Карелия уже снится...

Наше путешествие начинается с Лодейнопольского вокзала. Появляется гид – учительница русского языка и литературы карелка из Петрозаводска Галина Ивановна. Едем в автобусе до Олонца. Гаврила Романович Державин был губернатором этих мест, тогда они так и назывались: Олонецкая губерния. По дороге – увлекательный рассказ Галины Ивановны о жизни и быте карелов. Запомнилось: от мужика, охотника и рыболова, должно пахнуть костром, от бабы – домашними пирогами...

В Олонце останавливаемся только на завтрак в местной современной гостинице. Городок небольшой. Местная досто­примечательность – регулярные зимние фестивали Дедов­Морозов, когда по улицам шествуют сотни этих ярких персонажей, участвующих во всевозможных традиционных соревнованиях вроде кидания валенка.

ВАЛААМСКИЙ МОНАСТЫРЬ

Приезжаем в Сортавалу. Ночёвка и отправка катером по Ладожскому озеру на острова Валаамского архипелага, в знаменитый монастырь.

В большом амбаре – местный музей, орудия труда монахов, специальные заплечные носилки для переноса кирпичей, рыболовные снасти, коляска для путешествия по острову и прилавок с традиционными валаамскими сувенирами – иконками на обломках местного камня. Жизнь монахов никогда лёгкой не была, в этом можно без труда убедиться уже в этом музее.

По крутой лестнице медленно взбираемся на гору Фавор, посещаем собор. Впечатляющая рака с мощами святых основателей Валаамской обители, мощи чудом уцелели после всех перипетий атеистической эпохи. По красивой лесной дороге проходим к двум монашеским скитам. Место, где на высоком холме стоит один из них, легенда связывает с именем Андрея Первозванного, принёсшего христианство в эти языческие края. В главном храме этого скита в советские времена была уст­роена прачечная пионерского лагеря, но теперь всё тщательно отреставрировано.

На крутой тропинке к скиту гид обращает наше внимание на сосну, обнажённые корни которой вцепились в огромные валуны, на которых и укрепилось это удивительное дерево: с трудом понимаешь, откуда черпает оно жизненные силы, так мало там земли. Поневоле приходит в голову банальная мысль о жизнестойкости столетиями живущих на этой трудной земле людей.

Кормят нас в монастырской трапезной. Пища скромная, но сытная и вкусная.

С сожалением оставляем монастырь и катером возвращаемся в сортавальскую гостиницу.

СОРТАВАЛА

Недалеко от гостиницы на высоком гранитном постаменте – внушительная фигура старца с окладистой бородой и чем­то вроде гуслей на коленях. Надпись на постаменте затёрта, и когда гиды спрашивают туристов, кто, по их мнению, этот старик, называют Леонардо да Винчи, Льва Толстого или Менделеева, только не героя карело­финского эпоса Вяйнамуйнена, которому, конечно же, памятник и поставлен.

По городу нас ведёт превосходный гид Елена. А судьба Сортавалы, города­мученика, поистине трагична. Только пара эпизодов: после того, как этот финский город в 1940 году отошёл к Советскому Союзу, жителям было предложено остаться или через несколько часов покинуть город, взяв с собой не более двадцати пяти килограммов пожитков. И жители до единого человека разом ушли из родных мест в Финляндию. На выходах патрули тщательно проверяли беженцев и изымали лишний груз. Вошедшие в город советские войска находили в печах ещё тёплый суп.

Город обжили русские переселенцы. Но когда началась Вторая мировая война, сюда снова пришли финны, и русские в полном составе покинули Сортавалу. Город снова встретил завоевателей пустыми домами и улицами. Когда же советские войска сюда вернулись, настал черёд финнам снова уходить, что они и сделали, и снова поспешно, снова все до единого человека.

Когда же отношения с Финляндией нормализовались, первые три года финны приезжали сюда, чтобы увидеть родные места. Говорят, многие из них возвращались в Финляндию с какими­то пакетами под мышкой. Никто не знает, что было в этих пакетах, горсть родной земли или выкопанные из тайников сбережения...

Гид рассказывает, что до войны проходившая здесь граница двух стран была чисто условной, финнам и родственным им карелам было нечего делить, и пограничники нередко заходили в сторожку соседней державы попить чаю и покалякать за жизнь. Оружие они оставляли на ступеньках...

МРАМОРНЫЕ КАРЬЕРЫ

Покидаем Сортавалу и едем на мраморные карьеры. По дороге ненадолго останавливаемся у Рускеальских водопадов, в том месте, где снимался эпизод из знаменитого фильма «А зори здесь тихие». Здесь Женька Камелькова прыгала в холодную воду, чтобы обмануть фашистов.

