Мальчишка с нашего двора

Важнейшее из искусств
...Андрей Григорьев появился на свет в Рыбинске и был по сути в своей семье первым «стопроцентным» горожанином. Деды с обеих сторон перебрались в город накануне войны, покинув обжитые большесельские, по маминой линии, и пошехонские, по линии отца, земли по разным причинам. Деда по отцу, говорили взрослые, толкнула на этот поступок коллективизация, хоть и терять ему было нечего. Семья Григорьевых вообще, а дед - особенно, вещизмом не страдала сроду. Более того, внезапно свалившееся на голову «богатство» (по мальчишеским, конечно, понятиям) - найдённое то ли на чердаке, то ли, напротив, в погребе ведро, полное медных монет, дед безжалостно сдал в цветмет, хотя у внука Андрюши были на этот клад куда более солидные планы. Ведро с деньгами предполагалось опять закопать, но уже не так бестолково, как это было сделано предшественниками, а согласно тактике и стратегии пиратов, знающих толк в подобных вещах: ровно в полдень, в направлении северо-запада, куда указывала ветка старого дуба (а возможно, липы), для чего следовало отсчитать пятнадцать шагов... Ну и далее по тексту.
История с кладом, завершившаяся, по мнению мальчика, столь бездарно, пришлась на тот период времени, когда все окрестные сорванцы, и Андрей Григорьев в том числе, бредили далёкими морями и пиратскими приключениями. Вообще по тематике игр дворового мальчишеского сообщества можно было судить о репертуаре в городских кинотеатрах. Как только на киноэкраны выходили фильмы «Спартак», «Даки» или «Триста спартанцев», тотчас изготавливались мечи и щиты, днём и ночью во дворах шли гладиатор­ские бои. После «Трёх мушкетёров» все становились ужасно галантными и обращались друг к другу не иначе как «милостивый государь». Стоило появиться на киноафише орлиному профилю Гойко Митича - не ходи к гадалке, тотчас начинались бесконечные игры в индейцев.
Надо сказать, что субботние походы в кино - на неделе подобные развлечения не поощрялись родителями, но выходные - дело святое! - были настолько яркими событиями в мальчишеской повседневной жизни, что запоминались надолго. Даже сегодня, когда с того времени, о котором идёт речь, минуло лет эдак сорок и знакомство нашего героя с мировым кинематографом обрело совсем иные масштабы, кинопоходы детства помнятся ему так, как будто это было вчера. Неизменно сильное впечатление производило само убранство Дворца культуры (нынешний ДК «Авиатор»), где помимо кинозала были огромный театральный зал, хрустальные люстры, ниспадающие красивыми складками шторы... - всё это великолепие после привычного домашнего интерьера: деревянный дом, удобства на улице, во дворе толкутся куры - каждый раз ошеломляло как в первый.
Надо сказать, что педагогический коллектив школы № 26, в которой учился Андрей Григорьев, настолько проникся ленинской уверенностью, что важнейшим из искусств для нас является кино, что в школе время от времени даже отменялись занятия и все классы, с первого по десятый, хором отправлялись в кинотеатр «Центральный» на первый сеанс. Смотрели самые разные фильмы, а не только детский репертуар: с той поры запомнились «Директор» (с Николаем Губенко, а вовсе не с Джеймсом Белуши в главной роли), «Красная площадь», «Братья Карамазовы» (не включённые ещё тогда в школьную программу)...
- С одного из просмотров мы решили с мальчишками слинять. В тот раз мы шли смотреть «Чайковского», но нам показалось, что это фильм исключительно девчачий. А в «Авиаторе» в этот день шёл другой фильм - про революцию, «Угол падения» назывался. Приходим мы к кинотеатру, а там, несмотря на раннее утро, стоит толпа желающих посмотреть «Чайковского» и все стреляют лишние билетики. Мы тут же за сорок копеек продали свои и без малейшего зазрения совести отправились на «Угол падения».
Естественно, классный руководитель Фрида Львовна отследила массовую неявку и вечером пошла по домам - открывать глаза родителям на то, как их чада относятся к Чайковскому. В качестве наказания прогульщикам было вменено пойти в выходной день в кинотеатр неорганизованным порядком и фильм «Чайков­ский» посмотреть-таки.
- С тех пор Смоктуновский стал одним из самых любимых моих актёров, - говорит Андрей Вениаминович, - а из «Угла падения» не могу вспомнить ни одного эпизода.
