Кризис в головах

– Человеческое сознание всегда инерционно – людям не хочется расставаться с более или менее понятной и привычной реальностью. В сентябре – октябре, после того как во всём мире уже развернулся финансовый ката­клизм и СМИ вовсю о кризисе трубили, россияне сохраняли недюжинный оптимизм. А в ноябре количество негативной информации перешло в качество: стало заметным некоторое напряжение. Ниже всего упали оценки предполагаемого личного благополучия. Единственной сферой, где пока не просматривается никаких оснований для беспокойства, остаётся политическая ситуация. И это очень позитивно, потому что благодаря доверию к власти людям есть на что опереться, за что зацепиться. Налицо ресурс доверия к высшим органам власти, позволяющий им идти на достаточно радикальные и даже неожиданные шаги, необходимые для купирования и локализации кризисных явлений.

– Это так, доверие к большинству институтов государ­ства и общества было и остаётся устойчиво низким – и к Церкви, и к суду, и к профсоюзам... Кроме семьи и ближайших друзей, россияне питают доверие лишь к институту президентства и к тому, что можно назвать персональным институтом, – к Путину. Ему верят и на него надеются вне зависимости от поста, который он занимает. Кстати, после того как он возглавил кабинет министров, авторитет правительства существенно подрос. Более или менее доверяют СМИ, а в большинстве регионов – губернаторам, после августовской войны – армии.

– Более того, в августе они резко поднялись в связи с событиями в Грузии и за осень ничуть не снизились. Так, в ответах на открытый вопрос «назовите 5 – 6 политиков, которым вы более всего доверяете» на первом месте был и остаётся Владимир Путин: по последним данным, его называют 62 процента (год назад было столько же). На втором – Дмитрий Медведев, 45 процентов (в январе этого года было 34). Есть и другой рейтинг – одобрение либо неодобрение деятельности президента и председателя правительства. У Путина тут 81 процент, у Медведева – 73.

– Россияне не забыли восемь лет непрерывного экономического роста страны в целом и собственных доходов в частности. Творцом же нашего экономического чуда они считают Владимира Путина. В свою очередь Дмитрий Медведев стал президентом всего полгода с небольшим назад, и никому и в голову не приходит обвинять его в возникших экономических проблемах. По мнению людей, кризис не является результатом российской социально-экономической политики, он исходит из США. Россия же оказалась вовлечённой в эту воронку помимо своей воли, потому что процессы глобализации зашли достаточно далеко.

– Большинство вообще не понимает, откуда исходит кризис. Они просто фиксируют, что он пришёл. Но когда начинаешь спрашивать о причинах, то респонденты, как правило, называют крах системы ипотечного кредитования в США и американских инвестбанков. Люди воспринимают кризис как явление, пришедшее извне, в отличие, скажем, от дефолта 1998 года, когда происходящее воспринималось как банкротство политики Бориса Ельцина и всех его правительств – от Гайдара до Кириенко.

– Легче других через кризис пройдут самые богатые и самые бедные. Первые не слишком пострадают потому, что их мало, они – «штучный товар», их ценность для государства очевидна. Если сейчас дать «загнуться» системообразующей экономической империи наподобие «Базэла» или «Норникеля», то лихорадить начнёт целые города, регионы, десятки тысяч людей, сотни фирм-смежников и поставщиков. К тому же очень богатым есть куда отступать – по миру точно никто не пойдёт. Зато у всех дорожка протоптана в правительство, понятны и при желании легко могут быть реализованы механизмы помощи им со стороны государ­ства.

На другом полюсе – многочисленная группа бедных (их примерно 24 – 28 процентов от всех россиян) и тех, кто за чертой бедности (их ещё от 7 до 10 процентов). Они пострадают не очень сильно потому, что существует система государ­ственных пенсий, пособий и социальной поддержки. Уровень потребления этих людей достаточно примитивен, а основные траты, которые они делают, как правило, регулируются государством – и хлеб, и молоко, и тарифы. У государ­ства есть всё для того, чтобы не дать этих людей в обиду. Не случайно уже обнародованы планы очередного повышения пенсий и пособий в следующем году.

– Между этими двумя полюсами находится средний класс и так называемые срединные слои. Средний класс – это люди, которым денег хватает на всё, кроме новой машины, квартиры и дачи, и таких у нас пока не больше 16 процентов. Все остальные, порядка 45 – 55 процентов, до среднего класса недотягивают по материальным показателям, но и бедными их тоже трудно назвать. Им хватает и на еду, и на одежду, но покупка бытовой техники, скажем, холодильника или электроплиты для них уже проблема. При этом они ориентируются на образ жизни, стиль потребления среднего класса как на образцовый. Это и есть численное большинство нашего населения. И кризис, безусловно, больнее всего ударит по этому большинству. Во-первых, потому что таких людей много и всем им из казны не поможешь. Во-вторых, власть привыкла заботиться о бедных, а не о средних, и у неё просто нет механизмов такой помощи. В-третьих, бедным почти нечего терять, а середнякам – очень даже есть что. Это ведь люди, которые взяли кредиты, родили детей или как минимум их запланировали. Теперь они оказались «в ножницах»: доходы перестали расти, а кредиты нужно отдавать и перекредитоваться негде.

