Сегодня исполняется 84 года со дня начала
в Ярославле вооруженного выступления против большевиков. Советские историки называли его мятежом и рассматривали
только как антисоветский заговор горстки офицеров. В последнее время стали известны свидетельства тех, кто сражался на стороне восставших. Недавно в Государственном архиве РФ историки обнаружили воспоминания участника восстания П. Ф. Злуницына.
И хотя ряд приведенных им фактов требует проверки, а некоторые цифры вызывают сомнения, эти воспоминания ценны именно тем, что писал их человек, находившийся в июле
1918 года в гуще событий. Начало воспоминаний П. Ф. Злуницына – в номере «Северного края»
за 5 июля.
По дороге я встретил ка-
кого-то военного:
стройный, осанка военная. Увидев меня, спросил:
– Вы куда?
Я сказал ему.
– Ну, каково положение на вашем участке фронта?
Я изложил ему вкратце.
– Изложите подробнее, – сказал он.
Мне не хотелось заводить длинный разговор с неизвестным лицом, и я сказал:
– Извините меня, но я спешу к генералу Перхурову, в штаб (ошибка автора – Перхуров тогда был полковником – ред.)...
Он улыбнулся и сказал:
– Перед вами и есть генерал Перхуров.
– Я извинился. Мы познакомились. Я подробно изложил ему свое мнение о положении вещей.
Он очень внимательно слушал. Когда же я спросил у него об общей обстановке, он сказал:
– Весь город в наших руках... держимся упорно...
Больше ничего он мне не мог сообщить...
– Идите в штаб и сделайте подробный доклад начальнику штаба.
Я пошел.
Начальником штаба был какой-то полковник генерального штаба. Он был более занят вопросами мобилизационного характера, чем оперативного. Ему также не было известно положение дел на фронте, и он бесполезно волновался. К вечеру он заболел нерв-ным расстройством, и его сменил другой офицер генерального штаба.
С большим трудом удалось мне разыскать Гоппера, который тоже был растерян и не знал, что делать. Я пытался ему обрисовать обстановку, но он махнул рукой и сказал: «Красные отбиты – ну и хорошо... Дело в том, что противник стягивает силы из-за Волги, от Вятки и Вологды. Людей у нас много, а организации – никакой. Назначаю тебя командиром заволжского отряда – иди и организуй там дело обороны. Теперь этот участок становится важным».
Я пытался возразить против такого назначения, так как мне не были известны ни планы восставших, ни обстановка, – ничего. Гоппер и слушать не хотел: «У меня нет опытных людей», – говорил он.
Между тем, толпы народа все шли и шли, скапливались возле штаба, получали казенное оружие и обмундирование. В Ярославле были захвачены громадные арсеналы оружия и склады обмундирования. Люди не знали, под чье начальство поступать им и куда идти. Возле штаба собралась многотысячная толпа. Большевики, по-видимому, заметили ее и стали бить по штабу из артиллерии.
В городе же происходило следующее. Владельцы тридцати пароходов, груженых всевозможными товарами, прислали извещение генералу Перхурову, что они жертвуют свои грузы восставшим. На этих пароходах было много добра: мануфактура, мука, скот и т. д. Все фирмы г. Ярославля предложили свои услуги, помочь деньгами и вообще всем, чем можно. Директора всех банков отдали наличные капиталы в распоряжение генерала Перхурова. Все гостиницы по своему почину предложили свои помещения, рестораны, предложили бесплатные обеды восставшим. Колбасная фирма Болотникова отправила к штабу 50 подвод с салом и колбасами для нужд армии. Хлебопекарни взялись организовать доставку хлеба. Муку с пароходов отдали в распоряжение профессионального союза пекарей, скот отдали мясникам – и таким образом дело питания в первые дни было поставлено очень хорошо.
Тот же Болотников заявил, что может в течение недели прокормить по 6 – 7 тысяч человек ежедневно.
