Радости Натальи Гончаровой

Настоящий архитектор – это соединение и совпадение в одном человеке и художественного таланта, и эстетического вкуса, и широты взглядов, и познаний в самых разных областях науки и искусства, и хорошего специального образования. Много ли таких – судите сами, оценивая стремительные перемены облика окружающих нас улиц, площадей, парков, памятников архитектуры.

Свою руку к восстановлению некоторых из них – Угличского кремля, Спасо-Преображенского собора, Сретенской, Георгиевской, Казанской церквей города Рыбинска, усадьбы «Карабиха», дома Оловянишниковых в Ярославле – «приложила» архитектор-реставратор Наталья Николаевна Гончарова. О её заметных работах мы уже писали на страницах «Северного края», а в канун профессионального праздника решили поинтересоваться и о пути в эту сложную профессию, которую сама она считает мужской.

С музой Пушкина у нашей Натальи Николаевны общего не много – разве что, игра в шахматы, которой увлекались они обе с раннего детства. Родители Натальи были всегда на работе, бабушки – в далёком от Сибири Краснодаре, а из книг и журналов – больше всего отцовской литературы по шахматам. Чтобы занять себя, девочка разыгрывала журнальные варианты партий знаменитых шахматистов. В Сибирь «завела» их семью профессия отца – мостостроителя. Каждое лето девочку везли через всю страну в Краснодар, к бабушкам. Самые яркие детские впечатления связаны с этим городом: палисадник с огромными пионами, миска черешни, и всё в цветах.

Сибирская жизнь имела иные прелести – сугробы, прыжки с крыши в мягкий, пушистый снег. «Закрытый» посёлок стоял в тайге, так что зимой нередко совсем близко к домам подходили медведи, – особо не разгуляешься. Любимое занятие – рисование. Но мама твёрдо решила, что дочери необходимо учиться музыке. Если не выполнены уроки по музыке – мама демонстративно рвала рисунки на её глазах и брала в руки скакалку. Ненавистное пианино поехало с ними и в Узбекистан – туда перевели отца на работу.

Узбекистан в воспоминаниях – песок, песок, песок. В маленьком посёлке жили русские, но среди учеников в школе, куда она ходила, были и узбеки. Учитель узбекского кидался чернильницами в непослушных учеников, лица их не раз «украшали» лиловые пятна чернил. К окончанию пятого класса географических впечатлений у Натальи было столько, что у иного и за всю жизнь не наберётся. А дальше – жизнь под Москвой – сначала в закрытом городе физиков-ядерщиков Протвино, с теннисными кортами, французами в соседнем классе, почти европейской цивилизацией. Оттуда переехали в Селятино, где она и окончила школу. С музыкой мама отступилась от Натальи только в 8 классе. Гораздо привлекательнее для дочери был спорт – много времени отдавала любимому баскетболу. Лишь теперь, когда никто не заставлял, могла с радостью сесть за пианино. Любила зажечь свечи и играть Баха.

Когда настало время выбрать профессию – мама «подарила» ей свою вторую мечту. Предложила – не пойти ли в архитектурный институт, чтобы получить самую интересную профессию из всех – стать архитектором.

И архитектура в жизни Натальи стала любовью с первого взгляда. Московский архитектурный институт – особенный, он во все времена заметно отличался своим творческим духом. Студенческая жизнь стала счастьем – и потому, что было необычайно интересно «входить» в профессию, и потому, что подарила роскошное общение с яркими интеллектуалами – как среди преподавателей, так и среди студентов. Неизбалованная вниманием мальчиков, Наталья вдруг стала пользоваться бешеным успехом среди будущих архитекторов. «Видно, внешность у меня такая, для знатоков» – шутит она, вспоминая годы учёбы. В те же годы в архитектурном учился Макаревич, тогда уже известный исполнитель «умных» песен. Однажды в него случилось даже влюбиться – часа на три – после поездки в одном троллейбусе. Пришла домой и написала стихотворение: «Не знаю – было или будет, но быть когда-нибудь должно. Вдруг что-то в памяти пробудит – троллейбус, люди, он, окно. Шумела зелень, увядая, сияло солнце в синеве, и мысли, быстро ускользая, теснились в праздной голове. Троллейбус вёз, куда – не знаю, мне это было всё равно. Вокруг людей не наблюдаю, а только вижу – он, окно».

