Рождённая дважды

Начало Великой Отечественной Тамара Сергеевна запомнила очень хорошо. Она гостила у тёти, Прасковьи Ивановны Артемьевой, в деревне Антропшино Ленинградской области – мама Серафима Ивановна Субботина, отвезла её к своей родной сестре на лето. Тут-то и настигли пятилетнюю девочку жестокие события.

Ночью 22 июня 1941 года все домочадцы проснулись от мощных толчков – земля ходила ходуном. Бомбёжка! Один снаряд упал рядом с домом. Здание покосилось, выбило стёкла, осколки которых буквально изрешетили всю одежду в шкафу... Испуганные люди спросонья выскакивали на улицу и бежали прятаться от бомб в ямы для картошки и овощей.

– А через 56 дней нас уже отправили в Германию! – рассказывает женщина. – Всех: и старых, и малых, и скот – согнали в товарные вагоны, закрыли на задвижки и повезли. Мы бы могли остаться и до­ждаться своих, немца-то вскоре из тех мест попёрли... Если бы не предатель, деревенский староста Смирнов.

Он знал, где прятались Артемьевы, и по его наводке полицаи выволокли беглецов из небольшого овражка за деревней и под дулами автоматов затолкали в самый последний вагон уходящего уже товарняка.

В страшных снах всплывают у ярославны иногда воспоминания о том времени, тот кровавый путь до Германии. Люди умирали от голода, трупы на ходу выбрасывали из вагонов в придорожные канавы... Дети постоянно плакали и просили есть. Теснота, духота, вонь, безысходность!

Состав шёл через Литву, и здесь на остановках местные жители подкармливали малышей из товарняка, чем могли.

– Я до сих пор помню вкус молочной сыворотки, которую тогда пила. Хоть и говорят, что литовцы русских ненавидели, но и среди них были добрые люди! В этом наша героиня убедилась на собственном опыте.

Наконец состав прибыл на станцию Бухольу, что в 50 километрах от Берлина, в концентрационный лагерь. Преж­де чем отправить в бараки, загнали всех в дезокамеры и газом травили на вновь поступивших узниках вшей, обрили наголо.

– Они волосы наши куда-то использовали, – поясняет женщина.– А кормёжка была – только брюква да свёкла! Среди пленных встречались люди разных национальностей: русские, евреи, сербы... Евреев, конечно, всех – на расстрел. Детей их отбирали для опытов, а потом сжигали в печах! Как наш лагерь назывался, не знаю: во-первых, мала была, да и неграмотная. Тётя Паня сказала малышке: «Всё, Тамара, забудь, что у тебя есть мама, иначе тебя отберут или сожгут! Теперь я твоя мама!»

Через несколько дней появились в лагере местные бауеры – землевладельцы, которые пришли за дармовой рабочей силой. Будущая хозяйка Тамары шла вдоль строя пленных неторопливо, словно скот покупала, иногда тыкала в кого-то тростью, мол, этого беру. Вдруг немка ткнула тётю Паню – делай, дескать, шаг вперёд, а та обхватила за голову племянницу и заголосила. Видимо, сердце у «рабовладелицы» дрогнуло, и она ткнула палкой и Тамарочку. Может, роль сыграло и то, что у фермерши у самой были дети, а младший грудничок. За ним-то и пришлось присматривать малолетней няньке. Правда, этот милосердный поступок оказался уникальным, и слёзы других женщин и детей не помогали – их безжалостно разлучали.

– Как бы то ни было она, эта немка, спасла мне жизнь!

Жили работники в тесных каморках, спали на полу, дев­чушке приходилось не только за хозяйским ребёнком приглядывать, но и сено таскать, двор убирать, ходить за скотиной.

Работники землевладелицы, несмотря на строжайший запрет, носили в лагерь еду. Сами-то несытно ели, но экономили на себе для своих земляков и родственников кусочки. Если попадались – могли и расстрелять. За ними бдительно следили старосты и надсмотрщики. Однажды схватили и Паню, целую неделю фашисты терзали девушку, которой и было-то чуть более двадцати лет. Вернулась она из лагеря вся избитая, но живая – в очередной раз бауерша её вызволила! Что ею двигало, одному Богу известно.