Рестораны тоже предложили кормить восставших.
Такого подъема и воодушевления я не встречал еще нигде. Весь город был – энергия, порыв и самопожертвование...
Одно было плохо, что не было выработано отличного плана и не было опытных людей. По-видимому, не предполагали, что восстание будет таким громадным, и не наметили подходящих начальников. Теперь же, в суматохе, приходилось назначать кого попало. Так, например, случайно я попал в этот водоворот и случайно был назначен на команд-ную должность.
Между тем, положение на фронте изменилось к худшему: большевики успели подтянуть силы и заняли мост. Таким образом, положение заволжского отряда сделалось более скверным. Переправляться приходилось на лодках и катерах, и большевики всегда могли обстреливать переправлявшихся. Мне, чтобы попасть в заволжский отряд, пришлось переправляться на лодке под обстрелом большевиков. Это обстоятельство крайне неприятно действовало не только на мою психику, но и на психику 2 тысяч человек, находившихся за Волгой и представлявших заволжский отряд. При этом отряде было на вооружении
12 пулеметов.
Отрядом командовал какой-то кавалерийский ротмистр. Его распоряжения были так наивны, что мне пришлось только руками разводить. Позиция, выбранная им для отряда, не соответствовала своему назначению. Он сосредоточил все силы на шоссейной дороге, идущей на Мологу, фланги же были слабы. Это было абсурдно, так как большевикам незачем было идти по шоссе, где они представляли бы великолепную цель для пуль; им гораздо легче можно было подойти незаметно рощицами и перелесками, тянувшимися по обеим сторонам шоссейной дороги. Ночью же (я прибыл к отряду вечером 24 июня) я решил занять другую, более удобную позицию. Пришлось продвинуться вперед версты на три, оставив у себя в тылу мелкие деревеньки, которые раньше занимал отряд. С большим трудом удалось мне расставить сторожевое охранение, так как я не знал, где находится противник, и кроме того, у меня не было карты.
Несмотря на столь тяжелую обстановку, мне очень приятно было видеть, как люди безукоризненно выполняют трудные приказания. Люди охотно жертвовали своей жизнью, в них горело священное пламя.
Силы свои я расположил иначе: на шоссе поставил человек 50 с пулеметом, а все силы перенес на фланги. Все, казалось, было сделано.
25 июня. На другой день, на рассвете, на шоссе показалась колонна красных, человек около 250. Они шли без всякой предосторожности, не выставив даже походной заставы и дозоров. Мы подпустили их на 100 шагов и ударили из пулеметов. Через 15 минут колонна была рассеяна, на шоссе было найдено 37 трупов и взято в плен около 20 человек.
Мои предположения относительно красных не оправдались. Они были очень скверные тактики и лезли на шоссе, не желая использовать для этой цели рощицы и перелески по обеим сторонам шоссе.
Ротмистр, бывший начальник заволжского отряда, ставший теперь моим адъютантом, торжествовал и говорил: «Видите, господин полковник, с большевиками нужна особая тактика, это вам не с немцами воевать... Старики-офицеры этого не понимают... В гражданской войне умная стратегия не нужна, здесь необходима ухватка».
Я молчал, так как понимал, что ротмистр говорит вздор.
О происшедшем бое и результатах его послал донесение в штаб, откуда получил записку: «Действуйте по своему усмотрению. Держитесь. Пришлите, если понадобится, приемщиков-офицеров – дадим пополнение Вашему отряду.
Полковник генерального штаба Никонов».
