– Как вы оцениваете уровень экономического развития России? Насколько мы отстали от передовых стран? Какой бы вы поставили диагноз нашей экономике?
– Россия на протяжении последних 150 лет стабильно отстает от развитых стран мира примерно на полвека. Пока ничего страшного у нас не произошло, тем более при таких высоких ценах на нефть. Нефтяная зависимость – тяжелейшая проблема для нашей экономики. Но у России есть два стратегических преимущества, и я надеюсь, что наши последователи их смогут использовать. Плюсы кроются в двух областях. Во-первых, это большие и относительно дешевые природные ресурсы. Мы должны не вывозить сырье, а создавать ресурсоемкие производства. Второе преимущество – очень приличный уровень профессионального образования. Наши инженеры, математики, физики и биологи пользуются спросом во всем мире. При всех проблемах уровень качества образования в России очень высок.
– Вас обвиняют в том, что в результате ваших радикальных реформ в России началось вымирание населения...
– Это позиция политиков, которые не понимают, о чем говорят. Все намного сложнее, корни демографической проблемы уходят в прошлое. Россия к началу ХХ века была страной с очень высокой рождаемостью – в среднем 7,1 ребенка на одну женщину. Но когда советская власть послала женщину работать на ферму и завод, это привело к беспрецедентному сокращению числа рождений – до 1,3 ребенка. Именно в СССР впервые в мире были легализованы аборты по немедицинским соображениям, и сегодня у нас количество абортов на одну женщину во много раз больше, чем где бы то ни было в мире.
Рост продолжительности жизни мужского населения остановился с конца 50-х годов, и это связано с потреблением алкоголя. Тенденции относительно низкой рождаемости и высокой смертности заданы нам советской историей. Сегодня, просто приняв закон и даже выделив миллиард долларов, ничего не сделать. Все равно численность населения России за ближайшие 45 лет неизбежно сократится на 30 миллионов человек. Поэтому мы вынуждены привлекать мигрантов, как все развитые страны. Если завтра в Москве не будет работать ни один иностранец, встанет все – транспорт, строительство.
– В какую страну превращается Россия – в демократическую или авторитарную?
– У нас сейчас мягкий авторитарный режим, или, другими словами, управляемая демократия. Это такой политический строй, при котором оппозиция, за некоторым исключением, сидит не в тюрьме, а в парламенте. Граждане могут выехать и въехать в страну, существует свобода слова, хотя и в малотиражных СМИ; проходят выборы, хотя их исход в достаточной степени определен; есть политические партии; а за критику президента людей, как правило, в тюрьму не сажают. В России строится номенклатурный капитализм. При этом страна подошла к красно-коричневой черте. Такие режимы хорошо описаны наукой. Как долго это продлится? Конечно, не вечно, но подобные режимы достаточно стабильны. И еще – управляемая демократия всегда страшно коррумпирована.
– Как вы оцениваете последние тенденции, когда власть сворачивает финансирование культуры, начинает разрушать устоявшуюся систему образования? Это падение в пропасть и оно неизбежно или это результат неумелого менеджмента конкретных людей?
– В 1997-м были заложены основы реформ, которые потом частично были реализованы в 2000 – 2002 годах. И по гамбургскому счету это было сделано блестяще. В 2003-м администрация президента и правительство решили подготовить программу на следующие четыре года, для второго президентства Путина. Ее стержнем стало разумное управление государственными расходами. По международным стандартам мы научились прилично собирать налоги, но совершенно не умеем грамотно определять приоритеты, распределять и контролировать государственные расходы. Эта программа уже восемь раз обсуждалась в Правительстве России, и оно ее до сих пор не может не то что реализовать, а просто принять.
– Не может или не хочет?
– Предшествующее правительство Михаила Касьянова хотя и было лояльным президенту Путину, но оставалось самостоятельным субъектом принятия решений. Оно обсуждало проблему, решало ее, и лишь по ключевым вопросам премьер приходил к президенту, который мог сказать, что этого делать нельзя. Это нормальная работа правительства, но с таким кабинетом главе государства не так-то просто уживаться. Борису Ельцину, которого я глубочайшим образом уважаю, со мной было работать сложно, потому что в восьми случаях из десяти я ему говорил, что его предложения реализовать нельзя или недопустимо. Хотя был его подчиненным. Касьянов, при всех его особенностях, был таким же премьером.
Можно иметь премьером человека, который всегда тебе скажет: да, ваше величество, будет исполнено и т. д. Но тогда президент берет ответственность за все на себя. А решать сейчас надо технически сложные проблемы, например, как выстраивать реформу здравоохранения, по поводу которой у пяти экспертов могут быть пять совершенно различных мнений. Их нужно анализировать, вырабатывать единую позицию и брать на себя ответственность. Кто сегодня хочет это делать? Выясняется, что никто.
– Чем объясняется поспешность в принятии последних федеральных законов, в частности закона № 122, который заменил льготы на денежные компенсации? Закон был непроработан, даже депутаты муниципалитета о нем узнали в последний момент. Результат – возмущение населения.
– Принятие этого закона – прямое следствие свертывания демократической системы сдержек и противовесов. Потому что через Госдуму России прошлого созыва, где у «Единой России» не было такого подавляющего большинства, как сейчас, закон об отмене натуральных социальных льгот не прошел бы никогда и ни при каких обстоятельствах. Я прекрасно понимаю интерес исполнительной власти, особенно финансистов, для которых любые общественные обсуждения кажутся лишней головной болью, популизмом и демагогией. Сейчас парламент превратился в каучуковый штемпель, через который можно провести все, что угодно. Плюс нет реально независимой прессы. В итоге были допущены громадные ошибки в анализе цены преобразований. Это триумф бюрократии.
– Что вы можете сказать о последних реформах в здравоохранении?
– Какие там реформы? Нет там реформ и не будет в ближайшее время. И в некоторой степени это даже позитивно. Я очень критично отношусь к тому, что сейчас происходит в здравоохранении, но если вы не знаете, как реформировать, то лучше и не начинать.
– Как вы оцениваете закон о реформе местного самоуправления и решение власти продлить его реализацию на три года?
– Я довольно много дискутировал с разработчиками закона о реформе местного самоуправления до его принятия. И предупреждал их о большинстве негативных моментов, которые потом выяснились. Они хотели реализовать правильную идею, но в законе она воплощена слишком механистично. Ингушетия и Ярославская область – это разные регионы. Расписать из Москвы жестко по датам, как должна происходить реформа местного самоуправления, при том что у всех на местах своя доходная база, нет разграничения собственности на землю, – это большая иллюзия. Реальная жизнь сама собой не меняется после принятия соответствующего закона.
Когда приняли все законы, опомнились и растянули сроки реформы на три года. Была истерическая реакция, которая сейчас модна в Кремле. Но что получилось: тысячи человек избраны в новые органы власти, все крутится, изменилось законодательство, система вроде бы начинает работать, а нам предлагают крепко закрыть глаза и сделать вид, что ничего этого не было.
Евгений СОЛОВЬЕВ