Боль Мологи

Николай Макарович Алексеев не родился в Мологе, а только в том доме, что перенесли из Мологи, возле матери­мологжанки, и в нём вдруг проснулась, проявилась острая душевная боль утраты и неиссякаемый интерес и любовь к городу и его людям.

Кто работал рядом с Николаем Макаровичем, знают о нём много больше, чем автор этих строк. Он – создатель музея Мологи в Рыбинске, в Афанасьев­ском подворье, член правления «Землячества мологжан», автор многих статей и соавтор книг о Мологе, её храмах, монастырях, вообще о Мологском крае.

Алексеев – непременный участник конференций в Мышкине: «Опочининские чтения», «Верхневолжье: судьба реки и судьбы людей», участник «круглого стола» с обсуждением вопроса о создании национального парка «Молога».

С начала перестройки несколько раз зарождалась надежда: что­то изменится. Николай Макарович этим жил, он был полон сил и энергии. Была мечта отремонтировать зимний храм в селе Веретея, где десятки лет было колхозное зернохранилище. Собирались люди преклонных и очень преклонных лет, отдирали гнилой пол, выносили зерновую шелуху, спрессованную в полуметровый слой. Потом при свете свечи устраивали застолье, а со сводов смотрели прекрасные копии с росписей Васнецова во Владимир­ском соборе Киева.

Николай Макарович таскал за пятерых, мечтал: «Поправим крышу (владыка железо обещал), отреставрируем роспись, соберём, что осталось в округе памятного о Мологе. А колокольня – она стоит, как исполин, лестницу установить и всё – вот тебе смотровая площадка – Молога видна».

Алексеев собрал и свидетельства радетелей на благо города, тем более не воспринимаемые теперь здравым умом, что все их труды и деяния – прах на дне моря. Остались фотографии, предметы быта и производства, картины и рукоделия – они в музее Мологи. Большая часть собрана самим Николаем Макаровичем, чья личная жизнь проходила в архивах. Звонить ему в музей можно было до позднего вечера, он сидел в своей маленькой комнатке и писал, писал... Мусины­Пушкины, Куракины, Волконские, Приклон­ские, Азанчеевы, Глебовы, Соковнины, Падосеновы и многие­многие, связанные с ними родством, делами, поступками, были для него близкими людьми, понятными (может быть более, чем окружающие его в действительности). И это тем удивительнее, что Николай Алексеев был не каким­то «книжником замшелым», а просто русским богатырём с открытым лицом, светловолосый, с голубыми глазами, с улыбкой широкой и застенчивой.

Помню его, когда он привёз к нам домой Марию Андреевну Азанчееву. Он внёс её в дверь на руках, хрупкую, в каких­то сапожках­туфельках, шубке­разлетайке... Они ездили в Ажерово, в зиму, в сугробы, из которых торчали только древние голые деревья – остатки барского парка... И мы ели суп из сушёных белых грибов... А я думала, как верно рождает доверие этот большой человек, доверие, понятное и француженке Марии Андреевне, и мне, и многим другим.

Он как никто другой знал историю Мологского края, собирал летописные, устные свидетельства судьбы каждого монастыря, храма.

Несколько лет назад был задуман фотоальбом – книга памяти о Мологе. Николай Макарович стал её составителем и научным консультантом. Сколько было поисков, хлопот, успешных и досадных, кто только ни приникал к книге с пользой и со вредом, с доброжелательной помощью, а порой с завистью и ревностью...

Николай Макарович трудился и трудился... Как страшно и странно, что самый большой и плодотворный этап в жизни, если кончается успехом, то кончается и самой жизнью. И вот книга­альбом «Молога» вышла. Дай бог кому­то оставить после себя такой памятник!

Остатки земель вокруг Леушинского монастыря – часть дороги, по которой постоянно проезжал пастырь. Сюда каждый год 6 – 7 июля съезжаются на «Леушинские стояния», в этом году они были в память о всех разрушенных храмах Святой Руси. Был среди стоящих в последний раз Николай Макарович Алексеев.