Родом Алексей Васильевич с Украины. В беседе с журналистами себя называл исключительно хохлом и свой концерт начал тостом, который он хотел бы произнести, будь это застолье: «За великую Россию, которая, даст бог, станет еще более великой. И выпьем за Украину, она не виновата!»
На пресс-конференции Алексей Васильевич немного пококетничал – не знаю, дескать, что именно ждет сегодня зрителя на концерте:
– Что-то у меня и с горлом проблемы, и нога ноет. Не знаю, что получится.
– Но на сцене вы ведь про все это забудете?
– Я-то забуду. А Господь Бог? Вдруг он мне не простит, что я в первую неделю Великого поста занимаюсь развлекательными вещами.
Видимо, небесная канцелярия все же вмешалась. Алексей Васильевич в самом начале вечера уронил сценарий. Он не стал садиться на него, как положено по актерским традициям, а просто приложил к... нужному месту. Не помогло: пару раз он все-таки забыл текст. Но впечатления от вечера это не испортило.
В Ярославль приехала и супруга Алексея Васильевича – известный театральный критик Галина Кожухова. Пользуясь случаем, мы решили узнать мнение авторитетного человека о том, как складывается сегодня судьба русского театра. Вот что ответила Галина Петровна:
– Недавно в одном из журналов я наткнулась на определение «мастера худлы». Даже не сразу врубилась, что Пушкин, Толстой, Достоевский – это худла, то есть художественная литература. И это ведь не просто слово, которое придумал какой-то лихач, это, конечно, тенденция. Ученые мужи иногда рассуждают с телеэкрана: умерла худла или не умерла худла. То же самое и с театром. Ни про что настоящее сейчас, по-моему, сказать нельзя. Хотя у театра, как и у истории и у жизни, есть свои ухабы. Не знаю, возможно, будет когда-нибудь и подъем.
– Причины сложившейся ситуации – материальные или сегодня утверждаются другие ценности?
Г. К.: Другие ценности стали важны вообще в жизни. Вопрос о нравственности не ставится совсем. Об этом говорят только отдельные сумасшедшие и хорошие священники на проповедях. А так слова «мораль», «нравственность» вызывают иронию у молодежи. По инерции еще ходят иногда на хорошие спектакли, но в основном все ломятся на эти жуткие антрепризы, на дешевку. Судьба театра связана с жизнью в целом. Появилась другая эстетика, например. Тот же Някрошюс. У него много непривычного, даже шокирующего. Но, с другой стороны, когда после его спектакля я пришла в очень хороший театр – умерла с тоски. Все-таки какие-то скорости внутри человека изменились, и всё изменилось.
– Алексей Васильевич, а насколько вам было интересно работать с Някрошюсом? Как вы вообще оцениваете его творчество?
– Он неординарный, очень талантливый, а может быть, даже гениальный человек. Одаренный и музыкально, и литературно (русскую литературу знает как дай бог знать нам, русским). Как режиссер, боюсь, он забежал далеко вперед, и мы за ним не успеваем. По крайней мере в работе с ним у меня было чувство, что я отстаю, у меня не хватает сил угнаться. То, что он нам выдает на поверхность, – только часть айсберга, часть того, что в нем есть, мне кажется. А работать с ним очень интересно, мы узнали много нового, необычного. Душа часто сопротивлялась и до сих пор сопротивляется многим его трактовкам. Но я не знаю современной жизни, я в ней участвую больше как зритель. А он, может быть, знает современную жизнь лучше.
– И как решали проблему сопротивления души?
А. П.: Трактовка образа Фирса мне вроде бы подходила, и я покорно исполнял все, кроме последней сцены. Мы долго мучились над финалом и остановились на варианте, который мне не был по душе. И я изменил финал, сделал его таким, как мне хотелось. Вдруг через какое-то время Някрошюс пришел посмотреть спектакль на предмет сокращения по просьбе западных продюсеров. Я ждал его реакции на мое самоуправство. Ведь он – хозяин спектакля и имеет право требовать делать так, как хочет. А он сказал: «Мне очень понравилось то, что вы делаете». Видите, он все-таки не такой упрямый литовец, скорее я более упрямый хохол.
– Сейчас в Ярославле проходят очередные съемки фильма «Доктор Живаго», в котором вы тоже играете. Будут ли у нас сниматься какие-то сцены с вашим участием?
А. П.: Я тут уже напугал режиссера Прошкина. Нас поселили в гостинице, где живет съемочная группа. Утром мы с Галиной Петровной приходим завтракать, а там уже сидит Прошкин. Он прекращает завтрак, с ужасом смотрит на меня: «Алексей Васильевич, ведь ваших сцен нет сейчас. Мы вас не вызывали». – «Как не вызывали? Сегодня у нас сцена такая-то, костюмы нужны такие-то». Прошкин лепечет: «Нет-нет, этого не может быть». Потом уже, когда выяснилось, что я здесь по другому ведомству, он мне сказал: «С утра у меня с юмором плохо». А съемок в Ярославле со мной не будет...
