Ярославская областная ежедневная газета Северный Край, вторник, 14 августа 2007
Адрес статьи: http://www.sevkray.ru/news/5/9305/

Крест соловецкий и крест карельский

рубрика: Общество
Автор: Владимир ЖЕЛЬВИС

На нескольких каналах нам показали торжественную церемонию отправки большого деревянного креста, вырезанного монахом из Соловецкого монастыря для установки на бутовском полигоне – месте тайного захоронения многих тысяч жертв сталинского режима. Торжественные песнопения, сверкающие золотом одеяния священников, хоругви, шествия и речи. И рыдания немногих оставшихся в живых узников и их детей, теперь уже далеко не молодых. Проплыл крест и мимо Рыбинска – столицы Волголага. Откликнулся на это событие и «Северный край».


А ведь всё сводится к одному: соловецкий остров смерти послал скорбный символ подмосковной поляне смерти. Страшный привет одного кровавого пятна на теле нашей страны – другому.

Каждый день и чуть ли не каждый час перед нами на телеэкране проплывают жестокие сцены насилия и убийства, рекой льётся клюквенный сок и размазывается по телам актёров кетчуп. На фоне всей этой бутафории настоящее страдание, подлинное горе уже начинают казаться тоже какими­то клюквенно­кетчупными. Чтобы отделить пшеницу от плевел, надо ехать туда, где люди умирали не понарошку. На днях я впервые увидел Соловки.

Если задуматься, то судьба Соловков поистине трагична: как совместить небольшой островок недалеко от Полярного круга, с начала пятнадцатого века считающийся святым, с чудовищными муками страдавших там невинных людей? Какая аура теперь у места, где жили и трудились люди невероятной духовной силы и в то же время где, кажется, самый воздух пропитан болью, унижением и предсмертными хрипами? Земля здесь пропитана кровью в самом что ни на есть прямом смысле.

Нет, большевики здесь – не первооткрыватели. Самой страшной тюрьмой на нашей земле Соловки стали ещё при Иване Грозном, когда для раскольников и прочих нежелательных элементов были придуманы изощрённейшие пытки, когда люди в буквальном смысле заживо сгнивали в тщательно продуманных каменных мешках без света, тепла и любых контактов с внешним миром. Немногим лучше была судьба и последующих поколений соловецких узников.

Но... за всю историю Соловков до советской власти здесь терпели муки человек пятьсот. А всего за шестнадцать лет, с 1923­го по 1939 годы, через Соловецкие лагеря прошли сто тысяч человек, со всеми близлежащими территориями – около миллиона. Ну пожалейте бедных тюремщиков: каменных мешков тут никаких не напасёшься, пришлось весь остров застроить бараками, где за колючей проволокой умирали тысячи лучших людей России. Бараков нынче уже нет, но кое­где и сегодня здесь можно споткнуться о гнилой столб с куском ржавой проволоки.

Отдадим должное мучителям: своё дело они знали. До начала коллективизации сюда свозили главным образом цвет русской мысли – лучших инженеров, изобретателей, литераторов, философов, военачальников, много было священников и монахов. Потом хлынули тысячи наших лучших крестьян, «кулаков». Теперь и они заготавливали лес и торф в комариных болотах. Бытовал даже своеобразный термин «видл» – временно исполняющий должность лошади. Шутка юмора, как теперь говорят. Но только это не совсем шутка: каждому нужно было выполнить именно норму одной лошади.

Привозили зеков по Белому морю в огромных баржах, а когда места там не хватало, просто топили в море, и для них это был не худший вариант, потому что смерть ждала их в любом случае, только вначале они проходили через унижения, издевательства, голод и непосильный труд. За три месяца положено было выжать из них все силы, а потом… Где ни начинали в наши дни строить новое здание, всякий раз строители вынимали каменистый грунт вперемежку с человече­скими костями. Весь остров – сплошное безымянное кладбище.

Хотите расскажу, как там убивали? Заключённым завязывали глаза, связывали руки и ноги и штабелями укладывали на земле. А потом стреляли в затылки. Такая вот система. В день приходилось расстреливать несколько сот человек, так что в документах приходилось сокращать текст: вместо «расстрелять» ставили просто букву «р».

