«Музыка за деньги – это уродство»

– В вашей новой песне звучат такие слова: «Шрам на морде – украшение грубых мужчин, шрам на попе – украшение нежных женщин». Это фраза для красного словца или вы действительно считаете, что эту часть женского тела украшает шрам? – Получается, что украшает! Ты просто никогда не видел. Я бы тебе показал, но не могу, потому что это моя близкая подруга. Но, поверь мне, это очень красиво! – Клип на песню из вашего предыдущего альбома «И т. д.» не взяли на MTV, а со «Шрамом» у вас проблем не было? – Тот не взяли, а этот взяли. У нас ведь есть два вида музыкального телевидения. Есть МузТВ – это просто прокат эфира за деньги, причем за такие, которые я не могу себе позволить заплатить, а есть MTV, которое денег не берет, но выбирает по своему усмотрению или, как сейчас модно говорить, по формату. Мне было приятно, что наша песня туда вписалась. – Для вас лично как лучше: когда выбирают по формату или когда берут за деньги? – Музыка на телевидении за деньги – это самое большое уродство! Нигде в мире такого нет. Везде платят музыкантам за то, что показывают их клип, потому что между клипами вставляется реклама, за которую канал получает очень большие деньги. А мы в каком-то перевернутом зеркале живем. Во всем мире музыканты зарабатывают пластинками, а не концертами. У нас же все пластинки издаются в убыток, а исполнители зарабатывают на концертах. Во всем мире музыкантам платят за то, что их транслируют по телевидению и по радио, а у нас музыканты платят, чтобы их показали. Такая ахинея в нашей российской жизни. Причем так получается не потому, что какие-то уроды на телевидении решили брать деньги за эфир, а потому, что люди согласны платить. Один показ стоит двести пятьдесят долларов. Но один показ вопроса не решает, и десять показов вопроса не решают. Решают сто. Вот и считайте. За производство клипа мне тоже денег никто не платит, за это плачу я из своего кармана. А средний по стоимости клип сейчас – тысяч пятнадцать – двадцать. В конце концов я считаю ниже своего достоинства платить за то, чтобы показали мой клип. – В своих автобиографических книгах вы рассказываете о том, что лет тридцать – сорок назад для вас были настоящим открытием Градский и Б. Г. А сейчас вы могли бы так сказать про какую-то группу? – «Пятница». Хотя сейчас меня труднее удивить. Градский и его «Скоморохи» были для меня первым открытием из числа русскоязычных групп. Соединение битловских гитар с русскими текстами, с хорошим пением и игрой – тогда это был шок! Вокруг все корячились по-английски, не зная языка. Борька (Гребенщиков. – Прим. ред.) стал очень хорош постепенно. Когда мы его услышали в Таллине, это была милая хипповая акустическая команда – с богоподобным Всеволодом Гаккелем, виолончелью, с Дюшей Романовым. Это было очень симпатично, музыкально, но безумного восторга от их песен я тогда не испытывал. Очень сильные вещи у Гребенщикова появились позднее, где-то уже в 80-е годы. – Вы пытаетесь делать разную музыку. Для этого, наверное, вы следите за музыкальными тенденциями? – Нет. Мне кажется, что на сегодняшний день музыка до такой степени стала рынком, что следить можно и нужно только с целью продать товар. Выпускающие компании, продюсеры обязаны держать нос по ветру, потому что они рискуют большими деньгами. А я делаю то, что мне нравится. И я совершенно спокоен относительно того, что, скажем, «Машина времени» – вещь более популярная, чем «Оркестр креольского танго». Это нормально. Но я люблю и то, и другое. И мне совершенно неинтересно, что сейчас лучше продается. Мне интересно сделать так, чтобы самому это понравилось. – Я вас часто вижу в клубах, на концертах таких команд, как «Колибри», «ГрАссмейстер», «Хоронько-оркестр». Уверен, что девяносто пять процентов населения нашей страны даже названий таких групп ни разу не слышали... – И очень жаль. Я усматриваю в этом вину