СВЯТАЯ СВЯТЫХ ПОЭТА
Когда устроители дня поэзии-2010 говорят, что Некрасов наконец-то возвращается в Карабиху, то некоторое преувеличение тут, конечно, есть – поэтическое, по законам жанра. Но грех упрекнуть их в некорректности или, тем более, в нескромности: они просто имеют в виду открытие после затяжного, почти пятнадцатилетнего ремонта мемориального Восточного флигеля с реставрацией личных комнат поэта. Приезжая в Карабиху из Петербурга, именно здесь он работал и отдыхал.
Осматриваемся в прихожей: рядом с деревянной вешалкой возле изразцовой стенки, чтобы одежда сохла у протопленной печки, на стене небольшое зеркало. Выточенная из ясеня вешалка – у себя дома. А вот зеркало прибыло из Грешнева. Чудом уцелело после пожара в усадьбе Некрасовых. Наш гид, сотрудник музея-заповедника «Карабиха» Ирина Соколова, делает осторожное предположение:
– В это зеркало могла смотреться матушка поэта Елена Андреевна...
Поднимаемся на второй этаж по лестнице с ажурной балюстрадой. Ковровая дорожка застелена полотняным половиком. Сам хозяин распорядился, чтобы не ступали с улицы по ковру. Входил в положение немногочисленной усадебной прислуги. Выстирать льняной половик куда проще, чем ковёр выбивать. Эту сердобольную заботу о ближних хозяина Восточного флигеля сотрудники «Карабихи» не раз на себе могли прочувствовать, чуть ли не всем музеем вынося на просушку многопудовый некрасовский ковёр.
Поэт приезжал сюда за тишиной, покоем, волей. Жил без излишеств. Это в Питере на Литейном к обеду с особо важными персонами мог он заказать черепаший суп прямо из Парижа.
Эффект присутствия в тех, некрасовских временах тем более безотказно срабатывает в гостиной и в кабинете поэта. В просторной гостиной, как ни торопились к дню поэзии, занавески на окна повесить не успели – обязательно в свой час будут и занавески, и шторы. Николай Алексеевич не любил, когда солнце в глаза. Другое дело смотреть на огонь в камине, забравшись с ногами в кресло.
Отопление теперь во флигеле, как и во всей усадьбе, газовое. Но и камин с чучелами глухаря и дрофы, и то кресло с пепельницей на полу, и турецкие диваны, и бюст Вальтер Скотта в красном углу – всё на своих местах. На диване Некрасов обычно писал прозу, письма читал или отвечал авторам. Правил гранки за рабочим столом через стенку. Стихи же сочинял в ритме шага, расхаживая по гостиной, или, вооружившись наимоднейшей ручкой со стальным пером, стоя за такой вот конторкой.
– Неужели та самая? – не веря своим глазам, интересуемся у Ирины Соколовой. И она тут же слегка охлаждает наши восторги. Некрасовская не сохранилась, это – точная копия конторки Чернышевского в редакции «Современника». Зато уж рукописи на покатой столешнице – настоящие, некрасовские. Не стопкой лежат – внаброс. Будто у поэта перекур, того и гляди, сейчас вернётся.
И мы, оглядываясь на дверь, торопясь, разбираем по складам первые строки написанного в этой гостиной стихотворения «Калистрат»: «Надо мной певала матушка,//Колыбель мою качаючи://«Будешь счастлив, Калистратушка!//Будешь жить ты припеваючи!». И дальше, помните, что говорит о своём житье-бытье этот счастливец? «В ключевой воде купаюся,//Пятернёй чешу волосыньки://Урожаю дожидаюся//С непосеянной полосыньки!»
После перестройки с такой «непосеянной полосынькой» впору было сравнивать сам этот несчастный долгострой. В 2006 году после аварийного ЧП работы вообще приостановили – «Северный край» об этом рассказывал. Всё начало оживать после того, как Москва поддержала Карабиху не словом, а делом. За последние пару лет на реставрацию Восточного флигеля поступило из федерального бюджета 10 миллионов рублей.
