Дым Отечества
Дымит Отечество который век подряд.
Глотнёшь дымку,
и ком застрянет в горле.
Здесь жгут мосты.
Здесь жизнь свою коптят.
Здесь нет границ меж волей и неволей.
Глотнёшь дымку – и кругом голова.
Угар страны дурманит самых стойких.
Отчаянно-шальное «трын-трава»
Несёт по кочкам, словно птица-тройка.
Дым ест глаза. Уже не разберёшь,
Где образа, где образы, где лики.
Дымит Отечество. Чадит угаром ложь.
Пророков нет. И не придут калики.
Тема
Оплывает закат.
Даже воска не хватит на слёзы
Срифмовать поголовно
крестовый поход куполов.
Постелите мне степь,
в изголовье поставьте берёзы,
И родимый пейзаж
до последней детали готов.
Здесь в крапивные щи местный
бес окунает копытце,
Здесь витает былинный,
до боли портяночный дух,
Здесь коня на скаку остановят,
одетые в ситцы,
Крепко сбитые бабы с глазами
столетних старух.
Здесь всегда на рожон –
эта тема не знает пощады –
Головою в кустах и в груди
с деревянным крестом,
Отпоёшь, отболишь до разорванных жил,
до надсады,
Не оставив себе даже буковки «ять»
на потом…
Путь к покою
Не прощайся, побудь просто так,
без причины, –
В этом кресле дремать можно век
напролёт,
Нафталином пропах
полушубок овчинный,
А по бледному небу летит самолёт.
Белый след от него расплывается пухом,
Телеграфная осень гудит в проводах.
Подремли в этом кресле,
ни сном и ни духом
Чтоб не ведать себя в продувных городах,
Где гуляющий ветер гоняет газеты,
Где глазницы оконные мёртво пусты.
Ты на всякий вопрос знал когда-
то ответы
И над бездною строил надёжно мосты
Между прошлым и будущим,
но в настоящем
Ты, как в царстве теней,
здесь – ни свой, ни чужой, –
Созерцатель закатов, стареющий мальчик
На кругах бесконечности, тронутых ржой.
Посиди просто так, отдохни, отогрейся,
Просевая сквозь пальцы
прошедшего прах.
Не спеши никуда. Вот и кончена пьеса
О скитаниях вечных в далёких мирах.
Глубинка
Бывает так: задержишься в пути,
В местечке, что на карте и не сыщешь,
Которое у Господа в горсти,
Как маково зерно, – одно из тысяч,
Казалось бы, совсем безликих мест
Для тех, кто смотрит из окна вагона:
Избушек россыпь, да церквушки крест,
Да рощица у речки полусонной,
Из тех, где жизни нет, на первый взгляд,
Да и по всем приметам быть не может, –
Мелькнуло за окном,
– и не тревожит
Ни ум, ни память…
Сколько их подряд
Сливается в аморфное пятно
С названием презрительным «глубинка»,
Заезженным, как старая пластинка,
Но до сих пор живучим…
Всё равно
Её, как и Россию, – не поймёшь,
Пока вдруг не окажешься однажды
В таких местах, куда отнюдь не каждый
Свой сунет нос за здорово живёшь,
Где непонятный и тягучий быт,
Пропитанный условностью
традиций,
Становится той самою границей,
Через которую в глубинку путь закрыт
Тебе. И если, сбрендив головой,
Решишь укорениться здесь однажды,
То, сколько ни живи, но будет каждый
Упорно называть тебя «чужой».
…Помри, воскресни через много лет, –
Явление твоё не будет чудом,
И только от колодца старый дед
Прошамкает:
«Вернулся, знать, приблуда…»
Синица
О том, что жив, – об этом поутру
Поведала мне ранняя синица.
Сон был так крепок,
– в смерти так не спится.
Спасибо, птаха, цвиркнула – к добру.
И, значит, сон, который забытьём
Меня увлёк куда– то вне пределов
Земли, и звёзд, и собственного тела,
Туда, где тропки поросли быльём,
Где не было меня, но где я был
Всем тем, что вне меня существовало, –
Всего лишь сон. Отброшу одеяло.
Отдёрну штору. Голубь, белокрыл,
На ветку сядет рядышком с синицей.
На блики солнце в лужах раздробится…
И полной грудью жизни благодать
С весной вдохну. К чему теперь гадать,
Что видел я во сне? Но память лица
Соединит в единый лик икон,
В тот самый лик –
с печальным мудрым взглядом, –
Который вечно пребывает рядом
И с неба смотрит солнечным зрачком…
