АНТИКВАРИАТ

Весна приступала бурно и весело. Земля обнажалась. Лишь на затенённом проулке кукожился последний апрельский сугробик, как тающая память о прошедшей снежной зиме. Он чем-то был похож на самого деда Кочкина – в таких же темноватых оспинах, осунувшийся, с каплей на кончике сутулого носа.

Когда ободняло, выбрался на улицу и хозяин. Сдвинув на лоб очки, Иван Степанович, в общении попросту Степаныч, вприщурку оглядел горизонт, глубоко втянул в себя весенний воздух и принялся развязывать пригнутые на зиму кусты малины.

– А не рановато, дед, по ягоды ринулся? Вдруг опять всё заметёт, поломает? – раздались позади весёлые голоса.

– Не похоже... – буркнул Кочкин и, поняв, что не сам с собой говорит, настороженно обернулся. Два молодых улыбчивых парня с велосипедами жизнерадостно осматривали деда, его малиновую плантацию и покосившийся домишко.

– Может, перекурим?

– Не курю, – хмуро ото­звался Степаныч.

– Да не боись, старина. Разговор у нас к тебе серьёзный, на сто тысяч.

– Чего – на сто? – подозрительно уставился на незваных гостей дед.

– Ну, не долларов пока, а рублей. Давно здесь один прозябаешь?

– Осьмидесятый годок пошёл. Старуха летось померла. Так надо-то чего? – намёк на сто тысяч заставил Степаныча несколько смягчиться.

– Антиквариат есть? – задал прямой и странный вопрос юнец с кучерявой бородкой.

– Нет здесь никого, дачники только начинают съезжаться. А пока двое с соседом, Шлыковым…

– Да разговор не о том… Понимаешь, дед, менеджеры мы, дорого закупаем для музея предметы старины: домашнюю утварь, изделия всякие, иконы, мебель…

Степаныч, наконец, понял, о чём речь, а брошенное походя словечко «дорого» его всерьёз заинтересовало. Но внешне виду не подал.

«Ишь, ловкачи, надо с ними ухо востро. А поспрошаю-ка их не торопясь, может, и втюхаю всё барахло, окромя посуды да кровати. Один чёрт – по осени к дочерям перебираться. При деньгах-то любая примет», – быстрые и хитроватые мыслишки замелькали в голове у деда. Но он начал обстоятельно, с подходцем.

– Как не иметь старины. С ней всю жисть. Всё тут древнее – что стоит и что лежит. Всё памятное, дорогое, – Степаныч даже как бы слезу из-под очков утёр пальцем. И, печально вздохнув, поинтересовался:

– А сколько, например, дорого? Прискурант цен у вас с собой? – и мы, дескать, не лыком шиты.

– Непременно с собой. Он у нас вот тут, – цыганистый малый ткнул себя пальцем в лоб. – Скажем, шкаф старинный, ручной работы – до пятидесяти, сундуки разные – до тридцати тысяч, прялки, скалки, самовары исправные – на тысячу и больше. А иконы – те вообще сильно дорогие… Да чего мы на пальцах-то, ты бы, дед, лучше показал, что у тебя за древности.

Степаныч помешкал малость – «А-а, всё равно красть нечего»– и, махнув рукой, повёл гостей в избу. Те сразу в красный угол уставились.

– Иконы-то зятья давно увезли, – пояснил поскучневшим ребятам Степаныч. – А вы посмотрите сюда, на эту «горку», сервант по-нынешнему. Ещё дед мой её стругал-вырезал. «Не стали бы отодвигать, сзади вся жуком источена», – опасливо подумал Кочкин. Но парни щупали деревянную резьбу, цокали языками, особо интересовались медными коваными ручками и приговаривали:

– Да-а, дед, накопил богатство, одна горка твоя тысяч на пятьдесят тянет.

– Это ещё что! – почувствовав истинных ценителей древности, дед потянул парней за рукава. – В чулане у меня ларь старинный и два сундука, медью обитые…

Парни всё внимательно и восхищённо осмотрели, а медные набивки даже ощупали.

– В таких сундуках пираты сокровища хранили. Эй, капитан Флинт, не спрятал в них сокровища-то? – балагурили менеджеры.

– Какие там сокровища – обувка старая валяется. Только, врать не буду, дно у них гниловато, с осторожностью вытаскивайте.

– Тогда немного цену скинуть придётся. Тыщ по двадцать пять за сундуки и тридцать за ларь.

– Всё по тридцать бы… Да что поделаешь – скидывайте, – будто озаботился Степаныч, а сам подумал: «Совсем народ одурел от денег».

– Ну, что ещё у тебя есть из старины? – шаря глазами по углам, интересовались покупатели.

Степаныч почесал в затылке, вспоминая, не выбросил ли зимой два худых самовара, а потом просеменил к полатям во дворе. «Вот они валяются. Да, небось, такое барахло не купят?» – засомневался про себя. Но вслух заявил:

– А здесь у меня самоварчики хранятся. Ещё со старыми медалями и клеймом медника. Чаёк из них!.. – причмокнул восхищённо. – Хоть сейчас углями разжигай да на стол…

Кажись, убедил. Ребятам, понятно, самовары не очень понравились, но переглянулись и решили:

– Берём оба, по пятьсот за штуку.

– Хоть бы по тыще…

– Э-э-х, такое барахло музею в убыток, но из уважения к твоему возрасту – по тыще, – ударили по рукам.

Попытка навязать покупателям разошедшийся по швам тулуп деду не удалась. А, поскольку больше из старья предложить было нечего, Степаныч, почёсывая ладонь, ожидал расчёта.