Вечером красные опять перешли в наступление. Их было около 500 человек. Наступали они уже не по шоссе, а подошли цепью, из рощи. По шоссе же шел автоброневик. Он наделал нам много паники, и отрядик, прикрывавший шоссе, должен был бежать. Таким образом, броневик прорвался к нам в тыл и оставил там кучу прокламаций. Прокламации эти мы торжественно сожгли. В этих прокламациях, обращенных к солдатам, рабочим, офицерам и гражданам города Ярославля, говорилось, что город окружен железным кольцом красных. Большевики обещали полную безнаказанность тому, кто бросит шайку генералов и возвратится к законной власти. (Так в прокламации и было сказано: «законной власти»). Мы без труда отбили наступление большевиков, перейдя в контратаку. Восставшие шли в бой с песнями. Правда, победа эта была куплена дорогой ценой, так как автоброневик принес большие неприятности и потери.
У нас было 118 человек раненых и 11 человек убитых. У большевиков потери были в 2 или 3 раза <больше>. Я тотчас же послал донесение в штаб, в котором просил дать в мое распоряжение артиллерию, так как броневик может каждый день прорываться в наш тыл и устраивать панику. Мне обещали дать артиллерию. Ввиду того, что переправить артиллерию на эту сторону было невозможно, на том берегу, в городе, была поставлена полубатарея – 2 орудия. Она была подчинена кому-то другому, не мне, как следовало бы. Связаться с этой батареей было очень трудно. Провести телефон через Волгу было невозможно, так как красные держали переправу под ружейным огнем. Пришлось ограничиться примитивной живой связью.
Ночь с 25 на 26 июня
прошла спокойно на
нашем участке. В городе и за городом шла непрерывная артиллерийская стрельба. У нас было около 12 орудий, у большевиков – около 8 (потом они еще подвезли). Били они преимущественно зажигательными снарядами. Во многих местах город пылал, но тушить пожар было невозможно, так как большевики били шрапнелью по тем, кто пытался тушить пожары; кроме того, водопроводная станция была разбита и не действовала.
26 июня большевики опять повели наступление на нас. Их было гораздо больше, чем в прошлый раз. Были здесь и китайцы, которые дрались очень упорно. Мы подошли к ним на 20 шагов и казалось, что вот-вот пойдут в ход штыки. Но наступил какой-то психологический момент, они дрогнули и побежали. Мы преследовали их и многих перебили. Неприятельский автоброневик пытался выехать на шоссе, но артиллерия с того берега сделала несколько удачных выстрелов, и он бежал назад. Наша артиллерия так увлеклась, что стала бить по своим цепям. Это не позволило нам долго преследовать красных.
В этом бою у нас было около 50 человек убито и 200 с лишним ранено. Сколько было раненых у большевиков – неизвестно; убитых же мы насчитали 38 человек – все китайцы. Кроме того, нами было захвачено два вполне исправных пулемета.
С большим трудом нам удалось перевезти раненых в город.
Я послал донесение в штаб армии, что, по-видимому, противник решил перенести центр военных действий на заволжский отряд, и поэтому просил усилить этот участок фронта еще каким-нибудь отрядом и обеспечить переправу через Волгу.
Дело в том, что отряд мой таял с каждым днем, с каждым часом, силы же большевиков росли. С каждым днем они нажимали на нас все энергичнее и энергичнее.
Дух восставших стал падать, так как в случае отступления пришлось бы купаться в Волге.
В 12 часов дня получил из штаба бумажку: никакого отряда на помощь прислать не могут, так как отрядов в резерве не существует. Есть толпы неорганизованных вооруженных людей. Если я хочу, то могу получить пополнение для заволжского отряда. Я немедленно попросил 500 человек пополнения и отправил за ними 4 офицеров, которые сами проявили согласие съездить в город. Офицеры эти потом не вернулись и пополнения не привезли. Думаю, что они пали духом и дезертировали.
