Мы сохраним тебя, Русская Речь

Порнуха на чисто русском языке По определению Бердяева, русский человек всегда был свободен в своем языке. Под влиянием демократических процессов у народа «развязался» язык. Скованность, зажатость, стандартность, которые были свойственны находящемуся под гнетом цензуры советскому человеку, исчезли. Освобожденная разговорная стихия захлестнула нашу повседневную жизнь. На страницы газет и в электронные СМИ перекочевал язык подворотен. Вольготно он себя чувствует и в устах элиты общества, это даже перестало уже шокировать. – Любовь Геннадьевна, то, что происходит сегодня с языком, – развитие или деградация? – Язык – тот инструмент, который нуждается в так называемом актуализировании. В связи с тем, что изменились общественные, экономические и политические условия, возникает необходимость обновления инструмента воздействия и взаимодействия языка. Оно приходится на эпохи слома, распада старого, появления нового. В наше время произошло совпадение: с одной стороны, наблюдается интерес к слову, человеку говорящему, которому дано право высказываться, с другой стороны, происходит процесс внутреннего развития языка, связанный с открытием границ, притоком новых слов, появлением новых стандартов. – Да, право дано, но как им пользуются? Раньше можно было учиться говорить у дикторов радио и ТВ. В речи нынешних дикторов, обедненной, неряшливой, нет никаких норм грамотности, она – пример того, как не надо говорить. – К великому сожалению, сегодня эталонное понятие об идеальном языке размывается. Сейчас нет института дикторов. Многие тексты выходят в авторской редакции, то есть авторы берут на себя право говорить о собственном видении эталона. Очень часто автор подвержен стилистическому требованию: он должен удовлетворить потребность читателя. Поэтому сегодня уместнее говорить о том, что норму в первую очередь формирует то, что будет оправдано в данной ситуации. – У нас есть целая группа писателей, которые не считаются ни с какими нормами, например Пелевин, Алешковский, Сорокин. – Вся эта проза имеет своего читателя. Она оправдана с позиции закрепления в художественном тексте определенных явлений в языковом пространстве той или иной группы людей. Так, пелевинские тексты ориентированы на тех, кто говорит на смеси русского языка и языка интеркультуры. Алешковский погружает нас в пространство андеграунда, он дает возможность ощутить языковую среду тех, кого мы называли диссидентами. В их кругу слово, находящееся за пределами нормы, было нормативно, оно являлось неким вызовом официозу. Александра Кабакова как-то спросили: кто из современных прозаиков в большей степени продолжает стилистику русской литературной речи. Он, как ни странно, назвал Сорокина. Да, его эксперименты со словом иногда носят характер вызова, но с точки зрения тональности, организации фразы, грамматики языка Сорокин продолжает традиции русской классической прозы. – «Голубое сало» – явная порнография, но написана грамотным русским языком. Значит, зря шумят «Идущие вместе»? – Кто им дал право проводить ревизию? Действия этих молодых людей рождают ощущение, что мы возвращаемся к жесткой цензуре, где за основу берется правило: должен быть набор. Однако пространство культуры речи – не набор, а отбор. «Задисни в тюбик, там прохладно» Чистого, неиспорченного русского языка никогда не существовало, поэтому его радетелям всегда было с чем бороться. В начале прошлого века язык захлестывали волны уличной стихии – митинговые речи, жаргон беспризорников и воров. Сегодня язык вновь окунулся в стихию жаргона. Разные сообщества людей изобретают свои разговорные словечки. «Новая русская речь» слышится в молодежной среде, где существуют различные группировки: реперы, панки, фанаты футбольных команд, металлисты, наркоманы. Каждая из них имеет свой «язык». «Тащусь, торчу от Prodigy» взято от наркоманов. «Улет», «отпад» – так выражают восторг нынешние студенты. Общение с ними порой настолько затруднительно, что без переводчика не обходится. «Это какая-то шняга», то есть это никуда не годится. Фраза «Ты что, рамси попутал?» означает «Ты вообще ничего не понимаешь?». Самым «навороченным» мне показалось выражение «задисни в тюбик, там прохладно», то есть «отстань от меня, ты мне надоел». Слова из блатного языка – «крутой», «наехать», «разборка», «пахан» – стали повседневными в