– Погоди, дед. Мы ещё к соседу твоему – Шлыкову что ли – заглянем ненадолго. А потом к тебе вернёмся и всё решим.

– Так с него взять-то нечего – голь перекатная.

Но менеджеры уже протопали по ступенькам крыльца. А дед с карандашом принялся подсчитывать свалившийся дуриком доход: «Пятьдесят, двадцать пять, опять двадцать пять, тридцать, и два раза по тыще – это что же получается, сто тридцать две тыщи рублей, как с куста малины… Дочерям скажу – не поверят».

Вскоре вернулись довольные покупатели – две скамейки резные у Шлыка сторговали. И тут у деда возник, казалось бы, самый резонный вопрос:

– А на чём же вы это всё увезёте – на велосипедах что ли?

– Зачем – на велосипедах… У нас и грузовой транспорт есть. Но сегодня уже не успеем подогнать. А завтра часам к двенадцати приедет машина с грузчиками и кассиром. Только по секрету скажем – кассир ещё тот жук, цену снижать начнёт. Так ты нас не выдавай, что расценки на мебель тебе сказали, стой на своём, как договорились…

Степаныч ударил себя кулаком в грудь:

– Могила!

– Ну, туда ещё успеется, – засмеялись менеджеры. – Вот завтра разбогатеешь…

И уже у дверей задумчиво остановились.

– А ведь нам в музее, гляди того, не поверят, что столько древностей нашли? – вопросительно обернулся цыганистый к бородачу. Тот почесал в затылке.

– Доказательство, правда, не помешало бы. Слышь, дед, а может, мы сегодня хоть самовары на багажнике увезём для предъявы – ещё, в самом деле, транспорт не дадут.

– А нехай и забирайте. Да мешок на полатях возьмите, иначе привязывать неловко.

Степаныч по-хозяйски помог увязать самовары на багажник к бородачу. У чернявого на багажнике уже что-то было прилажено в мешковине.

-Ну, дед, счастливо тебе жить да богатеть. Завтра в полдень жди… – садясь на велосипеды, пожелали Степанычу менеджеры.

– А какому музею кланяться?

– Имени дедушки Дурова, – послышалось уже с дороги.

«Вроде знакомое что-то…» – мельком подумал дед, направляясь в малинник. Его дела переложить не на кого…

…На другой день природа вновь солнечно улыбалась Степанычу. Весело позванивали ручейки. К полудню вылез погреться на лавочку и Шлык. Разговаривали на темы отвлечённые – о ранней весне да скорой копке огорода. Видать, что у каждого за душой была своя коммерческая тайна. Друг на дружку не смотрели, но оба то и дело поглядывали в сторону шоссе. Меж тем время подошло уже к часу дня.

– Кого высматриваешь? – первым не выдержал Шлыков.

– Думаю, горожане вот-вот повалят. Глядишь, и нам привезут по малой за сторожбу, – с ходу придумал Степаныч.

– Дачников, значит, высматриваешь, старый темнила? Давай выкладывай, как на духу, на сколько сторговался?

Не успел Кочкин достойно ответить, как и впрямь к дедам подкатил на иномарке первый из горожан – Валерка-москвич. Вылез весёлый, бородатый, с позванивающим пакетом в руках.

– Как прозимовали, аборигены? Снегом не занесло, не пограбили дачи? – тараторил он, выкладывая на лавку пласт­массовые стаканчики с сосисками.

– Бори-гены… Обзываться-то все мастера. У нас вчера тоже – Шлык, как их – тиквары были. Должны вот-вот подъехать за мебелью.

– Кому нужна ваша труха? – рассмеялся, нарезая сосиски, Валерка.

– Так ведь старина. Шутка ли – во сто тридцать тысяч всё оценили. Сейчас забирать да рассчитываться приедут, – доходчиво разъяснил бестолковому новосёлу Степаныч.

– А-а, ну тогда поднимем и за сделку, и за встречу, – первый дачник, чокнувшись с дедовскими стаканами, глотком опустошил свой.

– Видел я вашу старину, ни хрена не стоит, – заметил он, прожёвывая сосиску.

– Много ты понимаешь. Люди – менижиры…

– …А вот серебряные подсвечники у Шлыкова да твои, Степаныч, самовары с медалями – это да. И смотри не продешеви – такой самовар в Москве за тыщу долларов можно продать, а с умелым оценщиком и дороже, – продолжал Валерка.

– Долларо-о-в, – оторопело протянул Степаныч.

– Я вчера лавки с мылом тёр, чтоб вид придать, – задумчиво поделился Шлыков. – А подсвечники да примус им авансом отдал.

– И у меня самовары увезли – говорят, для предъявы, – после первого стаканчика реальная действительность стала доходить и до Кочкина.

– А по документам кто они, из какого музея? – разливая по второй, спросил Валерка.

– Да чёрт их знает, сказывали – из музея дедушки Дурова, – задумчиво ответил Степаныч.

Валерка в хохоте упал на завалину. Не скоро отдышавшись и утерев слёзы, вымолвил:

– Это вы – дедушки Дуровы. Больше нет такого музея во всей округе.

И, с сочувствием взглянув на стариков, провозгласил добрый, хоть не очень понятный тост:

– За сбычу мечт аборигенов, не подвергшихся цивилизации!

Шлыков с Кочкиным выпили, как на поминках, не чокаясь. И Степаныч, чуть пошатываясь, молча побрёл к дому. Лишь одна мысль неотвязно зудела в голове: «Ох, и дурят же нашего брата…»