Ярославская областная ежедневная газета Северный Край, пятница, 23 июля 2004
Адрес статьи: http://www.sevkray.ru/news/7/44939/
рубрика: Образование
Автор: Татьяна ЕГОРОВА.
К 60-летию Победы
Большой деревянный крест неизвестному солдату, собственноручно изготовленный священником о. Владимиром (Колосковым), установлен около церкви в селе Рыбницы Некрасовского района. Местное население сразу стало считать его памятником всем погибшим ивсем не пришедшим с Великой Отечественной войны, имена которых хоть и незабываемы родными, но могилы находятся далеко, а чаще и вовсе неведомо где. Но поклониться им ведь где-то надо. Теперь такое место появилось. У Ирины Николаевны Морозовой на здешнем кладбище покоится прадед, замечательный скульптор Александр Михайлович Опекушин, рядом похоронены мать, отец, другие родственники. А брат, Олег Опекушин (на снимке), сложил голову в 1943 году под Смоленском. Каким он был? – Как все его ровесники вокруг, – отвечает Ирина Николаевна. – Ушел на фронт добровольцем, по комсомольскому призыву, не закончив десятый класс. Все они тогда были спортсменами, все рвались в армию. Веселый был, насмешник большой, палец в рот не клади. У папы – лодка, он с ним рыбачил, на охоту ходил с отцом и мамой, она у нас тоже любила охотиться. О том, как воевал, несколько писем после гибели Олега написал моим родителям его однополчанин Омар Димукашев. Там было о том, что погиб он геройски, и еще какие-то добрые, успокаивающие слова. Сам Олег написал маме последнее письмо 16 августа 1943 года, а 17 августа погиб. За неделю до своего дня рождения – 25-го ему исполнилось бы 19 лет. Двоюродная сестра Ирины Николаевны Марина Николаевна тоже потеряла на войне брата. Юрий Козлов был чуть старше Олега, успел окончить летное училище, воевал, пропал без вести. – Нет, не пропал, – поправляет сама себя Марина Николаевна, – его самолет сбили. Они летали бомбить Берлин. Летчик, который с ним возвращался, написал потом родителям, что сам видел, как самолет Юры загорелся. А удалось – не удалось ему выброситься или погиб вместе с машиной – кто знает! В первые годы после войны без вести пропавший – как клеймо. Мы жили в Данилове, прошло уже много лет, там сделали аллею героев, установили памятник погибшим со всеми именами. Но среди них ни одного из тех, кто пропал без вести. – И семья не пыталась искать справедливости, обращаться куда-нибудь? – Мои родители вообще никогда никуда не обращались. Некоторые везде писали, хлопотали о льготах. Но находились и другие. У нас была тетя Настя, которая говорила: «Я своим сыном не торгую». Недалеко от Рыбниц – деревня Овсянники. У Александры Константиновны Рябининой, которая там живет, погибли на войне пять братьев. А похоронка пришла только на одного. К сожалению, дома ее не оказалось, и разговор в этот раз не состоялся. Наш путь – в другую соседнюю с Рыбницами деревню – Свечкино. Между прочим, именно там родился скульптор Опекушин, но когда вернулся умирать на родину из Петро-града в 1920 году, разместиться с семьей здесь было негде, и он с дочерьми устроился в Рыбницах. Деревня Свечкино и сейчас выглядит глуховато. Большая дорога, на которой стоит село Рыбницы, отсюда километрах в двух, там же Волга, а в Свечкине – тишина, много огромных деревьев и почерневших, вросших в землю домов, таких старых и таких кривых, что просто удивительно, как они еще не рухнули. В одном из них, чуть по-крепче других и двухэтажном, живет Тамара Андреевна Гаева. Нас встретила худенькая, еще бодрая женщина. Несмотря на свои 75 лет, ведет хозяй-ство сама. Что значит в деревне без мужской руки, можно себе представить, но она, похоже, не из тех, кто унывает. Улыбается, споро, впереди нас взбирается по лестнице, приглашает наверх. В комнатке, устланной домоткаными дорожками, диван с замысловатой резной спинкой, старинный комод, зеркало в красивой раме – по словам хозяйки, дом принадлежал еще ее бабушке, которая работала у Понизовкина «поверенным лицом», расписываясь за всех неграмотных. А Тамара Андреевна двенадцать лет была дояркой в колхозе, потом на заводе «Красный Профинтерн» рабочей. Муж вернулся с фронта инвалидом, и она говорит, что «привыкла везде сама». В округе многие помнят ее по девичьей фамилии – Шавырина. В войну она потеряла