Московская недвижимость
Двухэтажный дом без особого размаха, но для повседневного обитания, построенный в узком московском переулке, давно привык к людским сборищам. Как это часто бывает, прозван он не по имени архитектора, а по имени хозяина – «дом Нащокина». Но известен он не столько тем, что принадлежал одному из множества столичных дворян, а фактом посещения его великим человеком: в свой последний московский приезд, меньше чем за год до смерти, здесь побывал Пушкин. Об этом сообщают сразу две мемориальные доски: одна у бокового входа, маленькая и грязноватая, другая – тяжеловесная, с пушкинским рельефным изображением.
Сегодня этот московский особняк, предназначенный когда-то для жизни семьи, превратился в место собраний людей, посторонних друг другу. Собираясь там время от времени, эти люди – примерно одни и те же – общаются как старинные знакомые, с поцелуями, объятиями, ссорами, нагло-изучающими или бегло скользящими по лицам взглядами. Так было и несколько дней назад на вернисаже подарков Тонино Гуэрры.
Тусовка без героев
У этого вечера, по сути дела, должны были быть два главных героя: прилетевший из Италии Тонино Гуэрра, любимец кинематографистов и публики, вдохновитель, а то и соавтор российских фильмов (то как сценарист, то как автор музыки), и приехавший из Ярославля руководитель российского отделения Ассоциации культуры Тонино Гуэрры Вадим Соловьев, чьи усилия и личная дружба с нежно любящим Россию великим итальянцем способ-ствовали и вернисажу в Москве, и предстоящему в октябре перемещению выставки в Ярославль, и подготовке совместного с итальянцем проекта украшения Ярославля («Северный край» сообщал об этом в номере за 10 сентября). На самом же деле через полчаса после начала Гуэрра уже был вне досягаемости, а собравшаяся по привычке московская публика с одинаковыми блуждающими улыбками смотрела и мимо скромно наблюдавшего происходящее ярославца, и мимо развешанных на стенах и окнах, установленных в витринах работ итальянца. «Ах, как мило!» – чмок-чмок... Бокал в руке, разбросанные на полу свежеотремонтированного особняка палочки от бутербродиков, раздраженные реплики известной своими публикациями о друге Гуэрры, Тарковском, Паолы Волковой в адрес вывезенной итальянцем из России жены Лоры...
Что успели в небольших комнатах (экспозиция соразмерна нашему городскому выставочному залу) за считанные минуты рассмотреть уходившие вслед за Гуэррой «московские гости» – политик Ястржембский, писатель Радзинский, – не представляю. Просто они, как это бывает на театральных или музыкальных премьерах, собрались не «ради» выставки, а «по поводу», дающему им возможность напомнить о себе, укрепить или завязать деловые контакты.
Долго бродил по комнатам (причем по их середине, а не вдоль стен с экспонатами) писатель, ставший в последние годы завзятым живописцем, Войнович. Охотно давали интервью передаваемые репортерами с рук на руки, а то и записываемые одновременно с нескольких камер поэтесса Ахмадулина и ее муж, театральный художник Мессерер. Чрезвычайно мудро срежиссировал свое появление с опозданием на час с лишним актер Смехов: хоть и давно уже не было здесь Гуэрры, много бывавшего в театре на Таганке, дружного с его руководителем Любимовым, зато внимание к самому под шапочный разбор явившемуся актеру было значительно большим, чем если бы он гулял в толпе, почти рассеявшейся к этому моменту.
Герои вне тусовки
Ярославский же и – шире говоря – «не-московский» мотив вызывал снисходительное удивление, не более того. «Что это вы все из Ярославля понаехали?» – это тот же Смехов начал беседу перед телекамерой в ответ на вопрос о выставке, организованной при заметном ярославском участии. Была и другая реплика московской посетительницы, высокомерно прокомментировавшей присутствие немалого количества даров Гуэрры, представленных для экспозиции Владимиро-Суздальским музеем-заповедником (смысл был примерно: «как это оно туда попало?» или «как это они смогли выцарапать?»).
Зато поднявшись по неудобной, крутой, прямо от порога идущей лестнице, можно было практически без помех со стороны гулявших по центру комнат участников тусовки обойти стены с теми самыми подарками, которые здесь были собраны.
Гуэрра – очаровательный стилизатор, имитатор, интерпретатор того, что видел и полюбил. В его живописных фантазиях с уточками, рыбками или керосиновыми лампами, с напряженно предъявляющими себя публике людьми главное – это не «что», а «как». Ему нравятся насыщенные, но лишенные конкретности цвета, густой фон заливает то сливочно-малиновый, то странно-синий, то матово-зеленый цвет. Предметы, естественно, существуют отдельно от этого фона. Во всем – теплый, доброжелательный настрой. Ему нравится рисовать – и он рисует. Так же, как нравится сочинять что-то с помощью слов или нот.
Так случилось, что, во всех видах деятельности оставаясь чуть ли не дилетантом, он оказался нужен множеству профессионалов, хотя его имя, и это, видимо, не случайно, проч-нее всего связано с именем Феллини. Эти двое создавали ощущение радости жизни и необязательности тяжелого труда, ощущение удоволь-ствия, ради которого создается нечто, становящееся затем интересным большому кругу людей. Гуэрра и сегодня не вписывается в понятные рамки профессиональной дея-тельности, уж больно он свободен той удивительной внутренней свободой, когда рядом с ним становится неуютно от сознания собственной закрепощенности.
Один вечер с работами Гуэрры, но – для некоторых, слегка опоздавших по транспортно-технической причине ярославцев – без самого Гуэрры оставил двойственное впечатление. Москва в очередной раз, лишь в списке на табличке поблагодарив ярославцев, «воспользовалась» провинцией. Но мало заметила и усталого итальянца. Жаль, что человеческое тепло и талант Маэстро оказались для тусовки только интерьером. Надеюсь, в Ярославле атмосфера выставки будет иной.
//Татьяна ЗЛОТНИКОВА, доктор искусствоведения.