Мальчик и Ильич
Нет, всё-таки никогда не знаешь, где и когда срикошетит то или иное мимолётное детское впечатление. Вот, к примеру, огромный портрет Ленина, занимавший целую стену актового зала в детском саду, в который ходил Андрей Григорьев совсем уж в юные годы. Висел себе портрет и висел, в любом советском учреждении была подобная деталь интерьера в шестидесятые годы прошлого века. Но вот что примечательно: именно этот портрет, точнее - образ дедушки Ленина, всплыл в памяти Андрея, когда он, уже будучи школьником, один-единственный раз забрёл на занятия кружка лепки.
- Руководитель нам тогда сказал: лепите для начала кто что хочет... Ну, я и слепил.
- Только не говорите, что изваяли бюст Владимира Ильича!
- Конечно!
- Да почему вдруг?!
- Может, потому, что это показалось самым несложным. Ребята, занимавшиеся в кружке, делали потрясающие вещи. Например, действующий макет фонтана Дружбы с ВДНХ: и глиняные скульптуры были все вылеплены подробно, и даже вода текла. Я здраво оценил свои возможности: такой фонтан мне ни за что не слепить, а на зайчиков размениваться не захотелось... Но мой «Ленин» руководителю решительно не понравился, он обозвал его «фантомасом» и велел тотчас сломать. На этом мой курс ваяния и закончился.
Стивенсону на зависть
Андрей очень рано пристрастился к книжкам. Ещё до того, как научился читать самостоятельно, он наизусть выучил те незатейливые детские истории, вроде «Мойдодыра» или «Федорино горе», которые читали ему вслух мама Женя и папа Веня.
А потом пошла эпоха запойного чтения: ночью под одеялом с фонариком, в школе во время уроков, тайком передвигая книжку под партой. Проблема была одна: хороших книг в то время было практически не достать. Хотя, конечно, имелись библиотечный читальный зал, разные журналы и газеты, которые родители обязательно выписывали, и Андрей даже приноровился делать собственные книги, вырезая печатавшиеся в «Пионер­ской правде» из номера в номер повести с продолжением и наклеивая потом вырезки в тетрадь.
Что касается покупки книг, то тут дело пускать на самотёк было совершенно невозможно. Эдак вовсе ни с чем останешься! Андрей с приятелем, таким же страстным книжником, разработали определённый ритуал: раза два в неделю в послеобеденное время они методично обходили все книжные магазины города. Было таковых немного, штук шесть. Время от времени в расставленные сети попадалась какая-нибудь «золотая рыбка» - «Морской волк» Джека Лондона или «Том Сойер» Марка Твена. Издания, как правило, были неважного качества, на плохой бумаге, но разве это имело в те годы значение? В случае удачи книга откладывалась у продавца «на полчасика», и мальчишки стрелой неслись по домам за деньгами. Некоторые книги, купленные в то время, до сих пор сохранились в коллекции Андрея Вениаминовича.
А иногда и вовсе случалось фантастическое везение, например, когда кто-нибудь из знакомых по каким-то причинам вдруг отказывался от очередного тома «Всемирной литературы».
- Однажды один наш знакомый, у которого была подписка на «Всемирку», вдруг отказался от тома Уэллса, так как у него было «огоньковское» собрание сочинений этого писателя. Он сказал: придёшь в магазин, назовёшь мою фамилию, и тебе выдадут Уэллса. Не веря своему счастью, я помчался в магазин... До сих пор помню, с каким восторгом и торжеством я вышел на улицу, став обладателем заветного тома, как я шёл, нарочито небрежно повернув книгу обложкой к прохожим, чтобы все видели, как мне повезло в этой жизни, - рассказывает Андрей Вениаминович.
Когда количество прочитанного переросло в качество, Андрей решил сам восполнить нехватку в природе хороших книг и сочинил парочку романов: один в пику Стивенсону, из жизни пиратов, а второй, чтобы Айзек Азимов не задавался, - про роботов. Хотя в эти годы он вовсе не бредил литературой как профессией и в школе считался приверженцем точных наук: успешно участвовал во всех математических олимпиадах, и ему даже прочили поступление в специальную математическую школу при МГУ...
К счастью, слово всё-таки победило цифру. В девятом классе Андрей Григорьев поступил в университет рабкоров, который существовал при редакции газеты «Рыбинская правда», и, собственно, именно тогда решил стать журналистом. Последовавшие за этим годы убедительно доказывают, что это было единственно правильным решением.