Кто у графщины в долгу

КАЗУС С ИСТОРИКАМИ

Либералами слыли и другие представители одного из древнейших дворянских родов (между прочим, дальние родичи князя Ярослава Мудрого), так что, может быть, вовсе неспроста получились столь вольными и программа, и сама атмосфера III Шереметевских чтений в Вощажникове – Борисоглебский муниципальный район приурочил их к 300­летию пожалования Петром I своему сподвижнику генерал­фельдмаршалу Борису Петровичу Шереметеву за верное служение Отечеству впридачу к дворцовой волости и это богатое село неподалеку от Борисоглебского монастыря.

Титульным проблемам – личности петровского фаворита – и хозяйственным делам вотчины (конец XIX века: 172 двора, около пяти тысяч душ обоего полу) посвятили выступления, как ни странно, только сами инициаторы чтений из местной средней школы – учительница Александра Баранович и актив музея крестьянского быта во главе с «главным следопытом», ученицей выпускного класса Анной Елисеевой. Остальные ораторы прославляли Вощажниково всяк на собственный лад. Исследовать биографию великого гражданина Козьмы Минина призывал в своем рассказе о боярских разборках вокруг трона в 1612 году краевед Юрий Федянин. Заказать отзывчивому президенту академии художеств Зурабу Церетели еще один, третий по счету памятник для поселка Борисоглебский – «светлому витязю Смутного времени» молодому полководцу Михаилу Скопину­Шуйскому горячо предлагала научный сотрудник музея «Ростовский кремль» Светлана Лапшина.

Как всегда, была щедра на эмоции заместитель директора областной юношеской библиотеки имени А. Суркова Светлана Левагина. Уроженка Вощажникова придала теме малой родины неожиданный поворот, прочла эссе о пламени свечи как символе души, «всегда устремленном в небо». Преподаватель Свято­Тихоновского гуманитарного университета москвичка Марина Удальцова создавала «атмосферу» в паузах между выступлениями. В дуэте со своей подругой Ярославой Чудиновой пела из бардовской классики.

А вот живописец из Любима Геннадий Мелков, мастер ростовской финифти, исследователь промысла; хранитель частного военного музея Анатолий Зайцев и уж совсем неожиданный визитер издалека – живущий в Италии русский художник Петр Чахотин – вовсе не скрывали, что прибыли на чтения «вольными слушателями».

Гостей благословил настоятель местного Троицкого храма отец Борис, были экскурсия в школьный музей и выезд к святому источнику на родину преподобного Иринарха­затворника. Те, кто остался на субботний областной фольклорный праздник, пообщались со звездной парой исторических персонажей – крепостной певицей Парашей Жемчуговой и ее супругом графом Николаем Петровичем, внуком первого хозяина Вощажникова.

Не приведи Господь задеть неосторожным словом ораторов и слушателей, а тем более тех, кто по­шереметевски хлебосольно принимал нас в дни трехсотлетия графщины. Не иначе как несусветной жарой, на правах черновой гипотезы, только и можно было бы объяснить тот казус, что чтения не заинтересовали ни одного вузовского историка, голоса которых так дружно звучали на недавней конференции «Ярославль купеческий: традиции и современность».

КУПИЛ СВОЕЮ КРОВЬЮ

Разве вотчинное правление, нравы в графских землях – не тема для серьезных исследований? Не злоба дня в помощь многострадальному российскому сельскому хозяйству в новом тысячелетии? Сколько можно авторам учебной и краеведческой литературы постсоветского десятилетия с прилежностью, достойной лучшего применения, выписывать у своих предшественников враки о нещадном обращении Шереметевых с крестьянами Юхотской волости, о скаредности графов, их предписаниях под угрозой порки, в какое время дня рубить капусту, или о штрафах за женитьбу без разрешения графской канцелярии?

Не будем отнимать хлеб у профессионалов, искать развернутые опровержения, увы, хрестоматийных общих мест. Просто заглянем в записи, сделанные на чтениях, и те, что накопились в редакционном шереметевском досье – газета давно пишет на эту тему.

Получая в наследственное правление дворцовую вотчину, фельдмаршал посчитал ниже своего достоинства умолчать о том, что те земли «купил кровью своею». На чтениях красивые слова про кровь мы тоже слышали, но школьные историки посчитали важным раскрыть их контекст.

Граф не государю писал – крестьянам в ответ на их слезную челобитную о льготах на оброчную повинность. Хозяину вотчины просьба показалась неубедительной, он взял в руки перо и решительно возразил, по довольно простой логике: дескать, если дам все, что вы просите, сам я по миру пойду. И уж дальше – про «кровь», которая, в общем­то, в его устах не выглядела метафорой. Не забудем, что под Полтавой командующий войсками центра Шереметев был ранен.

В бою он дорожил солдатом, берег лошадей. В мирной жизни скуп не был, просто ценил то, что досталось по заслугам. При огромных домашних расходах умел денежки считать. Понимал: прежде чем купить, надо продать. Писал, опять же в Юхотское правление: «Надеюсь, нам от торговли не без прибытку». Крестьяне получали графское добро на ведение откупных операций и за пределами вотчины, а прибылью, конечно, коробейник обязан был делиться с хозяином.