Понимать азы профессии начала только на третьем курсе – и сразу получила диплом за лучший проект – 4-х этажного жилого дома. Началось осознание архитектуры. Преподаватели не только учили, но и формировали кодекс настоящего архитектора. Позор для профессионала – если не сам придумал, а у кого-то позаимствовал. Приходилось подолгу сидеть в библиотеке, пролистывать горы журналов, чтобы только возник искомый образ. Специализацию выбрала вслед за подругой – реставрацию. Диплом – усадьба «Раёк» Глебовых-Стрешневых, где бывал Александр Сергеевич Пушкин. Более всего увлёк поиск материалов, «откопала» старые проекты утраченной оранжереи. Уже тогда стало ясно, что череда случайностей, которая вывела её на профессию архитектора-реставратора, совсем не игра судьбы.

После окончания института можно было остаться в Москве, но хотелось самостоятельной, интересной, конкретной работы. Педагоги посоветовали – если уезжать из столицы, то в Ярославль, там сильная школа реставрации. Поначалу самостоятельная работа обернулась разочарованиями – не хватало той среды и атмосферы, к которым она привыкла в институте. Из Ярославля отправилась работать начальником реставрационного участка в Рыбинск. Сначала было очень тяжело – спросить некого, всё надо знать самой.

Идеальные представления о работе никак не сходились с реальностью. За первый месяц работы Гончарова уволила 6 рабочих. Поняла – лучше найти замену себе. Потом и вовсе решила попробовать работать самостоятельно. И только теперь оказалась в самой приемлемой для себя ситуации, когда есть памятник, который надо восстановить, заказчик, который в этом заинтересован, и она – со своим опытом, интуицией, работоспособностью – без посредников. Среди объектов, которые она «вела» за годы обретённой самостоятельности – главный дом и восточный флигель усадьбы «Карабиха», Угличский кремль, церковь Димитрия на крови, Алексеевский монастырь и приют.

В Рыбинске под её началом отреставрированы дом Евреинова, Казанская, Сретенская, Георгиевская церкви, лоцманская биржа, фасады гостиного двора, Спасо-Преображенский собор, здание библиотеки Энгельса, железнодорожный вокзал. Самым интересным в процессе реставрации для неё по-прежнему остаётся исследовательская работа. «Реставрация – это архитектурная криминалистика. Есть ещё врачевание, но мне интереснее всё-таки криминалистика – она всегда позволяет открывать что-то новое, неожиданное. Вот, например, дом Оловянишникова начала XVII века, что стоит на улице Собинова. За советские годы он был полностью изуродован. До меня работали там трое ведущих ярославских реставраторов. А мне пришло в голову почистить своды. Заказчик поначалу оказался недоволен – зачем выполнять лишнюю работу. Я сказала, что если этого не сделать, то они будут жить в постоянной сырости. Стали чистить – и обнаружилась лестница, да ещё с двух сторон – небольшие печуры. Зачем это предназначалось? Надеюсь, что в музее помогут на этот вопрос ответить, ведь там занимались изучением колокололитейного дела в Ярославле».

И можно быть уверенным, на возникший вопрос она найдёт ответ. Потому что такие находки «случаются» на каждом объекте Гончаровой, ведь находит только тот, кто ищет. Найдёт и слова, чтобы убедить – делать надо так, а не иначе. Будет спорить, невзирая на должность и статус заказчика, и до конца стоять на своём, если убеждена – только так правильно. Это не плохой характер, а профессионализм.

А на вопрос о радостях профессии улыбается: «Вот такие и бывают у нас радости – лестницу нашла. Понять назначение, восстановить – радость. Или справлюсь с тем, кто делает что-то не так – тоже радость».