– А как сейчас вообще складываются ваши отношения с кино?
А. П.: Хорошо. Я счастлив, что мне, пожилому актеру, предлагают много сниматься. По-скольку в театре у меня сейчас всего один спектакль, снимаюсь в трех картинах и начинаю четвертую. В «Докторе Живаго» играю патологоанатома, учителя Живаго. У Говорухина уже отснялся, осталась только озвучка, в фильме «Не хлебом единым» по Дудинцеву. И в фильме Светланы Дружининой «Анна Иоанновна» играю князя Голицына. Начинаем новый сериал, буду играть какого-то прокурора, главного очень.
– А вообще к сериалам вы как относитесь?
А. П.: Как все нормальные люди. Не смотрю их, но сниматься где-то надо. Хотя сериалы могут быть хорошими. «ТАСС уполномочен заявить», например. Или «Шахматист», в котором я недавно снялся, – хороший во многих отношениях сериал. Подобные фильмы не должны быть бесконечными и не должны быть только про то, как убивают. Сейчас ведь у нас на экране ликбез настоящий: как убить (много новых способов можно увидеть), украсть, обмануть. Темы какие-то – не строящие человека, а разрушающие его.
– А каким, по-вашему, должно быть современное телевидение?
А. П.: На нем должны работать праведные люди. Ведь не все научились самостоятельно соображать, что и в каком количестве им смотреть. Есть те, кто, отработав день, приходит уставший и садится перед экраном. Что ему накидают, то он и ест. На мой взгляд, нужно очистить экран от всех этих ведущих – пошлых, совсем не туда ведущих, от всего хлама, отбросов, которыми мы питаемся.
– Вам как телезрителю нравится сериал «Идиот»?
А. П.: Когда я начинаю дома на эту тему выступать, меня страшно ругают. Я помню, так кузнец меня однажды ругал. Я работал молотобойцем. Был как-то холодный день, а наковальня теплая, и я сел на нее пообедать. Разложил сало и все, что у меня было. Вдруг сзади кто-то как жахнет меня по спине чем-то железным. Оборачиваюсь – кузнец. «Ну-ка встань сейчас же! Ты что! Ты сел на то место, на котором мы на хлеб зарабатываем». Вот если я начну вам рассказывать то, что я дома рассказываю, это все равно, что сяду на кинокамеру, например, или верхом на режиссера... В общем, понятно, да?
– А кого-то вам хотелось бы сыграть сегодня?
А. П.: Что-нибудь из Лескова о русских праведниках, согласился бы сыграть хоть праведника, хоть грешника. Сейчас тоже есть праведники на Руси, их всегда было много. Нужно делать программы о них. Я, пожалуй, мог бы даже закончить карьеру после фильма об истории Православной церкви в России «Земное и небесное», показанного на канале «Культура». В двух сериях я был ведущим. Значит, что-то хорошее в жизни сделал, пусть даже фильм западет в душу только одному человеку, этого достаточно.
– В истории до сих пор очень противоречивой остается фигура Григория Распутина. В «Агонии» вы его сделали мучеником. Чей это был замысел – ваш или режиссера?
А. П.: Мы все делали вместе. И вопреки сценарию. Поэтому фильм и пролежал десять лет на полке. Сценарий был написан как политическая сатира, как памфлет. Карикатурными были и царь, и развратный Распутин. Кстати, на Соборе ставился вопрос о канонизации Распутина, и он не снят до сих пор. Интересная была формулировка, почему не канонизируют: много на Руси было хороших людей, но нельзя же их всех канонизировать. Значит, доказано, что Распутин был хорошим человеком? Да.
– А сегодня по каким причинам фильмы ложатся на полку?
А. П.: Только из-за денег. Прокатчики отказываются покупать российские фильмы, это невыгодно.
Г. К.: За последние десять лет было две картины, за роли в которых Алексей Васильевич получил премии на трех фестивалях. И никто этих картин не видел! Одна из них – «Послушай, не идет ли дождь» – о Юрии Казакове, писателе, прозу которого многие сравнивали с прозой Бунина.
– У православных сейчас пост, как мы уже говорили. А как вы его соблюдаете? Что едите?
Г. К.: Основная еда у нас – кислые щи на грибном бульоне. Помню, в первые дни съемок «Сибирского цирюльника» Никита Михалков ради фраер-ства поселил нас в «Президент-отеле». Как раз начался пост. А из этого отеля наш дом просто виден. И вот я шла домой и варила ведро щей (ведро – в буквальном смысле, мужиков-то много) и перла его в гостиницу. Там уже и Меньшиков, и Ильин, и юнкера – все ждали. Мы разогревали щи огромным кипятильником, и по пятизвездочному отелю распространялся запах кислой капусты.
– Алексей Васильевич, ваш день рождения, 26 марта, в этот раз приходится на пост. Отмечать будете?
– Конечно. Соберем праздничный ужин дома.
Лариса НИКОЛАЕВА.