Подальше, на краю дороги, среди заросших окопов и сосен – большой каменный крест скорби (верхний снимок). С обеих сторон массивного четырёхугольного креста – две слившиеся с ним фигуры финской и русской матерей, обращённые лицами к кресту. Их руки бессильно повисли на перекладине. На моей памяти это единственный в нашей стране памятник, посвящённый сразу двум воевавшим друг против друга сторонам. Буквально крик о примирении, прекращении злодейского истребления народами друг друга.

Но вот и мраморные карьеры. Раньше русские называли Сортавалу Сердоболь, отсюда и название встречающегося в этих краях мрамора – сердобольский. Именно этим мрамором облицованы едва ли не все главные памятники Петербурга, Исаакиевский и Казанский соборы, Мраморный дворец и многие, многие другие постройки.

Карьеры превращены в превосходную туристическую дос­топримечательность. Отвесные мраморные скалы, выработки, заполненные прозрачной водой Мраморного озера, в которой при желании можно углядеть местных дайверов. Незабываемые виды. На площадке для автобусов нас встречают уморительные гномики, маленькие дети, снабжённые кирками, шахтёрскими лампочками и прочим инвентарём. Они трогательно и, честно говоря, не очень искусно исполняют какой­то фольклорный карельский танец, а потом сопровождают нас вместе с наряженными в национальные платья девочками постарше и хором желают нам счастливого путешествия. Мы ходим по старым выработкам, заглядываем в глубокие шахты, где нас пугает стрррашный вампир. Дети визжат от восторга. Обедаем шашлыками в местном летнем кафе.

СПЛАВ

Следующая остановка – сплав на надувных лодках, которые почему­то называются рафтами, что по­английски всё­таки не лодки, а плоты. Восемь километров все желающие могут проплыть по реке Шуе (на нижнем снимке), минуя громыхающие пороги, между которыми – тихая река с необыкновенной красоты речными видами. Соглашается на это мероприятие большинство группы. Сложность перехода минимальная, но впечатлений – на всю жизнь, особенно запоминаются пороги, брызги кипящей воды и, конечно, оглушительный визг женской части группы. До и после перехода – обед и ужин в лесу под растянутым между деревьями куполом парашюта. Карельский бальзам и популярная настойка «клюковка» не оставляют равнодушными даже непьющих.

КИЖИ

Но вот мы в Петрозаводске – столице Карелии. На «комете» по Онежскому озеру отправляемся в знаменитые Кижи. Место слишком известное, чтобы о нём рассказывать подробно. Со времени моего последнего посещения Кижей замечаю много положительных перемен, преж­де всего в смысле обслуживания.

Увы, главная достопримечательность – двадцатидвуглавая церковь Преображения Господня по­прежнему в плачевном состоянии, по всему её фасаду вертикально набиты уродливые брёвна, сдерживающие разрушающуюся постройку. Говорят, что реставрация церкви всё­таки ведётся, но так неспешно, что увидеть её в восстановленном виде в ближайшей перспективе вряд ли возможно. Каждое вынутое бревно отвозится в лабораторию, где подвергается тщательному анализу и определяется его судьба: вернуться на преж­нее место или быть заменённым. А таких брёвен будет пять сот.

ПЕТРОЗАВОДСК

Возвращаемся в Петрозаводск. Галина Ивановна ведёт нас по своему родному городу, главным образом по основной достопримечательности – набережной Онежского озера. Вдоль всей длинной гранитной набережной – цепочки памятников, подаренных городами­побратимами, один интереснее другого. Петрозаводцы слывут остроумными людьми, их даже называют северными одесситами. Вот и памятникам они дали забавные прозвища.

Первый на нашем пути – «Ухо мэра»: суковатое чёрное дерево, на голых ветвях которого должны висеть и позванивать колокольчики. Колокольчиков мы не застали: горожане их регулярно обрывают и уносят домой. Зато сохранилось прикреплённое к стволу ухо, в которое вам предлагается прошептать своё желание. Говорят, исполняются только желания не меньше, чем на миллион долларов.

Следующий памятник в очень условной манере изображает рыбаков, закидывающих в озеро сеть. Этакая проволочная конструкция, скелетообразные фигуры, немного напоминающие Дон Кихота и Санчо Пансу у Пикассо. У памятника несколько прозвищ, все сводящиеся к истощённому виду фигур: что­то вроде «Жертвы реформ» и проч.

А вот на низенькой платформе стоят столбики самой разной расцветки, размера и формы. Сам скульптор, как его ни расспрашивали, не смог объяснить, что это призвано означать, поэтому в городе всё это прозвали кто отвёртками, кто штопорами, кто хирургическими инструментами, а мне увиделись индей­ские тотемные столбы. Довольно занятно, надо сказать.

