Ярославская областная ежедневная газета Северный Край, среда, 26 января 2005
Адрес статьи: http://www.sevkray.ru/news/7/50070/
рубрика: Образование
Автор: Татьяна ЕГОРОВА.
27 января – святой день для всех блокадников. В 1944 году в этот день была полностью и окончательно снята фашистская блокада Ленинграда. У каждого из выживших своя потрясающая история, и у Сергея Анатольевича Маслёхина тоже.
Прямо в кольцо Была в Ярославле такая железнодорожная строительная организация – СУ-302. Мало кто знает, но кроме многочисленных производственных объектов благодаря СУ-302 в городе появилась и Красноборская улица в ее нынешнем виде. Все дома на ней, от первого до последнего, строил тогда еще молодой мастер Маслёхин. Профессия у него семейная. Прорабом в довоенном Ленинграде был его отец, Анатолий Николаевич. Дед Николай, как он потом узнал, тоже питерский строитель. Штукатур, уточнила мне его двоюродная сестра Людмила Петровна Широкова. И добавила: – И еще наш дед был подрядчиком. Что такое подрядчик, я, правда, не знаю. Но было у него семь комнат. Ко времени, о котором наш рассказ, никаких маслёхинских семи комнат, конечно, не суще-ствовало. Семья Анатолия Николаевича жила, по выражению той же Людмилы Петровны, «уже по-советски»: в деревянном двухэтажном доме на Петроградской стороне – два подъезда, на площадке три квартиры и общая на всех кухня. Эти и многие другие подробности Сергей Анатольевич узнал взрослым, когда обрел и свою настоящую фамилию, и настоящую биографию. А когда началась война, ему исполнилось всего пять лет. Летом 1941 года Сережа вместе с мамой и братом Леней гостил у родственников под Ярославлем. Папа и старший брат Боря оставались в Ленин-граде. Как только началась война, мама засобиралась домой. Ее отговаривали, но она, забрав детей, все-таки отправилась в дорогу. Их поезд, не дойдя до Ленинграда, попал под бомбежку. Сережа с мамой и братом шли болотом, по гатям, пешком до самого Ленинграда. Прямо в кольцо, которое тут же замкнулось. Остался один Сережа Как жили в блокаду? Отец появлялся дома редко, он работал дни и ночи «на сооружениях» – в глубинах памяти сохранилось именно это слово. Мама была водителем трамвая – блокада уже лютовала вовсю, а трамваи ходили еще долго. Сережа оставался на попечении Леньки: тот водил его в детский сад, а в свободное время забавлял как мог. Сережа играл с осколками снарядов. – Хлеба мало. Пили чай неизвестно из чего. Деревья вокруг стояли обглоданные, а потом и они одно за другим стали исчезать. Топить было нечем, люди рубили мебель. В комнате у Маслёхиных остались постель и сервант. На серванте – коробка из-под конфет, пустая, с которой Сережа не спускал глаз. Дом обезлюдел. Одни соседи в эвакуации, другие умерли. Может быть, можно было найти что-то полезное или даже съест-ное в оставленных квартирах? Сергей Анатольевич отвечает неожиданно резко: – Мы не ходили по чужим квартирам. Какие-нибудь мародеры, возможно, и лазили, но у нас такого не было. Не приучены. Отец умер первым. Пришел как-то со своих «сооружений», открыл дверь, шагнул через порог, упал и больше не поднялся. – Неделю он, мертвый, лежал дома, чтобы можно было на него хлеб получать, – добавляет Людмила Петровна. – Через неделю его столкнули через окно вниз, в снег. Там ездили, подбирали. Сергей Анатольевич эти жуткие подробности не запомнил: – Нам не показывали. Он имеет в виду себя и Леньку, которому тоже оставалось жить совсем недолго. Тот скончался вскоре после отца, как-то незаметно. А вот последние минуты мамы запечатлелись в сознании очень ярко. Это случилось в мае. Мама к тому времени уже слегла. – Я утром встал, у меня распашонка сзади застегивалась, я сам не доставал и, как всегда, подошел к маме. Она застегнула и сказала: «Попей водички и иди в садик». Пока я пил, распашонка снова расстегнулась. Я опять к маме, а она уже мертвая. Схватил чайник, давай ей в рот наливать... Дальше – в рёв. Сколько ревел, он не знает, но его услышали. Люди, которые по домам ходили и собирали таких, как он, отвели его в садик, где уже формировался детский дом. Через сколько-то дней их привезли к Ладоге. Детей толпилось на берегу очень много. На первый катер Сережа не попал. Как только тот отчалил, налетели немецкие самолеты и тут же этот катер потопили. – Что творилось! Дети прыгают за борт, а самолеты их расстреливают прямо в воде. Крики, стрельба, вой моторов... На второй катер погрузили Сережину группу. В суматохе у него украли паек, который выдавали в дорогу, – несколько штучек печенья. Выручили матросики. Дали ложку, посадили с собой к котелку с варевом из рыбы. На другом берегу