Но мало кто знает, что он обладатель чудного голоса, по красоте и силе просто редкого.
– Каждый, кто слышит вас в первый раз, Владимир Валентинович, уверен, что его разыгрывают. Поет, дескать, радио, а вы только рот раскрываете. Я сама была свидетельницей именно такой реакции во время одного из ваших выступлений. И если бы не была предупреждена заранее, возможно, и сама бы так прореагировала. Почему вы не в Большом театре?
– Когда после армии нужно было определяться в жизни, я поехал в Москву, в консерваторию, и проходил прослушивание в классе Соткилавы. Меня определили как перспективного и предложили учиться в музыкальной школе при консерватории, поскольку среднего специального образования у меня не было. Я сначала согласился, а потом все-таки решил вернуться в Углич. У меня тогда была любовь, первый брак – в общем, я перечеркнул все мечты и вернулся.
Потом еще были возможности. На одном из концертов познакомился с выпускником Гнесинского института, лауреатом Всесоюзного конкурса народной песни. А у меня был опыт лауреатства на всероссийском конкурсе в Туле: правда, по большому счету я только помогал Ярославскому духовому оркестру, лауреатом стал оркестр, а я солировал. Как бы то ни было, на этой почве состоялось знакомство, тот человек меня прослушал в гостинице «Которосль», где он жил, и сказал: ваше место в Гнесинке, вот вам телефон лучшего специалиста из музыкантов-народников. С этими координатами я приехал в Москву. В то время я учился в Ярославском пединституте, он у меня по числу заходов был уже четвертый. Прослушивание в консерватории, академия управления имени Орджоникидзе в Москве, откуда я ушел с первого курса, Твер-ской университет (математический факультет), куда я поступил, чтобы просто что-то доказать себе, но быстро понял, что математик из меня никакой. А в пединституте я оказался в силу того, что возглавлял к тому времени спорткомитет города, надо было получить высшее образование по профилю, вот и поступил на физвос.
Так вот, иду я по улице Герцена в Гнесинский институт, знаю на сто процентов, что буду зачислен, и вдруг осознаю: это ведь будет уже пятое учебное заведение, и не факт, что оно мое. Образование, голос – еще не гарантия, что ты будешь востребован. Сколько хороших голосов пропадает на филармонических подмостках, звучат на каких-то праздниках за мизерную плату. Я сам их слышал и не хотел такой судьбы. А для друзей я и так спою.
– Вы из какой семьи?
– Мама всю жизнь проработала на часовом заводе, она была оператором цеха, где шлифовали камни для часовых механизмов. А папа работал во ВНИИМСе, институте маслоделия и сыроделия, возглавлял подразделение связи этого института, одно время был председателем профкома. Его жизнь стала для меня примером: он 45 лет проработал в одном институте, стаж партийный у него был больше 25 лет. Я по его стопам в армии в 1984 году стал кандидатом партии, потом членом КПСС – тогда нас учили: чтобы чего-то добиться в жизни, это необходимо. Мне не стыдно того, что было, это потом мы все переоценили.
То есть отец был начальником небольшим, но когда он умер, все, что от него осталось, – добрая память и велосипед. Всего в жизни, что сейчас имею, я добивался сам.
– И как в вас проснулась после стольких разных заходов именно предпринимательская жилка?
– Начал после армии с ученика шлифовщика на часовом заводе. Если бы не моя спортивная молодость, может быть, до сих пор там работал. А так поступило предложение возглавить районный спортивный комитет, шел 1987 год, я его принял и там шесть лет проработал. Денег давали мало. Мы пытались организовывать коммерческие структуры и на заработанное проводить соревнования – по рекомендации союзного спорткомитета. Но как водится, пошли разговоры: не может быть, чтобы он и себе не зарабатывал. Стали меня прессовать, и в 1993 году в результате небольшого конфликта на этой работе я ушел и стал заниматься собственным бизнесом.
– Чубайс начал свой бизнес с цветов, а вы с чего?
– С небольшого торгового павильона. Когда государство дало отмашку, что вот, мол, теперь рыночная экономика, мы и поставили на главной площади первый в городе павильон, торговали продуктами питания. Потом еще три – распространяли спортивную лотерею «Лотто-миллион». Когда пришло время переходить от павильонов к магазинам, мы тоже вовремя это сделали. Закончилась лотерея – взяли в аренду кафе «Старый город», затеяли там ремонт, через несколько лет – второй ремонт, превратили кафе в ресторан и поставили цель, чтобы он работал по московским стандартам.