Шереметевы старались, чтобы земля не оставалась «впусте». Во времена расцвета Вощажникова ввели развер­стку земли среди оброчных крестьян по тяглам, то есть не на бумажную ревизскую душу, а на реальные рабочие руки: оброк брался «с плеча». Николай Петрович ввел много новшеств агротехнических. По английскому образцу велел менять на полях семена через три года, делать подпашку осенью под посевы овса. Требовал устраивать риги на каменных плитах, запрещая сушить зерно по избам.

ЕГО СИЯТЕЛЬСТВО ЛЮБИЛ ПОРЯДОК

Вот как решали Шереметевы вопросы демографии. «А ежели кто, – гневно восклицал Борис Петрович, обращаясь к управляющему волости, – не объявляя тебе, женится, таковым чинить жестокое наказание». Это ли не проявление гнусной спеси крепостника – так нас, кто помнит, в былые времена в школе учили.

Между тем крестьянская свадьба входила в число основных хлопот вотчинного правления. Понятно, заботились о росте народонаселения. Кроме того, интерес у графа тут был и денежный. Со свадеб взимали так называемые неокладные сборы, сей барыш приравнивался к пошлинам с челобитчиков и налогам с мельниц. Так что графы ратовали за строгий порядок в свадебных делах.

Особенно пристрастен был внук фельдмаршала. При Николае Петровиче Вощажниково невиданно поднялось – одних лавок по пятничным торгам насчитывалось до сотни, были перестроены храмы. Демографию же внук рублем подтягивал. Ввел налог на холостых. Не соизволил жениться до пятидесяти лет – плати графу трояк и так каждый год. Красавиц, засидевшихся в девках, наказывали трудотерапией – сверхурочными работами на жатве или косьбе.

Правда, лет пять спустя граф отменил плату с не вступивших в брак. Но обычай выкупать невесту сохранился, по крайней мере, на Верхней Волге, до наших дней, причем не только на селе, но и в городе.

Содержать церкви Николай Петрович, да, помогал, но был убежден, что строить их надо тщанием прихожан. Так и происходило в Вощажникове. Но с теми, кто «от немыслия, невежества и скупости не радел о душе и благолепии церковном», поступал, как с презренными лоботрясами – мог вне очереди отправить в рекруты вместо тех, кто «благолепие Дома Божия любит».

В наказах и предписаниях вотчинному правлению графы были, как видим, весьма дотошны. Но никак не из пагубного пристрастия к канцелярщине. Вотчина при любом удобном случае давала понять: мы сами с усами, граф же соблюдал собственные интересы в многочисленных требованиях к конторе. Одна из реляций Николая Петровича содержала 95 пунктов. По сути, то был... устав местного самоуправления.

Давно пора туда заглянуть, как в свое время сделал молодой историк Михаил Сударушкин. Вычитал много чего занятного в реляциях соседа и старого приятеля Шереметевых князя Степана Куракина. Тот обязывал бурмистров права крестьян защищать – например, прямым текстом запрещал брать взятки.

Николай Петрович тоже был против конторских поборов. Но добивался своего иначе и, наверное, самым верным способом. Вступив в права наследования, распорядился, чтобы любой поселянин имел доступ к графу лично и подавал бы свои прошения из рук в руки, тогда ведь и «на ладонь» давать не надо.

Мы у графщины в изрядном долгу. И не только потому, что до сих пор не удосужились почитать те полезные бумаги. Сердобольный и энергичный отец Борис вместе с немногочисленной паствой обживает Троицкий храм, расписанный кистью шереметевских подданных Аргуновых. При под­держке губернатора начался ремонт участковой больницы, открытой в 1908 году на сборы местного благотворительного общества.

А дальше идут сплошные «но» и «однако». У муниципального приюта нет своих мастерских, столовой, спортивного зала, пристройка району не по карману. Переселять сирот некуда. На ладан дышит все, что в славном Вощажникове и окрестностях сложено из кирпича, включая старинные надгробия на погосте и часовню в деревне Уславцево, где, по преданию, начался умопомрачительный роман графа и крепостной актрисы.

И еще. Хвала и честь юным шереметевцам: школа ввела эксклюзивный предмет «истоки», собирает коллекцию кресть­янской утвари, в третий раз приняла Шереметевские чтения. Но графщина как злобо­дневный опыт местного самоуправления, хозяйствования на земле, вообще крестьянского житья­бытья и для них, видимо, – тайна за семью печатями.

Пример подают соседи­ивановцы. Их Шереметев­центр вовсю сотрудничает с вузовскими историками, в его банке данных есть и архивные сведения о юхотских владениях, и публикации «Северного края» о прославленном граф­ском роде. А в нашем департаментском школьном учебнике «История Ярославского края», написанном преподавателями Демидовского университета, Шереметевы не упомянуты ни единым словом.