А то заключённых выстраивали под окнами администрации лагеря, и вечно пьяный начальник лагеря прямо из окна потехи ради по ним стрелял. За такие шутки его, правда, в конце концов пожурили и уволили на пенсию, так что он умер в своей постели. А вот его преемника, который был помягче и даже пытался проводить с заключенными культурно­массовые мероприятия, таки расстреляли. Это, кстати, было устоявшейся практикой: сперва велеть палачам расстреливать, а потом уничтожать и их самих. Между прочим, один такой товарищ самолично расстрелял тысячу сто одиннадцать человек.

А вот вам ещё один способ мучительства: вам приказывали весь день неподвижно сидеть, подбородок вперёд, глаза открыты, руки на коленях, прислоняться к стене нельзя. Разговаривать – ни в коем случае. Мило, не правда ли? Умирали от этого как будто не так уж много, но вот с ума обычно сходили. Заключённые буквально дрались за право вымыть пол или хотя бы выжать швабру. Такие приёмчики, видимо, даже не приходят в голову создателям современных телебоевиков. Фантазии, надо думать, не хватает.

Очень успешно работала и другая система: привязывать человека к дереву в голом виде и оставлять его на ночь на съедение гнусу. Тоже на рассудок влияло – это, конечно, если гнус просто не выпивал кровь жертвы.

Использовали заключённых и на строительстве Беломорканала. Вот тут, наверно, стенки канала можно было инкрустировать человеческими костями. Костей бы хватило уже потому, что канал получился мелким, метра четыре глубиной. Пять метров было в тех местах, куда, знали, приедет приёмная комиссия. Из­за этого, кстати, в войну канал не пригодился, а сейчас им пользуются разве что небольшие речные суда...

Ещё лагерники делали кирпич. Сегодня обломок такого кирпича марки «Паровоз» можно купить в сувенирной лавке за тысячу рублей. Кирпич, кстати, неважный, крошится. А что вы хотите? Делали­то его какие­нибудь врачи или поэты.

В 1939 году лагерь был расформирован, но устоявшиеся там порядки были тщательно скопированы в восьмидесяти шести других подобных заведениях. Так сказать, лагерь умер, но дело его живёт.

Выходит, что на бутовском полигоне соловецкому кресту – самое место: это ещё один поклонный крест, каких на Соловках уже несколько. А ведь и у нас на Ярославской земле не одно и не два места, где найдены страшные тайные могилы, где простреленные черепа и без документов рассказывают, кто тут зарыт. А сколько ещё таких могил пока не нашли? Вот пусть бы и нам прислали с Соловков такой жуткий подарок, и мы стали бы ещё одной бусинкой в мрачном ГУЛАГов­ском ожерелье.

Соловецкий крест, думается мне, мистически связан с другим крестом, тоже поклонным, стоящим не столь уж далеко, в Карелии, в лесу, на месте ожесточённых боёв в фин­скую кампанию 1939­1940 гг., среди заросших окопов и сосен. Автор – финский архитектор. Огромный крест из чёрного камня, а с обеих сторон – прижавшиеся к нему лицом, сросшиеся с крестом две женщины, русская и финская матери, бессильно уронившие руки на перекладины креста. Невозможно и не нужно разбираться, какой национальности та или другая, страдания их одинаково невыносимы. «Россия и Финляндия – сёстры», – так начинается надпись на плите у креста.

А ведь это, между прочим, едва ли не единственный памятник в России, где уравнены в страдании бывшие противники. Не пора ли нам, наконец, уяснить себе, что воюют и убивают друг друга простые люди, чьи­то сыновья и мужья, и что смерть трагична всё равно с какой стороны. Да, фашисты пришли к нам с войной, и сражаться с ними было делом чести каждого россиянина. Но устраивать на месте немецкого военного кладбища танцплощадку, плясать на костях или строить там дом, зная, что где­то живут родители и жены зарытых здесь молодых парней...

Между прочим, советские захоронения в Германии содержатся в порядке. А в Испании есть общий памятник франкистам и коммунистам, погибшим в гражданской войне, где каждая сторона тоже ведь верила, что сражается за правое дело...

Кажется, мы начинаем эту простую мысль понимать. В Сортавале, где тоже шли тяжёлые бои с финнами, стоят два памятника, один советским, другой – финским солдатам. Но венков всегда два: на каждом памятнике – от той и от другой стороны.

Что ни говори, а смерть – великий уравнитель.

Комментарии