– Александр Сергеевич, двадцать лет назад вы были одним из главных перестройщиков. Почему в Китае все получилось – и рынок внедрили, и страну сохранили, а у нас нет?
– Да, пришло время осмыслить, почему за реформы в России была заплачена такая страшная цена. Это распад СССР, расстрел «Белого дома», крайне низкая легитимность частной собственности и рыночных свобод. 95 процентов населения воспринимает приватизированную собственность в топливно-энергетическом комплексе не как законную, а как ворованную.
Самая опасная мина под демократию и реформы в нашей стране – расслоение на небольшой высший класс соб-ственников и подавляющую часть нищего населения. Ни в одной стране Восточной Европы такого нет. В России, где практически все держится на экспорте нефти и газа, государство должно контролировать ТЭК. Резкое социальное неравенство – источник недовольства большинства, массовых протестов. Масла в огонь подлила и монетизация льгот.
– В таком случае сможет ли существующая политическая система устоять?
– Возникшее в 1993 году выборное самодержавие, при котором внепартийный глава государства обладает всей полнотой власти, крайне неустойчиво. Я готов аплодировать этой системе, сравнивая ее с коммунистической, но она является тупиковой. Тут два варианта: либо демократизация, либо очередная русская революция.
– Не чувствуете ли вы за собой вину, что не удалось нормально провести перестройку?
– Я несу на себе ответ-ственность, хотя и не принимал политические решения: многие идеи разрабатывал, все-таки больше года был помощником Александра Яковлева. Я думал, почему же советская интеллектуальная элита в целом не смогла спроектировать более безболезненный вариант реформ, и понял, что мы уйму вещей не знали, не ведали, что творили. Сужу по себе – сейчас я совершенно другой человек.
Мы были воспитаны на европейских, общечеловеческих ценностях. В основе действий шестидесятников лежала формула Кондорсе: «Прогресс – рост свободы, равенства, образования и счастья для большего числа людей». Естественно, советская система воспринималась нами как ненормальная, как система, мешающая развитию личности. Но реальные предложения перестройщиков, как я сейчас понял, вовсе не были направлены на рост счастья советских людей.
В составе группы Александра Яковлева я подготовил доклад на знаменитый июньский пленум ЦК КПСС 1987 года, посвященный экономике. Я – радикал, сторонник частной собственности – предложил написать закон, разрешающий безработицу при социализме. Логика была такой: если будет страх безработицы, люди станут больше трудиться, укрепится дисциплина и повысится эффективность производства. На мое предложение Яковлев ответил: «Нет, еще рано, но мы к этому перейдем». Мы не понимали, что безработица полезна в нормальных условиях, но у нас она вызвала рост алкоголизма, равнодушия. Почему я не подумал, что миллионы безработных – почва для крими-нала?
– Как говорят в таких случаях: это хуже, чем преступление, это – ошибка.
– Виноват российский тип интеллигентского сознания, которому свойственны плохое знание истории и очень слабое понимание современного капитализма. Перестройщиков и реформаторов погубило то, что они выросли в гегельянско-марксистской культуре, построенной на том, что абстрактные понятия нужно воплощать в реальность, не учитывая материал. Это плоское сознание, воспринимающее социальную жизнь как одномерную.
Такая ошибка преследует и нынешнее правительство. Монетизация льгот – прекрасный пример. С точки зрения техно-кратической это разумно, но ведь в России льготы – не просто деньги, а статус. Отменяя их в нищей стране, вы затрагиваете самоуважение ветерана. Он же не протестантский человек, а православный, да еще покалеченный советской историей. Наши министры это абсолютно не понимали.
Я не себя оправдываю, просто считаю, что альтернативы такому типу мышления не было. Преодолевая политическую отсталость, укрепляя частную собственность как основу демократии, нужно изменить понимание мира, которое является серьезным препятствием не только для демократии и рынка, но и для выживания общества.
– Александр Сергеевич, вы резко критиковали коммунизм, затем либерализм...
– Моя исходная концепция – европейский гуманизм, в основе которой лежит идея моральной равноценности каждой человеческой личности и каждого народа. Я не против либеральной идеологии, я против практики либерализма, которая привела к деградации страны. Оставаясь верным своим принципам, я что, должен кричать, что миллионы нищих – великое благо? Или говорить по-большевистски, что люди должны страдать во имя прогресса и демократии?
– Следующая ваша мишень – государственно-патриотическая идеология, которой придерживается Президент России?
– Откровенно говоря, не вижу, что команда Путина сформулировала цельную идеологическую программу. Мне нравится, что президент провозглашает важность сохранения национального достоинства. Мне симпатична реабилитация патриотизма. Беслан поставил задачу консолидации населения вокруг власти, которая возможна, только если государство перераспределит доходы в пользу бедных. Вместо этого началась монетизация, которая бедных делает более нищими. Это изначальное противоречие программы. Путин должен прекратить снимать ответственность государства за «социалку». Народ ждет от президента не развития демократии, а ужесточения борьбы с коррупцией и передела собственности.
– Вы сторонник укрепления вертикали власти?
– По моему глубокому убеждению, вывести страну из кризиса может только сильная центральная власть, ясно осознающая социальные проблемы. Да, сама по себе вертикаль власти, которая не опирается на поддержку общества, повисает в воздухе. Но в России сейчас уникальная ситуация – децентрализация не ведет к самоорганизации граждан. Я живу в районе Запрудни Московской области. За 15 лет произошла консолидация криминала – местные договорились, вытеснили с рынков всех кавказцев, не пустив москвичей. Так что если импульс здоровой организации не будет дан сверху, то российский социум рухнет.
– То есть нужно сокращать свободы, усиливая государство?
– Нужно сохранить существующие права граждан, но ведь есть еще масса проблем, которые волнуют человека, – безопасность, моральное здоровье, все, что связано с жизнью. Еще одна типичная беда русского интеллигента – взгляд на жизнь под углом освобождения от тягот государства. Я вспоминаю свой радикализм, желание раздолбать весь этот коммунизм, освободиться от КГБ, полицейского государ-ства. Но ведь свобода, как заметил Джон Стюарт Милль, имеет ценность только в культурном обществе, а свобода необразованного человека – ужас, анархия.
//Беседовал Сергей КУЛАКОВ.