уже ждал эшелон, он привез их в Ярославль. Вместе с другими маленькими ленинградцами Сережа Маслехин оказался на своеобразной перевалочной базе где-то на Перекопе, на Зеленцовской. Но то ли потому, что наши детские дома были к тому времени переполнены, то ли по другой какой-то причине город не смог их принять, и вместе с партией блокадников Сережу опять погрузили и повезли дальше – в Ульяновск. Пешком через Ладогу Поезд отсчитывал километр за километром, а Сережа знать не знал, что, сложись все немного иначе, он мог бы встретиться в Ярославле со своим старшим братом Борисом. Война застала Бориса и отца в Ленинграде. Боре было 16 лет, он учился в ремесленном училище. Когда город оказался отрезанным от Большой земли, вместе с несколькими другими такими же отчаянными ребятами пешком перешел по льду Ладожское озеро, сумел сесть в товарный поезд и через восемь дней добрался до Ярославля. Точнее сказать, на Приволжье его вынесли на руках. Весь обмороженный, лежа среди других таких же, едва живых ленинградцев в семинар-ском корпусе пединститута на Которосли, он все-таки нашел силы написать родным. Тут его и разыскала тетка. А на следующий день Бориса пришла навестить ее дочь, та самая Людмила Петровна, с которой я сейчас говорю. Ей было тогда тринадцать лет. – Отец Бориса Анатолий и моя мама – родные брат и сестра. Анатолий – мой крестный. Анатолий с женой и с мальчиками каждый год летом к нам приезжали, так что я всех их знала. Губы Людмилы Петровны задрожали. – Поднимаюсь в этом доме на Которосли на второй этаж, смотрю, все разгорожено и лежат они такие все истощенные, страшные – мужчины, женщины, дети все вместе – и их там видимо-невидимо. Я Бориса сразу узнала. «Люся, – говорит, – посмотри мои ноги». Я приподняла одеяло, взглянула, а ноги у него темно-серые, и вода из них течет. Вот тогда он про блокаду и про все, что с ними там случилось, и рассказал. При мне Бориса положили на носилки, погрузили в машину и повезли в больницу в Загородный сад. Я с ним. Проводила, взяла у него шинель, шапку, ботинки – все черное, ремесленники тогда в форме ходили. Дня через три поехала к нему моя мама, а ей и говорят: он умер. Где похоронен? Ответили: их грудой везут на Леонтьевское кладбище, так и он, наверное, там. Кто я? Сергей показал мне потрясающий документ – «Список детей 24-го детского дома, эвакуированного из Ленинграда 22.06.42». Рукописная копия с подлинника, предоставленного ему в архиве. В списке 98 фамилий. – Я нашел одного. Хватков Юрка. Тогда же, 9 мая 2002 года, мы с ним сфотографировались. Сергей Анатольевич (на снимке слева) не теряет надежды найти еще кого-нибудь из тех девяноста восьми. Но удаст-ся ли? Когда их, малышей, погрузили тогда, в 1942 году, в Ярославле на поезд и повезли в Ульяновск, имя, отчество и фамилия, год рождения были написаны у каждого чернильным карандашом на левой ладошке. – Ехали в товарных вагонах, навалом, ходить никто не мог: дистрофики. До Ульяновска 1260 километров, доехали не все. Кроме того, у кого-то надпись на руке стерлась. Дети в основном пяти-шестилетние, были даже трех лет. Нескольких еще в Ленинграде записали как Неизвестных – что с нас возьмешь! Сергей Анатольевич и сам просто чудом узнал, кто он такой. Ярославская родня долгое время разыскивала его по всем детским домам, писали куда только можно – безрезультатно. А все потому, что разыскивали Маслёхина, а он значился под фамилией Матьков. Нашлись люди, пытались его усыновить, а он сопротивлялся отчаянно, изо всех своих маленьких сил. Верил, что когда-нибудь узнает о себе правду. Когда подрос, написал на удачу на свой ленинградский адрес: ул. Мира, 24, кв. 8. Удивительно, но дом сохранился, а в нем старушка-соседка, которая помнила их семью. Дальше было проще. Узнав собственное настоящее имя, отчество и фамилию, Сергей через архив установил адрес родственников, и долгожданная встреча в ярославских краях наконец состоялась. Потом Сергей отслужил в армии, окончил в Ульяновске строительный техникум, но душа его теперь неудержимо тянулась сюда. Недалеко от той деревни, где жила родня, присмотрел себе невесту Зою, в следующий приезд женился и увез ее в Ульяновск. В 1965 году молодая семья перебралась в Ярославль и обосновалась тут окончательно. Живут сейчас Маслёхины в Брагине, у них дочь и два внука. Родные подарили Сергею Анатольевичу фотографию 1929 года, хранившуюся у них все эти годы. На ней самые дорогие ему люди: папа, Анатолий Николаевич Маслёхин, мама, Александра Константиновна, братья Боря (справа) и Леня. Он, Сережа, родится только через семь лет. А через двенадцать лет начнется война.