брата. – Вениамин Андреевич Шавырин его звали, 1925 года рождения. На фронт взяли из девятого класса и сразу в училище, где готовили десантников. А потом в десантные войска. В семье был самый умный, самый способный, царство ему небесное. Он и отцу помогал – отец у нас на ферме обслуживал водокачку – и елочные игрушки для семейной елки сам делал. Детей-то нас было пять человек, бедность, он самый старший. Потом его ранили. Написал, что он в Грязовце, в госпитале. Раны, мол, заживают, и «скоро поеду добивать фашистскую мразь». И больше ничего не было от него, никаких вестей. После войны дочка моя написала в Подольск, в архив Министерства обороны. Ответили: ни в каких списках не значится. Мы обратились в Москву, оттуда такой же ответ. Как же так? Ушел человек Родину защищать и нигде не значится? Собралась я и поехала в Некрасовское, к тогдашнему районному военкому. А тот знаете что мне сказал? «А может быть, он за границей предательствует...» Ну тут уж я не стерпела. Неужели он бы предал Родину? Так нас бы тут же разорили! Ладно, говорят, поищем. Но я все-таки в облвоенкомат отправилась: ищу, говорю, брата – как сквозь землю провалился. Выслушали меня хорошо, обещали походатайствовать. Месяца через два приходят сразу две открытки – одна в сельсовет, другая на «Красный Профинтерн». Срочно меня к областному военкому. И что вы думаете? Подает он мне орденскую книжку. Был, говорит, ваш брат Вениамин Андреевич награжден орденом Славы третьей степени – нашлись такие документы. Вот все, что от него осталось. Я поклонилась, спасибо и за это. Жалко, мама не дожила. Он ведь родился всего два с половиной фунта весом – один килограмм! Мама с таким животом и за коровой, и за сеном, и везде. И вот из такого-то она воина вырастила! Тамара Андреевна выходит из комнаты и возвращается с орденской книжкой. Она подписана Президентом СССР Михаилом Горбачевым. На стене перед нами фотографии родителей и крупная, не очень четкая, явно увеличенная с маленькой, фотография солдата в пилотке. Тамара Андреевна вздыхает: – Сзади за нами был дом, так из него трое с фронта не пришли. Павлихины Вася, Ваня и Володя – все Александровичи. Они, Павлихины, очень плохо в войну жили, куда хуже нашего, прямо в нищете. Приходит к нам, бывало, их мать: «Дайте хоть головёньку печь растопить. Кот дверь открыл, лучина и погасла». Разговор заходит о сегодняшнем житье-бытье, о пенсиях. Тамара Андреевна вдруг встрепенулась: – Вы вот что напишите. Ветеранам прибавляют и прибавляют, а родным хоть бы на помин души раз в год на День Победы! Пусть сто рублей. Мы, конечно, и без этого найдем что в церковь подать. Подаем и не очень-то от государства требуем. Плохо, что их, наших погибших, государство, получается, забыло. По дороге из Свечкина решаем зайти в Рыбницах еще в один дом. Веселенький, аккуратный, свежепокрашенный голубой краской, он встречает нас приветливо, будто улыбаясь. Здесь живет 83-летний ветеран войны Петр Павлович Комаров. В доме идеальная чистота, порядок. Ухоженный, в теплой фланелевой рубашке хозяин встречает нас, сидя на кровати. Жена, моложавая, крепкая женщина, подносит таблетку и воду. Петр Павлович оправдывается: – Что-то сегодня с утра серд-це прихватило. Объясняем цель визита. Может, он помнит еще земляков, кто с войны не вернулся? Петр Павлович смотрит на Ирину Николаевну. – Олега Опекушина помню. А так всех не перечислишь. Стар стал Петр Павлович, одряхлел, память все чаще подводит. Но то, что было с ним самим во время войны, разве забудешь? Матушка-пехота. Плен. Лагерь для военнопленных. Громадные бараки, откуда каждое утро выносили по 300 – 400 человек. В лагере русские, французы, югославы. Из лагеря его спасли партизаны Тито. Воевал в интернациональных отрядах, был в Италии, видел Средиземное море, Альпы. Закончил войну в Австрии. Поднять бы из глубин памяти еще чьи-то судьбы. Но он уже не в силах. Хотел было сказать что-то, но сам себя тут же и поправил: – Нет, Алексей Петрович помер сам собой... Их, кто «сам собой», среди его ровесников совсем немного. Большинство остались где-то там, далеко, и на своей, и на чужой земле. Так уж вышло, потому что была война, и хотя им было всего-то 17 – 18 лет, они сделали все, чтобы враг не пришел сюда, откуда они родом.