– Пока русские отступали, мы были «русишен швайн»,– грустно улыбается бывшая узница, – а как наши войска перешли в наступление, отношение хозяйки к нам изменилось. А вскоре она вообще сбежала с детьми, бросив всё своё имущество. И мы перебрались в город Грейсфальд, где и находились до 4 октября 1945 года. Жили в брошенном доме, еду добывали, как могли: где подадут, а где и украдёшь!

Там, в Грейсфальде, до­ждались они освобождения нашими солдатами и вместе с одной из частей вернулись в Союз, в город Советск. Как значилось в фильтрационном деле: «в групповом составе». Этот «состав» состоял из трёх женщин, одной из которых была Прасковья Ивановна Артемьева, и тринадцати детей! Этих малышей мужественные патриотки через многие препоны и тернии вернули на Родину. Живыми! Ребятишек стали отправлять в детские дома, но Тамару тётя не отдала, выправила на неё документы как на родную дочку. Вот так и получилось, что у девчушки официально стало две мамы. А дату рождения определял военврач фильтрационного пункта. Велел беженкам раздеться и условно называл год рождения.

Прасковье Ивановне судьба отсчитала после войны совсем немного годочков. Сказались и голод, и фашистские побои, и издевательства... Не дожила она даже до тридцати. Но всё-таки успела найти родную маму Тамары и сообщить ей, что дочь её жива.

Серафима Ивановна искала дочурку, писала и во всесоюзный розыск, и через Красный Крест. Отовсюду приходили ответы: «Не найдена!» Получив радостную весточку от сестры, приехала в Советск и увезла дочку вопреки всем запретам (говорят, существовало распоряжение Сталина о том, что репатриируемые имели право жить лишь на тех территориях, которые ранее были оккупированы гитлеровцами). В Ярославль Тамара приехала уже со своими документами. Эта путаница в бумагах впоследствии стала причиной долгого и трудного хождения Тамары Сергеевны по инстанциям, когда она решила доказать, что являлась несовершеннолетней узницей фашизма.

По возвращении в родной город мытарства Тамарочки не закончились. С обидой вспоминает она школьных педагогов, которые всячески обижали первоклассницу-переростка, она ведь практически не говорила по-русски! Зато любопытные мальчишки частенько использовали её в качестве переводчицы. Военнопленных нем­цев в Ярославле тогда было немало, расспрашивали их, откуда те родом, женаты ли и имеют ли детей?

– Я хорошо знаю немецкий язык и сейчас. Когда мы с моей соседкой по даче на электричке едем за город, она немка, всю дорогу по-немецки разговариваем!

Жизнь прожила Тамара Сергеевна трудную, но было и счастье – трое детей у неё, пятеро внуков и два правнука. А также вместе с женщиной всегда друзья... четвероногие! Через всю послевоенную долгую жизнь пронесла она любовь к собакам. На полочках в её небольшой квартирке не «хрустали», а бессчётное количество фарфоровых фигурок пёсиков разных пород и мастей.

– Коллекционируете? – спрашиваю.

– Да мы собак всегда дер­жали, – отвечает, – иногда сразу по три-четыре! – и достаёт толстый альбом.

А в нём красавцы и красавицы овчарки, колли... Грудь у каждой в медалях. Победители многочисленных собачьих выставок.

– Девчонкой я и на охоту с дядей ходила, – продолжает Тамара Сергеева, – сама дробь сковородками катала! Не было тогда её в продаже.

Сегодня в квартире Тамары Сергеевны нашли кров две дворняжки – Копейка и Тайна. Обеих сердобольная старушка подобрала на улице, Тайну крохотной и полуживой в снегу нашла. Накормила, научила некоторым командам. Животные ей сердце согревают. Сердце, которое, несмотря на все невзгоды и лишения, осталось добрым и отзывчивым на чужую беду!