Ярославская областная ежедневная газета Северный Край, суббота, 26 марта 2005
Адрес статьи: http://www.sevkray.ru/news/7/53982/
рубрика: Образование
Автор: Татьяна ЕГОРОВА.
Станции Урочь как железнодорожного объекта давно нет, а на кирпичной стене дома табличка: «Станция Урочь, 37». Неподалеку и чуть дальше, на пригорке, еще несколько отнюдь не заброшенных домов с такими же странными для стороннего взгляда адресами: «Станция Урочь, 10», «Станция Урочь, 60»...
В пяти минутах отсюда – Тверицкая набережная, рядом пляж, куда летом съезжается полгорода, но большинство ярославцев будет кругами ходить в двух шагах от этого места и его не найдет. Даже железнодорожное начальство, к моему удивлению, оказалось не в курсе. Два человека, по должности далеко не последние в управлении дороги, на звонок из редакции прореагировали весьма показательно. – Станция Урочь, это которая сейчас Филино называется? – уточнил один. – Вы позвоните на вагоноремонтный завод, станция Урочь ведь это у них, – посоветовал второй. На самом деле – ни то, ни другое. Почти каждый, кто приезжает на пляж, видит рельсы или даже перешагивает через них – колея не доходит до кромки воды каких-нибудь два десятка метров. Вот здесь, на месте нынешней базы оптовой торговли, стояло когда-то здание вокзала станции Урочь (на снимке сверху), его открыли в 1872 году. – Железнодорожного моста еще не существовало, и дальновидный Савва Мамонтов в предчувствии важности связи Москвы с русским Севером именно отсюда, от бывшей волжской перевалочной грузовой пристани, начал строить дорогу к Данилову и Вологде. Потом она продлилась до Архангельска и превратилась в Северную железную дорогу, одну из самых мощных сейчас магистралей страны. Станция Урочь была ее началом, – рассказывает краевед Вера Викторовна Кузнецова. После появления в 1913 году железнодорожного моста станция захирела. В войну здание вокзала разделили изнутри перегородками на жилые комнаты, и в таком виде, внешне сохраняя первоначальный облик, оно просуществовало вплоть до начала 1970-х, а потом было разобрано. Но станция – это целый комплекс строений. Многие из них стоят и сегодня позади бывшего вокзала, в когда-то живописной роще. Ничего не скажешь, умели строить. Компактный, рациональный и просто красивый станционный поселок, наверное, потому и не растворился в окружающих дворах и улицах. Понеся немалые потери, дошел до наших дней, сохранив даже исконное свое название. Лицом станции Урочь наряду с вокзалом можно считать два, тоже деревянных, здания, построенных по единому с вокзалом типовому проекту. Это школа и дом начальника станции. Школа, недавно подновленная к ее столетию, стоит на пригорке. На памяти нынешних поколений она всегда была вечерней (сменной). Менялись ее номера (14, 18, 97), но за вычетом военного времени, когда здесь располагался стрелковый батальон, бойцы которого сопровождали грузы для фронта, профиль этого уютного домика – образовательный – не менялся. До революции тут размещалось двухклассное училище «при станции Урочь», как значится в архивных документах. С училищем сосед-ствовало здание с квартирами для учителей. Сейчас жилой и учебный корпуса соединены, и тут размещаются классы. Есть еще небольшой музей. В нем можно взять в руки и полистать легендарное «Собрание арифметических задач» Малинина и Буренина. А среди фотографий выпускников увидеть сияющее улыбкой знакомое лицо депутата А. А. Сизова, оказывается, закончившего здесь когда-то 10-й класс. Дом начальника станции (№ 60) на фоне подновленной школы выглядит неважно. Почернел, обветшал, обитаем только в одной части, другая половина стоит заколоченная, но Владимир Лаврентьев, который прожил здесь с родителями, двумя братьями и сестрой сорок три года, и сейчас говорит о нем с восхищением: – Потолки высоченные. В шестьдесят первом году был у нас ремонт, так мы не дали полы перебирать – дубовый паркет! Задвижки, шпингалеты, дверные ручки из бронзы, из меди, все литое. Позже, когда я менял проводку, оказалось, что стены обшиты войлоком, сверху дранка, по ней штукатурка – культура работы меня тогда просто поразила. Под окнами дома был когда-то фонтан. Чаша его, видная на старых фотографиях, подтверждает рассказы старожилов о существовании водопровода, позже по каким-то причинам разобранного. В 1950 – 1960-е годы воду брали уже из колодца – рядом, в своей же роще, под горой. Колодец, выложенный кирпичом, заканчивался сверху добротным срубом с козырьком и поил обитателей не только станции, но и прилегавших к ней улиц. От других тверицких территорий станция Урочь отличалась непревзойденным в здешних местах благоустройством. Знатоки и сейчас покажут остатки булыжной мостовой, соединявшей когда-то вокзал и трехэтажное кирпичное здание станционной конторы, на верхних этажах которой жили семьи инженеров и служащих. А на небольшой площадке перед колодцем были уложены каменные плиты. История колодца, кстати, закончилась драматическим эпизодом. Во время грозы молния ударила прямо в него, и притулившийся у колодезного сруба петух с перепугу сиганул вниз. Слышать истошные вопли, доносившиеся из глубины, было невмоготу. Привязав к колодезной цепи полено, кто-то спустился вниз и спас страдальца. Но то ли из-за петуха, то ли из-за поваленного сюда же ураганом