– Почему ресторан, а сейчас, как я знаю, еще и автозаправка? Почему не что-то другое? Случай? Или вы любитель хорошо покушать и неравнодушны к автомобилям?
– Первые десять лет все, что зарабатывали, мы тратили на развитие. Смотрели, что в тот момент было наиболее эффективно. Если можем осилить автозаправку, рассуждали мы, значит, это выгодный бизнес. При том, что в Угличе работали две заправки «Славнефти», частных в городе не было, то есть можно было надеяться, что удастся забрать на обслуживание часть клиентов. Как – конечно, пришлось подумать. На сегодняшний день практически все предприятия Углича заправляются у нас.
Что касается ресторана, то тут важна не коммерческая сторона. Здесь завязываются отношения, в этих стенах заключено много контрактов. Ресторан создает имидж.
– Вы что, самый успешный в Угличе, раз вас избрали руководителем Союза предпринимателей?
– Не думаю, что самый. Есть более успешные. И вообще, что такое успех? Разными людьми он оценивается по-разному. Одному достаточно зарабатывать, чтобы на жизнь хватало, другому сколько бы ни было – все мало. Выбрали меня потому, что пришло время объединяться, а я в свое время возглавлял одну из предпринимательских организаций города, потом отошел от ее руководства, наблюдал со стороны. Но когда встал вопрос, что авторитет угличских организаций падает и нужно объединяться, то прозвучало: если объединяться, то только под моим руководством. Я долго думал, все-таки бизнес у меня серьезный, работаю по шестнадцать часов в сутки, но потом решился. Конференция избрала меня 29 голосами из 30.
– Чего собираетесь добиваться в качестве председателя Союза предпринимателей?
– Не очень правильно говорить «добиваться». Жизнь сейчас не совсем плохая. Нужно преодолеть разрозненность, определиться, как действовать, чтобы обеспечить достойную жизнь у тебя работающим и их семьям. Через двенадцать лет существования предпринимательства пора переосмыслить свой социальный статус, свое отношение к жизни вообще и к жизни региона. Как ты платишь зарплату – так или в конвертах, как платишь налоги, как через подоходный налог способствуешь развитию города? Если все предприниматели будут платить налоги, городской бюджет вырастет, тогда и проблем с зарплатой бюджетникам не будет. А стало быть, никто не назовет нас презрительно «новыми рус-скими».
– И неужели ну совсем ни-сколечко не жалеете о карьере певца, которая могла бы состояться?
– Я пою. Романсы, русские народные песни, арии из опер – то, что нравится мне лично, что меня за душу берет. Еду в машине, услышу что-нибудь такое, потом месяца два переживаю то, что услышал, вплоть до слез. Говорят, в моем репертуаре веселого немного. Это правда. Я больше душевное пою – с дрожью по спине.
– Кто ваш кумир? У кого все-таки вы учились?
– Учился я в свое время у Лемешева. Начал петь, вернее, пытаться петь, когда впервые услышал народные песни в исполнении Сергея Яковлевича. Он мой кумир был, да и сейчас им остается. Но из современных певцов я больше всего смотрел и смотрю на Хворостовского, всей своей манерой пения он мне много дал.
– Как вы свой голос определяете? Баритон, тенор?
– Лирический баритон. Он близок к драматическому тенору, но ни один тенор не возьмет полторы октавы. А я могу начинать с басовых нот свою вещь и заканчивать теноровыми. Если взять ту же арию князя Игоря – там почти две октавы разницы, есть моменты, когда поешь в теноровых верхах, а когда он грустит, сидя в тюрьме, то просто басом работаешь. Ни один тенор эту арию не споет! Хотя когда я пою «Ах ты, душечка» или «Колокольчики мои» – чисто теноровые вещи, мне говорят: слушайте, у вас же тенор!
Это мое понимание. Может быть, специалист скажет, что я не прав.
– На концертах или в опере в Москве бываете?
– Вы знаете, нет. Почему-то никогда не мог определиться со временем, когда вправе себе это позволить. Хотя все, наверное, от наших устоев. Надо себя менять, иногда так закомплексуешься на своей работе...
– Вы почему-то все время говорите о себе в прошедшем времени: «не мог», «смотрел», «был»... Сколько вам лет?
– Тридцать восемь.
Татьяна ЕГОРОВА.