Силуэты женских фигур из толстой листовой стали прозвали кто железными леди, кто сборищем лесбиянок. А непонятная конструкция с фигурой русалки внутри – «Мечта маньяка».

Я позавидовал петрозаводцам: в нашем красивейшем городе интересной скульптуры почти вовсе нет. А тут – чуть ли не десяток сразу. Несправедливо!

СОЛОВКИ

Долгий переезд на автобусе в Кемь. По дороге – краткая остановка у одного из крупнейших в Европе водопадов Кивач. Тут же – дендрарий, в котором растут знаменитые карельские берёзы. Вопреки ожиданию, все они некрасивые, какие­то тощие, кривые и изогнутые, верхушка – обязательно раздвоенная. Но древесина у них очень твёрдая, красивая и, по причине редкости, дорогая. В киосках – всевозможные из неё изделия. Когда­то из карельской берёзы делали мебель, теперь – только вот такие небольшие поделки.

Обедаем в Медвежьегорске и поздно вечером прибываем в Рабочеостровск – пригород Кеми с причалом, с которого мы на дряхлом и облезлом катере отправляемся на Соловки. Три часа по Белому морю. Между прочим, вечером, в белые ночи, на закате оно и впрямь белое, точнее какое­то перламутровое, таинственно и холодно мерцающее.

И вот после довольно утомительного плавания перед нами, как в сказке про царя Салтана, незабываемая панорама Соловецкого монастыря. Древние башни из каких­то чудовищных валунов (как их только поднимали, как устанавливали?), а над ними белоснежные золотоглавые соборы, сверкающие в лучах заходящего солнца.

Нас размещают в необыкновенной недавно построенной гостинице на некотором удалении от монастыря. Домики деревянные, внутри всё убранство из остро пахнущих сосной брёвен и досок, на деревянных же кроватях – покрывала с северным народным узором. Засыпаем в полном блаженстве.

Утром идём на экскурсии. Их две: архитектурная и «Тюрьма Соловецкого монастыря от Ивана Грозного до Иосифа Сталина». Архитектура необычная для древнерусской традиции, рассчитанная на суровый северный климат и ураганы, невероятной толщины – местами шестиметровые – стены и уже упомянутые мною приземистые башни. Совсем недавно главы соборов ещё были сбиты, сами здания изуродованы во время существования здесь СЛОНа, «Соловецкого лагеря особого назначения», позже СТОНа – соответственно «тюрьмы особого назначения».

Жуткое впечатление – от тюремных каменных мешков шестнадцатого века. Узников заключали в пустоты внутри крепостных стен, причём крошечные отверстия, служащие для притока воздуха, нельзя было назвать окнами: свет сквозь них проникнуть не мог, ибо ход сквозь стены был извилистым. Через эти отверстия заключённым проталкивали объедки из монастыр­ской кухни – главным образом, рыбьи головы. Удивительно ли, что долгое время тут не выдерживал никто.

Но вдумаемся: за всё время существования соловецкой тюрьмы с шестнадцатого века до начала советской власти в ней побывало около пятисот человек. В СЛОНе и СТОНе за шестнадцать лет, с 1923 по 1939 год – сто тысяч, а если считать лагеря вокруг – то около миллиона. Масштаб, который не снился кровожадному маньяку Ивану Васильевичу.

После закрытия монастыря часть монахов добровольно осталась на Соловках в качестве вольнонаёмных работников. Одно время администрация лагеря ставила их на ответственные работы по учёту: на них можно было положиться, эти люди просто не умели врать и красть. Кому­то даже разрешали совершать службы. Потом их постигла участь всех остальных.

В зале, посвящённом ГУЛАГу, – множество фотографий узников, а над ними нависают – без комментариев – крупные портреты великого усатого людоеда и его подельников. Очень впечатляющее сочетание.

ДОМОЙ

Наше пребывание на Соловках подошло к концу. На этот раз на материк мы возвращаемся на удобном теплоходе.

Кемь, туристическая гостиница у самого причала. Поход к чётко виднеющимся вдали у самого берега моря постройкам, памятным всем, кто видел фильм Павла Лунгина «Остров»: церковка, котельная, даже выш­ка. Какой­то странный старик, который теперь живёт в этой церквушке, рассказывает про съёмки, показывает ящик, в котором лежал главный герой фильма, и даже головню, которую он кинул под ноги настоятелю монастыря.

Незабываемое путешествие. Вот уж поистине «Долго будет Карелия сниться».