- Я жил тогда на Расстанной улице, совсем рядом со знаменитыми Бадаевскими складами, - рассказывает Родион Изосимович Парыгин. - Видел, как они горели. Потом долго еще мы, мальчишки, долбили лед на окрестных лужах - вода в них была чуть сладковатая от сгоревшего сахара. Можно было, если повезет, найти на пепелище и обгоревшие остатки селедки или крупинки риса. Но все эти "припасы" к весне 1942 года кончились, и остались только блокадные пайки - 125 граммов. Мне столько полагалось - я на "Электросиле" работал. - А мне-то каково приходилось, - говорит Вера Евлампиевна Агафонова, - я ведь оказалась в Ленинграде одна-одинешенька. Родители здесь, в Ярославле, жили, а я перед войной поступила в педтехникум. Нас направили в дружины гражданской обороны - "зажигалки" тушить, а паек в самую зиму сократился до 62 граммов с половиной, такой вот кусочек хлеба, - показывает Вера Евлампиевна на поминальную горбушку поверх стопки водки. Слушая эти безыскусные рассказы людей, прошедших сквозь ад, поражаешься не столько их выносливости, сколько готовности отдать последнее, чтобы спасти другого, подчас совершенно чужого человека. - Я, когда попал на большую землю, заболел от голода, - продолжает рассказ Родион Изосимович. - В эшелоне уже решили, что не жилец. Хотели было в Тихвине и высадить, как безнадежного. Но нашлась добрая женщина, немка по национальности, Полина Далингер, уговорила врачей меня оставить в поезде, обещала, что выходит. Так и доехал с ней аж до Барнаула. И жив, как видите, восьмой десяток идет... К концу 1943 года на ноги встал и повоевать еще успел, в Восточной Пруссии победу встретил. Поквитался с нацистами. Но не с немцами: всегда помнил, кто мне жизнь спас. - А мне, можно сказать, повезло, - улыбается Вера Евлампиевна. - Мама с папой в Ярославле встретили. Папа даже не узнал, до того худая была. Как второй день рождения вспоминает дату эвакуации на большую землю и Нина Федоровна Туркина, покинувшая Ленинград в начале апреля 1942 года. - Самое главное было, когда до своего берега Ладоги доберешься, - не переесть. Нам дали по буханке хлеба и по два куска горохового концентрата, по блокадным меркам - целое состояние. Предупредили, конечно, что сразу много есть нельзя, но голодные мы были, не могли удержаться. Размачивали на первой же станции этот концентрат кипятком и ели. А пища тяжелая. Так многие и померли из-за того, что не утерпели... Видела потом, как хоронили уже здесь, в Ярославле, тех, кто не выжил. Хожу на эти могилки с 1943 года, поминаю и вспоминаю... Фото Вячеслава ЮРАСОВА.
Антон ЧЕРКОВ.