У штрафников один закон

У штрафников один закон, один конец –

Коли-руби фашистского бродягу!

И если не поймаешь в грудь свинец,

Медаль на грудь поймаешь «За отвагу».

Автора песни Высоцкого сумел Павел Васильевич даже существенно поправить, и не на словах, а на деле. Боец-штрафник Смирнов умудрился поймать по левую сторону груди и то, и другое – и свинец, и медаль «За отвагу», да при этом и выжить. Повод разузнать у него самого, как такие чудеса приключаются, появился намедни самый благоприятный.

К той заветной медали представили Смирнова осенью сорок третьего, а получил он ее из рук тутаевского военкома Михаила Вино­градова только на днях, то есть через шестьдесят лет с гаком после приказа. В самый раз было повидаться со старожилом поселка Константиновский, в ранней молодости деревенским пекарем, – поздравить, а заодно, может быть, и уразуметь, из какого теста выпекает судьба такие кренделя.

На войне рядовой Смирнов, наскоро обученный стрельбе и маршировке, сразу попал в самое пекло. С колес оборонял подступы к столице нашей Родины на самом бедолажном Калининском фронте, а потом на смоленском направлении, где фашистский бродяга тоже рвался к Москве, как наскипидаренный.

Еще до того, как угораздило парня попасть в штрафную роту, научился он не ежиться на бегу, когда по белому полю без маскхалата живой мишенью ломишь по прямой на пулеметы. После двух легких ранений – в руку и в лодыжку – врачи быстро возвращали его на передовую. В третий раз противопехотной миной в клочья разорвало идущего впереди напарника, осколком величиной с крупную шрапнелину пробило Павлу предплечье, зацепило грудную клетку.

Просвистела та погибель на вершок от сердца. От докторов московского госпиталя № 5004 (номер ему на всю жизнь запомнился) тогда и услышал Смирнов слова, какие они всегда говорят в подобных редчайших счастливых случаях: считай, дескать, товарищ боец, что в рубахе родился. Ему дали месячный отпуск в родную деревню Родионово. Ратная служба на этом не закончилась – завертелась по другому кругу.

После перерегистрации родионовского крепыша в тыл не списали, направили в резервные части. Только вот по новому месту назначения где-то в вятских лесах его так и не дождались. На радостях в отчих краях мал-мала забурился, патруль по бумагам легко засек, что отпуск гуляки просрочен на три дня. Из КПЗ на Менделеевском заводе прямым ходом попал рядовой Смирнов в штрафники на передовую.

По новому чрезвычайному приказу наркома обороны товарища Сталина № 227 «Ни шагу назад» провинившегося «по трусости или неустойчивости» обязывали на самых трудных участках фронта искупить кровью свою вину перед Родиной. Напоминать штрафнику, что он осужденный, командирам запрещалось, и в атаку он поднимался без угроз и принуждений – по боевой команде. А вот кричать «ура» ему не разрешалось. На прорыв шли кто молча, сцепив зубы, а кто и с матюгами для облегчения души.

За побег с поля боя расстреливали на месте. Заградотряду ни разу не пришлось «подбадривать» бойца штрафной роты Павла Смирнова пулеметными очередями вдогонку: когда к смерти притерпишься, и страшно не бывает. Примерно каждый второй из боя не возвращался – штаб оформлял ему посмертную реабилитацию. Из штрафников с чистой воинской книжкой отчисляли раненых и награжденных. А если, как Смирнову, досталось сразу и то, и другое, то тут для начсостава возникал нелегкий вопрос: приказ на медаль имеется, а как ее вручить, если тебя опять где-то в госпитале штопают?

В очередной раз первый номер пулеметного расчета Смирнов наткнулся на пулю уже в Прибалтике. Она насквозь прошила руку, задела кость, перебила сухожилие. Лечили его в Туле, долечивали в Ярославле. Признали годным к службе нестроевой. Войну заканчивал он в аэродромной обслуге в Митаве. Возили бомбы к самолетам, чистили снег на взлетно-посадочных полосах, охраняли ангары и склады. Там и День Победы Павел встретил. Отсалютовали ей из автоматов, в летной столовой дружно позвенели стаканами.

Латвийская эпопея тянулась до октября сорок пятого. О медали «За отвагу» он так и не узнал, но насчет наград после войны никому не завидовал. Не раз судьбу благодарил, что жив остался. На гражданке привычно, как перед боем, побольше набрал в грудь воздуху – и вперед, на прорыв, пехота! Ходил за плугом, снова месил тесто в пекарне, пока не перешел в бондарную мастерскую Менделеевского завода. До самой пенсии клепал бочки под белые масла и другую готовую продукцию нефтепереработчиков.

От его супруги Галины Дмитриевны узнали мы, что за всю жизнь ее суженый, будучи человеком рисковым и боевым, ни разу работу не прогулял, к началу смены не опоздал, никому в бондарке не уступал в заработках. Уж она-то знает, что говорит: сама оттуда с должности электросварщицы на пенсию уходила. Вместе перебедовали и послевоенную, и более позднюю голодуху, и пожар, когда в шестьдесят третьем от грозы до головешек сгорел отцовский дом в Родионове. И от семейных неурядиц не разбежались они в разные стороны. На ноги поставили сына и дочь.

Посреди комнаты с образами на стенах, лекарствами вместо книг на книжной полке Павел Васильевич выглядит былинным богатырем на покое. Показывал рубцы от ран, а вот наш разговор про сериал «Штрафбат» не поддержал. Дескать, смотрел, насколько зрение позволяет, нечего ни убавить, ни прибавить, но лучше, считает, «туда бы не попадать».

Чего больше всего опасается в своем нынешнем житье-бытье? Разве что одного: коли станет совсем худо, «не залежаться бы» на этом вот диване, уж лучше, мол, пан или пропал. Правда, если бы не спросили, сам он об этом даже бы и не думал. Обмыл ли уже медаль? Не успел пока, собирается сделать это в двадцатых числах марта, в день своего 82-летия.

Теперь у Смирновых четверо внуков, появились в роду даже Кутузовы. Есть и Матвей Денисович, правнук. Новенькая медаль трехлетнему Матюше ужас как понравилась. Правда, он сперва не знал, что с ней делать, взрослые подсказали. Долго возился, покуда не прицепил ее на широкую дедову грудь.