FM-станций, которые, к сожалению, в первую очередь озабочены зарабатыванием денег. Как бизнесмен, я их понять могу. С точки зрения бизнеса они правы. Но в результате все они себя ограничили определенными правилами отбора, который диктуется так называемым форматом станции. Вот и сидят теперь в этих форматах, как звери в клетках. Только клетки они поставили себе сами. Есть масса команд, которые не вписываются ни в какой формат, и сначала им нужно стать знаменитыми, тогда их будут крутить. Та же «Пятница». Что это за формат под одну гитару? Но они уже перевернули сознание в силу своей исключительности! Такие, как они, раз в двадцать лет появляются. Если бы они были чуть менее заметны, никуда бы они не попали! Два последних альбома Максима Леонидова – это лучшее из того, что он сделал в своей жизни. Но их нигде не крутят, потому что для «Нашего радио» он слишком мягкий, для «Русского радио» – слишком умный. И что тут делать? Бейся лбом о стену, тебя все равно забудут, потому что других источников информации нет. Человек включает радио и судит по нему, что происходит в музыкальном мире. – Вы ведь и сами пытались организовать радиостанцию под названием «Куб»... – Да. Мне было страшно интересно участвовать в этом деле, пока мои представления о том, каким должно быть радио, совпадали с мнением тех людей, которые вложили в него деньги, купили частоту и т. д. Как только мнения стали расходиться, я с легкой душой развернулся и ушел. – А в чем расхождения были? – Началось с названия. Я не могу представить себя работающим на радио «Куранты». Я считал, что «Куб» – это хорошо, а они считали, что это плохо. Вот и все. – Как вы относитесь к проектам типа «Фабрики звезд»? – Очень сдержанно. Я бы приветствовал создание подобной школы артистов, но ведь у этих проектов совсем другие задачи. Все делается, чтобы их раскрутить по телевидению, а потом на них зарабатывать. Можно табуретку показывать по два часа в день в течение двух месяцев, а потом с ней «чесать» стадионы, и народ придет. – Кроме музыки у вас сегодня много и других забот. У вас своя телепрограмма «Смак», вы также выпускаете свой журнал о вкусной и здоровой пище. Вы считаете себя конформистом? – Как вы меня назвали? Конформистом? Я бы назвал себя разносторонним человеком. Давайте разберемся, что значит конформист. Конформист – тот, кто идет на соглашение с чем-то, что ему неприятно или противоречит убеждениям. Я ничего в жизни не сделал из того, что бы шло вразрез с моими представлениями, как это должно быть. Я делаю только то, что мне нравится. То, что мне не нравится, не делаю. При чем тут конформизм? Если вы придумали себе меня другого, то это заблуждение. Я-то себя знаю лучше. – Некоторое время назад вы были в обиде на журналистов, вы рассказывали о том, что к вам приходили и начинали интервью словами: «Скажите, Алексей...» – Обиды никакой нет, есть большая печаль по поводу общего уровня образованности журналистов. Эти люди должны осознавать, насколько ответственно нужно подходить к тому, что ты пишешь. Это равносильно: человек стоит перед микрофоном и говорит, а его слушают, скажем, сто тысяч человек. Можете себе представить визуально? Это огромная аудитория – десять Дворцов спорта. И, наверное, видя лица и глаза этих людей, он будет взвешивать каждое свое слово. Для некоторых журналистов газета, видимо, просто бумага. Жалко очень. – А у вас есть недоброжелатели? Скажем так, люди, которые могли бы к вам подойти и сказать, что, по их мнению, вы тридцать с лишним лет занимаетесь ерундой? – Думаю, такие люди есть, но они достаточно нормальные для того, чтобы не подходить ко мне. Ну сиди со своим мнением на здоровье! Мало ли кто мне не нравится! Я что, побегу сейчас ему об этом рассказывать? – Вы чувствуете себя счастливым? – Когда есть возможность на несколько часов расслабиться, отлучившись от работы, тогда чувствую, а в процессе этого не замечаешь.