Теперь осталось обустроить первый этаж, сделать отмостку и гидроизоляцию. Так что ещё будет повод отдать должное строителям и реставраторам, нашим и питерским. А личные комнаты поэта открыты для экскурсий. Первую сотню зрителей флигель принял в субботу с утра пораньше. С этого он и начался, день поэзии-2010.
ОПАСНЫЙ КЛАССИК
Дипломатические переговоры о приезде в Карабиху народного артиста России Вениамина Смехова продолжались, с перерывами, года три, не меньше. Наш неотразимый Атос – человек деловой и очень занятой. Играет в театре, сам ставит и продюсирует спектакли. Снимается в кино, то и дело видим его на телевидении. А ещё и лекции в Америке умудряется читать. Нашёл-таки время для нас Вениамин Борисович. Причём, не как почётный гость и свадебный генерал прибыл – в бодром рабочем настроении, с эксклюзивной программой для Карабихи.
Чтобы никто не подумал, что её названием «Мой Некрасов» он приглашающей стороне просто подыгрывает в тему, Смехов, выйдя к микрофону, кое-что напомнил. Например, то, что посчастливилось ему связать жизнь с поэтическим театром – так и сегодня называет любимовскую Таганку критика. В своё время был в его репертуаре спектакль «Что делать?» по Чернышевскому. Музыку к нему написал великий композитор, то слова Смехова, Юрий Буцко, а одним из самых сильных номеров постановки была «Элегия» на стихи Некрасова: «Пускай нам говорит изменчивая мода,//Что тема старая – страдания народа». Так «Элегия» начинается.
– Необыкновенное произведение, – не скрыл своих чувств Вениамин Борисович перед тем, как его прочесть. Отдельно отметил «беспримерное гражданское мужество поэта». Обличая тиранию и русское рабство, Некрасов с цензурой сражался в открытую. Опасным автором оставался он для сильных мира сего и в советские времена. Смехов рассказал: главлит беспощадно вычеркнул тогда две ключевые строки о пореформенной России: «Шепнула Муза мне: – Пора идти вперёд://Народ освобождён, но счастлив ли народ?..».
Читал артист, не напрягая голоса, лирику: «Мы с тобой бестолковые люди», «Прости, не помни дней паденья», «Я не люблю иронии твоей», отрывки из поэмы «Уныние» («Сгорело ты, гнездо моих отцов...») – напомнил к месту, что в исполнении молодого Леонида Филатова, друга и коллеги, звучала поэма в его, тоже сокращённой «по цензурным соображениям», телевизионной программе «Первые песни, последние песни».
С ремаркой от исполнителя – «У больших поэтов всё так похоже» – Смехов читал Маяковского, Высоцкого, о котором поэт Давид Самойлов говорил, что «Высоцкого сделали Вертинский и Некрасов». А закончил Пушкиным, полной солнечного света «Вакхической песнью». Прощался Вениамин Борисович со зрителями в неофициальном и вполне заслуженном звании «Новой звезды на небосклоне Карабихи», присвоенном ему ведущими программы «Венок прославленных имён».
Далеко уйти после выступления не позволили ему поклонницы, взяли артиста в плотный кружок прямо у эстрады, встали в очередь за автографами. Поняв по лицу Атоса, что ему давно пора передохнуть, мы задали гостю всего один вопрос, навеянный, кстати, знакомством с праздничным книжным прилавком в Карабихе. Там видели мы и двухтомник полной некрасовской хрестоматии для школ, и сборник «Поэмы», изданный в другой школьной серии «Классика».
– Если Некрасов в школу возвращается, что бы вы, Вениамин Борисович, будь ваша воля, предложили для факультативов, а что – для основной программы? – таков был наш вопрос.
– Факультативы, между прочим, хорошая вещь, – сразу подхватил тему гость. – Мы, помню, после уроков изучали и никому неизвестных Иннокентия Анненского, и весь молодой советский авангард с ранним Маяковским, и полузапретного Есенина. То был, как я считаю, подлинный героизм наших преподавателей. Если факультативом идёт Некрасов, то это только добавляет к нему интереса. В основную же программу для младших вернул бы я стихи Некрасова о детях, а для старших включил хотя бы для начала то, что я сегодня читал.