В 3 часа дня около полутора тысяч красных повели наступление на нас. Здесь были и китайцы, и матросы. Шли они без рубах, полуобнаженные, через их грудь были надеты красные ленты. Шли и пели «Интернационал». Не доходя 300 шагов до наших окопов, залегли и открыли ружейную и пулеметную стрельбу. Бой продолжался несколько часов. Наша артиллерия стреляла скверно и била часто по своим. У нас были большие потери, но держались мы стойко. С наступлением темноты мы перешли в контратаку и отогнали большевиков. Между нашими окопчиками и рощей было много убитых. Сколько мы потеряли в этом бою – не могу сказать, но в общем не менее 20 процентов. В ту же ночь я отправил двух офицеров с донесением в штаб с письмом к Гопперу. Я видел, что мой участок становится главным. Это было понятно: недалеко находились железные дороги, по которым большевики могли получать все новые и новые подкрепления. Полковник Гоппер внял моей молитве и прислал 700 человек пополнения. Переправились они через Волгу ночью. Ночью же пришлось мне разбивать их по ротам, по взводам и т. д. Гоппер прислал мне письмо, в котором просил держаться, ибо положение везде критическое. Целую ночь я не спал и проверял караулы, так как ожидал ночного налета.
Утром, на рассвете, весь отряд занимался уборкой трупов. Около 300 трупов было подобрано и брошено в Волгу – пусть плывут и несут весть о восстании в Ярославле.
В Волгу бросали и своих, и большевиков, так как трупы стали разлагаться и заражать зловонием воздух.
27 июня большевики поставили свою батарею где-то в роще и стали обстреливать переправу через Волгу. Пристрелялись, и связь с городом нарушилась. Можно переправляться только ночью, хотя даже и ночью большевики обстреливают Волгу. Мы стали голодать – пришлось пищу доставать в близлежащих деревнях. Деревеньки малы и бедны, и не в состоянии были прокормить такое количество людей.
С утра красные стали наступать. Наступало их до двух с половиной тысяч – четыре цепи. Артиллерия их била по нашей цепи безжалостно, и мы несли большие потери.
Пулеметы наши работали беспрестанно; восставшие дрались храбро, однако красные наступали волнами. Наша цепь дрогнула и стала отходить назад. Я со своим адъютантом бросился к цепям и успел удержать их возле деревенек. Мы засели по домам и открыли огонь по наступающим. Красные открыли огонь из орудия по деревеньке, а сами залегли в двухстах шагах и поддерживали сильный ружейный и пулеметный огонь.
Мы крепко сидели в поселке, несмотря на то, что снаряды разворачивали маленькие избушки и уносили много жизней.
Бой длился 8 часов. Почти все потеряли представление о времени, до того были увлечены боем.
Я думал, что бой продолжался не более 2 – 3 часов.
Взглянул на часы – 5 часов пополудни. Думал, что часы идут неправильно. Спрашивал многих «который час», и все равно отвечали, кто – «9 часов», кто – «12», кто – «2».
Потерь у нас было много, сколько, не пришлось посчитать, но думаю, что не меньше, чем 30 процентов. До вечера мы убирали трупы и сносили их в реку. Насчитали полтораста трупов.
Вечером пошел дождик, и все восставшие бросились бежать из окопов в поселок. Я был возмущен этим, тотчас же погнал их обратно в окопы. Все были недовольны и роптали. Никто не верил в то, что большевики пойдут в наступление. Мои опасения и предосторожности не оказались напрасными.
В 12 часов ночи разразился ливень, сопровождаемый молнией и грозой. Я не в силах был удержать своих людей в окопах и поэтому решил отойти в поселок. Это вышло даже к лучшему. Людей я расположил на отдых, а все пулеметы выставил в окнах. Были усилены караулы и патрули. Часа в три ночи, перед рассветом, красные решили сделать налет. Мы услыхали крик «Ура!» – красные, зная, где наши позиции, подкрались к ним. Наши пулеметчики открыли огонь из поселка по старым нашим позициям. Весь отряд был моментально на ногах, и мы, перейдя в атаку, отогнали большевиков. У нас потерь не было.
На рассвете 28 июня я послал экстренное донесение в штаб армии и просьбу о помощи. Посланный был ранен осколком шрапнели при переправе через реку, однако поручение, возложенное на него, исполнил. Я не знал, что принесет нам сегодняшний день.
