке конфет. Некоторым подспорьем для них в последнее время становится разовая материальная помощь германского и австрийского правительств. Но к 2005 году и этот источник финансирования прекратит свое существование. На какие средства будут дальше решаться проблемы жертв нацизма – вопрос открытый.