Его, уроженца села Лопатина Пензенской области, сегодня величают «любимцем звезд и президентов». Его полотна есть в частных коллекциях Ельцина и Миттерана, Зураба Церетели и Эльдара Рязанова, Катрин Денев и кинематографической семьи Меньшова – Алентовой. Впрочем, этот список можно продолжать до бесконечности: даже в автобиографическом буклете он занимает целую страницу, набранную самым мелким шрифтом. Однако при всей своей звездности и известности московский живописец Анатолий Слепышев отчего-то благоволит Ярославлю. В художественном музее открылась выставка его работ, и это уже второй творческий визит художника в наши палестины. На память о первом осталась картина «Красные кони», подаренная музею именитым маэстро.
Обещался он быть и на минувшем вернисаже, да не случилось: художник получает в эти дни Государственную премию. Поэтому наше знакомство было заочным. Званий и регалий у Слепышева – дай бог каждому. Заслуженный художник России, член-корреспондент Академии художеств России, лауреат международного фестиваля искусств, участник аукциона Sotheby’s... Кстати, именно после Сотбиса, в 89-м году, живописец, давно замеченный и оцененный на Западе, был вдруг открыт россиянами. К тому времени уже сама французская кинодива Катрин Денев призналась ему в любви: «Слепышев – великий рисовальщик. Его работы производят очень сильное впечатление. В них смесь трагедии и радости, что, возможно, и есть самая суть русской души». Но сам художник отнюдь не претендует на столь высокий пьедестал – быть эталоном русской души. В своей автобиографии он пишет: «Я сижу целыми днями, перетираю, перекрашиваю, перекомпоновываю свои работы... Весь этот поиск труден, но чертовски интересен. И пусть я живу трудно, но все это не главное. Главное, что я под старость что-то пытаюсь понять, осмыслить и запечатлеть в своих опусах». Живопись Слепышева, несмотря на глубокие реверансы в его адрес искусствоведов, воспринимается неоднозначно. Можно трактовать нарочитую небрежность в оформлении работ (многие – на подрамниках, без рам) как проявление внутренней свободы художника. Но мне в этой небрежности отзвучивала некая незавершенность, недоделанность картины. Крупный выпуклый мазок требует очень большого пространства. При приближении к полотну все сливается в разноцветный калейдоскоп пятен, и лишь по мере удаления к противоположной стене зала вдруг проступает в белом пятне – изящный женский силуэт в кринолине, в какофонии цвета – точеность берез... Интересно, что серию живописных работ, посвященных русской деревне, художник создает, живя... во Франции. Сюжеты полотен идиллические – влюбленная парочка на берегу речки (рядом березка), охотник в березовом, разумеется, лесу, катание на лодках (березки и златокуполье на горизонте подразумеваются)... Все запечатленное на полотнах воспринимается как послевкусие сна художника. Что-то снилось, и это что-то было приятным. Но что конкретно... нет, не вспомнить. Мысль ускользает, переливаясь в неясные пока цветовые пятна. Импрессионизм чистой воды. И в то же время от картин Слепышева идет очень мощный энергетический поток. Он раздражает (в хорошем смысле этого слова), не дает расслабиться, будоражит, подталкивает... И действительно, хочется куда-то бежать и срочно создавать нечто не менее шедевровое. Я не одинока в таком восприятии. «Висящие в моей парижской квартире три работы Слепышева не только доставляют мне радость, но и стимулируют к работе», – написал Эдисон Денисов. Фото Вячеслава ЮРАСОВА.
Лариса ДРАЧ.