дерева колодец начал приходить постепенно в запустение. Заниматься им никто не стал, и станция Урочь потянулась за водой к колонке на набережной – остатки ее торчат там до сих пор. Ходить было дальше, зимой колонка постоянно замерзала, но к старому так и не вернулись. Для хозяйственных нужд, впрочем, существовал пруд. Его выкопали во время войны на том месте, где сейчас тыльная сторона оптовой базы. Мальчишки ловили в пруду мелкую рыбешку, взрослые замачивали лодки, прежде чем спускать их в Волгу. Памятью о войне осталось и добротно сработанное бомбоубежище, бетонная шляпа которого и сейчас выпирает из земли. Позже его превратили в погреб. Но главная красота и прелесть станции Урочь состояла в окружавших дома вековых деревьях. Огромные тополя, липы, березы стояли зимой как античные колонны, весной наполнялись птичьим гомоном, а летом шелестели листьями, создавая атмосферу блаженного покоя. Расположенный ближе к набережной детский сад выводил сюда малышей на прогулку. Местная ребятня раскачивалась на качелях и «ги-гантских шагах», построенных дядей Леней Русаковым, мужем учительницы русского языка и литературы. Под окнами буйствовали цветники, а гряды картошки по негласному уговору располагались дальше, за домами, ближе к Болотной улице, и общей нарядной картины не портили. – Каждый дом как рисунок был, – подытоживает Владимир Лаврентьев. – Хотя кто нас заставлял? Никто. Разве что домоуправ Шейнин. Он ходил в военной форме, и все издалека видели: вон Шейнин идет. Проверял чистоту, порядок – да все и так старались. Сейчас трудно поверить, но у нас там не только не сорили, даже матом не ругались. Большую роль в создании особого психологического климата станции Урочь сыграли учителя (на снимке), пример их собственных семей был у всех перед глазами, они ведь и сами тут жили: Спасские, Алексеевы, Суслоновы, Ахтямовы. Хотя, конечно, при множестве детей всякое бывало: шалили, баловались, иногда шалости заходили довольно далеко. От бывшей станции остались железнодорожные пути, по ним гоняли маневровые составы с лесом, гравием, иногда с металлоломом – урочские мальчишки, естественно, обследовали самые «интересные», в том числе с ломом, собранным на полях недавних сражений. А потом играли с «правдашним» пулеметом и немецкими автоматами, раздолбанными винтовками и боеприпасами. Только по счастливой случайности общение со смертельно опасными игрушками осталось без последствий. Детей в здешних семьях росло много: у Костровых – шестеро, у Лаврентьевых – четверо, а трое так вообще не редкость. Большинство семей – с глубокими железнодорожными корнями. Несмотря на юный тогда возраст, Владимир Леонидович помнит чуть ли не всех. – Тетя Нина Мамонтова и тетя Лена Каликина работали на станции Урочь весовщицами. Старший сын Каликиных был машинистом паровоза на станции Филино. Анна Дмитриевна Отводная вырастила троих детей, у ее мужа, он рано умер, было редкое имя – Вонифатий, он чуть ли не до революции еще работал на станции Урочь врачом. Дядя Костя Богословский – составитель поездов на ветке от Урочи до Филина, его жена, тетя Маруся, – сторож на здешнем пакгаузе. Смирновы, Чекауровы, Бычуки – это только те, кто жил в нашем доме. Интерес к урочской истории у Владимира от отца. Статный, серьезный, в неизменной железнодорожной форме, капитан-инженер пассажирской службы управления Северной дороги Леонид Поликарпович Лаврентьев пользовался большим уважением и у соседей, и на работе. В 1953 году его наградили орденом Ленина. Ревизор Семен Николаевич Бычук, машинисты Владимир Опарин и Сергей Скворцов тоже имели ордена Ленина, а у Александра Суровцева был орден Трудового Красного Знамени. Награды наградами, а память детства хранит другое, не менее важное. – Тетя Женя Отводная пошла по стопам отца, работала фельдшером в железнодорожной поликлинике и была на Урочи главным медицинским авторитетом. Мне она молочные зубки дергала. Помню, уговаривала: «Язычком пошевели их, язычком», – это чтобы мне не больно было. У нее был младший брат Ротмир, он учился в военно-морском училище и, когда приезжал, любил разгуливать по нашей роще с кортиком – выпендривался перед девчонками. Те урочские девчонки и мальчишки давно выросли. Окончила физмат Татьяна Спасская. Стала врачом и окончила военную аспирантуру Маша Кострова. Все Лаврентьевы получили дипломы автомеханического техникума: старший Борис проработал всю жизнь на заводе холодильных машин, много лет – заместителем главного конструктора, его сестра Альбина в течение долгих лет – начальником контрольно-измерительной лаборатории «Пролетарской свободы». А близнецы Николай и Владимир Лаврентьевы, призванные на срочную службу, угодили прямиком на съемки фильма «Война и мир». Там проходили карантин, там присягу принимали. Четыре месяца жили в палатках, снимались в киверах, в меховых шапках, в массовых съемках Бородинского сражения. Два наших урочских паренька среди 12 тысяч участников съемки – как две капельки в море русской истории, возвращенной нам волшебной силой искусства кино. А ведь и станцию Урочь при желании можно было бы вернуть в историю. Чем не новый туристический объект к 1000-летию Ярославля! При обоюдном интересе мэра, губернатора и руководства Северной дороги тут еще есть что спасти. Правда, осталось уже немного.