– Десятки миллионов людей мечтают в него войти. На вопрос, к какой категории вы себя относите, многие отвечали: к среднему классу, хотя ни по каким экономическим показателям под эту категорию не подходили. Потерять наш «образцовый класс» ни в коем случае нельзя, иначе мы лишимся самой динамичной, просвещённой и самостоятельной части общества. Это, если хотите, политический императив нашего времени.

Нужно создать механизмы помощи среднему классу – политические, экономические и социальные. Краткосрочная задача – позаботиться о тех, кто уже взял займы, но их материальное положение изменилось к худшему. Третий момент: поддержка малого бизнеса. В последние годы экономический климат, мягко говоря, не способствовал расширению сословия мелких предпринимателей. Все опросы малых бизнесменов показывали, что климат для них лишь ухудшается за счёт поборов, «кошмарящих» органов, высоких арендных ставок. Надо как минимум реализовать то, что уже сказано о снижении налогообложения малых предпринимателей, и, думаю, идти дальше – снижать арендные ставки, по крайней мере по площадям, принадлежащим региональным администрациям, удешевить тарифы на новые подключения к электроэнергии.

– Провинция очень разная, и кроме Москвы уже существует чуть ли не десяток центров развития межрегионального уровня. Прежде всего это города-миллионники, в которых сформировалась критическая масса рынка, такие, как Петербург, Екатеринбург, Новосибирск, Нижний Новгород, Воронеж и другие. Они уже «вытягивают» не только себя, но и окружающую периферию. Возьмите Екатеринбург. С одной стороны, Урал – это зона машиностроения и металлургии, поэтому он ощутит на себе сильное давление кризиса. С другой, Екатеринбург – это центр, который уже не зависит только от «отраслей группы А», и его несущие конструкции не схлопнутся в связи с тем, что металлургии сейчас плохо. К тому же даже в самом захолустном областном центре за восемь тучных лет сформировался слой предприятий и просто людей, живущих собственным умом и бизнесом, которые не будут бегать и просить кредитов и дотаций, а попытаются выживать сами. Всё-таки мы сейчас в существенно лучшей форме, нежели в 1996 – 1998 годах.

– Действительно, главный риск сейчас в моногородах и в монопоселениях. Например, в Пикалевском районе Ленинградской области есть единственный глиноземный комбинат, работающий, естественно, на алюминщиков. Но цветная металлургия сейчас резко сдала, цены на алюминий упали. Куда пойти людям? При этом социальная мобильность у нас чрезвычайно низкая, рынок аренды недорогого жилья не развит. Средний американец, например, пять-шесть раз за жизнь меняет место проживания, и это считается нормальным. Но там нет особых проблем с переездом и обустройством на новом месте. У нас же переезд сродни стихийному бедствию! Пора рынком аренд­ного жилья вплотную заниматься, оно должно стать дешёвым и доступным. Это более правильно, чем административным путём не давать работодателям сокращать рабочие места и тем самым консервировать экономическую неэффективность предприятий.

Думаю, теперь станет неизбежным обострение конкуренции между регионами за предпринимателей, готовых прийти и что-то создать. Ведь если до сих пор ощущался гигантский недостаток рабочих рук, то вскоре рабсила будет в избытке, а губернаторы получат мощный стимул для реального улучшения инвестиционного климата в подведомственном хозяйстве. И это может быть одним из позитивных след­ствий кризиса – если с умом к нему подойти, вместо того чтобы сеять панику и заказывать поминки по национальной экономике.

Вообще кризис – это время, когда многое из того, что казалось нереалистичным, становится вполне возможным и даже спасительным. И многие решения, и многие варианты, которые готовились, но не могли быть пробиты в спокойной социально-экономической и социально-психологической атмосфере, могут быть приняты. В этом плане слова о том, что кризис играет очистительную роль, могут превратиться в реальность. Но для этого нужны определённая смелость и кредит доверия к власти. Власть же должна думать не о том, как «день простоять да ночь продержаться», но суметь за деревьями увидеть лес. Она должна держать на прицеле стратегические приоритеты с тем, чтобы к моменту завершения кризиса выйти не голыми и босыми и опять начинать с нулевой точки, а использовать этот кризис на благо стране.