венок
прославленных имён
Одним из главных героев программы «Венок прославленных имён» стал святитель Димитрий Ростовский, основатель духовной семинарии, один из первых русских драматургов. Ведь это и на его школьных духовных драмах учился искусству театра Фёдор Волков. Нудных лекций о том, кто есть кто в ярославской литературе, не читали. Диалог об этом двух ведущих оживили «Лодкой» – древним скоморошьим действом. Волков со товарищи знали её, играли ещё до того, как были замечены двором государыни императрицы.
Погоду, как всегда в этот день, делали на эстраде артисты Волковского и других ярославских театров, студенты театрального вуза. Имён и героев было у них – да, много, но и от Некрасова далеко не уходили. В концертных заставках в исполнении артистов филармонии слышали мы и «Коробейников», и «Песню о Кудеяре» из поэмы «Кому на Руси жить хорошо» – не исключено, что оба песенных текста побывали и на той заветной столешнице в святая святых поэта.
В шумной разновозрастной компании стихотворцев – кроме ярославцев выступали москвичи, костромичи, ивановцы – 83-летний академик РАЕН Михаил Владимирович Голицын не затерялся. И не только потому, что, как и его кузен Владимир Александрович, он потомок первого владельца усадьбы Карабиха – ярославского губернатора пушкинских времён своего тёзки Голицына, а и потому, что братья – оба поэты с искрой Божьей.
Выйдя на эстраду сразу после Смехова, академик начал с весёлой шутки: дескать, выходить после такого актёра всё равно, что петь после Шаляпина или шутить после Райкина:
– А мне, что поделать, придётся на свой страх и риск попробовать.
«В глубине Карабихского парка,//В окружении берёз и лип – //Тёмный силуэт на фоне ярком,//Старый дуб в безмолвии стоит...». Заставил себя слушать до заключительной точки. А концовка у Михаила Владимировича получилась прямо некрасовская: «Берегите дерево, о люди!//Ведь в его морщинистой коре,//Словно в зеркале веков, мы будем//Видеть, что ты сделал на земле».
Голицыны – делатели
Будучи ярославским губернатором, Михаил Голицын в 1812 году возглавил комитет Ярославской военной силы. При нём был выстроен Гостиный двор, разбит бульвар на Волжской набережной. Два его сына были декабристами.
– Наши отцы оба были людьми искусства, один актёром, другой художником, – поддержал разговор Владимир Александрович. – Оба погибли в годы сталинских репрессий. Укрепляем дух памятью о предках, один из которых был воспитателем Петра I. О Карабихе много слышали, хоть и не были здесь ни разу. Теперь, как видите, историческая несправедливость устранена. Находимся под большим впечатлением от праздника. Уверены, что мы здесь не в последний раз, несмотря на нашу занятость: Михаил читает лекции в МГУ, а я с моим статусом члена международного совета дворян – действующий заместитель главного инженера одного из предприятий Федерального космического ведомства.
«Все мы с вами немножко Мазаи» – сказал как-то один из завсегдатаев Карабихи, московский критик Лев Аннинский. Собрался было Лев Александрович и на нынешний праздник – с раздумьями на тему «Ярославские традиции в русской литературе». Заболел, сорвалось. Сотрудники музея-заповедника вместе с поэтами и актёрами разбирались в этом общими усилиями, не раз вспоминая несгибаемого полемиста добрым словом.
Аннинский не приехал, но дело его живёт. На одной из станций игры-путешествия «Ах ты, батюшко, Ярославль-город!» азартно общался с детишками у своего шалаша сам дед Мазай. Взял да и сошёл, как есть, с книжной страницы. Да ещё и живых зайцев в корзине прихватил для наглядности. Читал наизусть из поэмы про самого себя, рассказывал байки про охоту, про Некрасова – барин в одиночку ходил на медведя, бил из седла на полном скаку в глаз бекаса. Но при этом жалел, защищал всё живое.
– Буду жить по-мазаевски, поглаживая братца-кролика, информировал нас путешественник лет пяти. Для недогадливых специально разъяснил, как это, жить по-мазаевски:
– Быть добрым, честным. Зайцев не обижать.
Юлиан НАДЕЖДИН 
Ирина ПИЧУГИНА