Послал просьбу («не приказание», так как батарея не была подчинена мне) – обстреливать рощу как можно чаще, чтобы не дать противнику накапливаться. Идти вперед не мог, так как это не входило в наши задачи. Отряд мой был потрепан довольно основательно. Надо было во что бы то ни стало держаться до вечера, до тех пор, пока не удастся получить подкреплений с того берега. Достал кусок оберточной бумаги в поселке и стал детально излагать свое мнение о положении вещей на моем участке. Эту бумагу решено было послать с наступлением темноты.
Часов в 12 дня красные большими массами перешли в наступление против наших позиций. Сколько их было – трудно сказать.
Если бы не простая случайность, то, несомненно, они сбросили бы нас в Волгу. Но наша артиллерия уже успела хорошо пристреляться к местности. Наша артиллерия так великолепно била, что после 20 – 30 снарядов красные заволновались. Наши пулеметы очень удачно открыли огонь, мы тоже встали из окопчиков и перешли в контратаку. Бой продолжался не более одного часа – красные бежали.
Артиллерийским огнем было убито около 40 человек.
Часов в 11 вечера красные в последний раз пытались овладеть нашими позициями. Бой длился часа два – потерь у нас не было, у большевиков – не знаю. Я спешно послал курьера с воплем о помощи. Целую ночь не спали, так как ждали нападения противника, однако ночь прошла спокойно.
29 июня. День моих именин – Св. Апостолов Петра и Павла. Перед рассветом получил из штаба армии бумажку, в которой говорилось, что мне послана подмога. Это подняло настроение. Когда восток стал бледнеть, прибыли первые лодки и паровые катера с подкреплением. Пока шла выгрузка, рассвело, и большевики перешли в наступление. Их было не менее 4 тысяч человек. Бой был длительный и ожесточенный. Подкрепление, прибывшее из города, засело в деревеньке и боялось двигаться вперед. Я помчался туда, выгнал их из изб и погнал в цепь. Появление резерва подняло дух наших войск, и они, перейдя в атаку, опрокинули красных. Красные не отступили, но спрятались в роще, и их артиллерия стала бить по нашей цепи. Били часа два и пристрелялись. Мы стали нести потери в людях. Цепь заволновалась, и начались отдельные случаи бегства. Оставаться на месте более нельзя было – надо было что-либо предпринять. Я решил двинуться вперед, чтобы атаковать рощу.
Красные, заметив это, вышли из рощи и перешли в контратаку.
Так продолжалось до самого вечера: красные несколько раз загоняли нас в окопчики, и мы, в свою очередь, гнали их в рощу. В этот день у нас было около 30 человек убитых и около 50 человек раненых.
Потери – сравнительно небольшие.
30 июня. В ночь на 30 июня красные все время обстреливали наши позиции, как ружейным, так и артиллерийским огнем. Потерь у нас не было, но нервы были напряжены.
Так продолжалось до наступления темноты, а затем все стихло. Настала какая-то жуткая тишина...
Мы приготовились. Мы думали, что большевики пойдут в атаку, однако всюду было тихо. Эта тишина сильно действовала на нервы, казалось, что «там» что-то творится, что принесет смерть. Все люди очень нервничали, и мне большого труда стоило успокоить их.
В час ночи получил из штаба армии записку, подписанную генералом Перхуровым – сдать командование храброму и дельному офицеру, а самому явиться в штаб армии, который уже перешел в здание Государственного банка, так как красные разбили артиллерийским огнем здание Мариинской жен-ской гимназии.
Я сдал командование подполковнику Шадовскому, человеку энергичному и храброму, а сам сел на паровой катер и отправился на ту сторону.
Было везде тихо, только где-то на окраинах шла ружейная и пулеметная стрельба.
(Окончание следует).