разговорной речи молодых. Неудивительно – ведь происходит романтизация образа бандита и в жизни, и на экране, где засилье таких киногероев, из уст которых звучит мат, уже не заглушаемый звуковыми сигналами. Молодежь матом не ругается, она так разговаривает. Приходится констатировать грустный факт: нашествие блатной и ненормативной лексики ведет к деградации речи у молодежи. Школьные учителя литературы с сожалением говорят: им приходится снижать уровень общения, чтобы быть понятыми. Если раньше учитель ориентировался на сильного ученика, то сейчас на среднего и ниже. Депутаты «подбирают хвосты» В изобретательности новояза весьма преуспела и современная политическая элита. Язык политических деятелей сегодня – главное средство для достижения цели: убрать, очернить, дискредитировать, выбрать, сделать карьеру. А цели-то пытаются достичь при помощи несуразных словосочетаний. Ошибки в речах политиков делают их посмешищем в глазах народа. Вся страна потешалась над «начать», «принять» и «углубить» Горбачева. Вызывала смех языковая дикость Черномырдина: «Я был с президентом во все его критические дни», «Не надо умалять свою роль и свою значимость. Это не значит, что нужно раздуваться здесь и, как тут говорят, размахивать кое-чем». «Все это так прямолинейно и перпендикулярно, что мне неприятно», – вот перлы знаменитого черномырдинского косноязычия. Депутаты тоже вносят весомый вклад в сокровищницу колоритных русских выражений. Они «продавливают» решения, «подбирают хвосты», «проголосовывают» президента. – Устная речь, – говорит Любовь Геннадьевна, – свободно творится в экспрессивной ситуации, в режиме быстрого реагирования, поэтому она допускает некоторые оговорки. Но все-таки должны быть сдерживающие факторы. Говорящий с трибуны человек обязан понимать, что его слова будут воздействовать, что за произнесенным словом стоит информация о нем как человеке говорящем: как он выстраивает речь, как приходит от мысли к слову. Когда это не рассматривается в качестве требования, то наступает словесный беспредел. – Нужно ли учить публичному выступлению? – Безусловно. В классической риторике существовало направление, которое так и называлось: публичное красноречие. Традиционно мы приводим студентам пример из разряда классических риторических формул: что говорит ритор ненамеренно? Оказывается, о себе: о своем освоенном или неосвоенном пространстве культуры, умении оперировать мыслью, владеть собой во время выступления, то есть не хвататься за трибуну, не раскачивать ее, не жестикулировать. То, что мы видим сегодня, – грубо, зримо и смешно. – У нас уже поговаривают о том, что политики должны проходить экзамен на владение нормами публичной речи, как это делают американские президенты. – Языковую политику нужно реализовывать не только для политической элиты, но и для простых людей. Надо всем понять: дурно говорить неправильно. Плохо, когда в речи есть долгие звуковые паузы, этим особенно грешат телерепортеры. Все эти их «э-э-э, о-о-о» затрудняют восприятие, делают речь неэстетичной. «Я знаю три слова, три матерных слова...» Пожалуй, впервые в истории отечественной словесности вышел на свободу тюремно-воровской жаргон. На языке «русской фени» бодро заговорили литераторы, писатели-сатирики на эстраде, на страницах газет запестрели заголовки с блатным подтекстом. «Хор в законе», «Один чувак хиляет по Бродвею», «Подсел на Паганини» – это названия статей не из бульварных изданий, а из газеты «Культура»! На прилавках книжных магазинов стройными рядами стоят книги, названия которых являются своеобразным сигналом, опознавательным знаком: «Привет, уркаганы!», «Прощай, пахан», «Лох и бандиты», «Катала», «Кидала», «Воровской общак», «За базар ответим». Писатель Олег Павлов справедливо отмечает: «За последние 50 лет нашей истории через лагерную систему прошли миллионы людей. Лагерный жаргон стал основой современного просторечия, он проник в литературу и даже больше – в культуру. Блатная речь вкупе с американизмами – вот новый деловой русский язык, на котором мы не читаем, а живем, работаем». «Я знаю три слова, три матерных слова. На этом словарный запас мой исчерпан», – поет Найк Борзов. Всего три – это очень мало по сравнению с нынешним потоком печатных матерных выражений. Сегодня книжный рынок наводнен словарями для ознакомления с тюремно-блатным жаргоном и мата: «Энциклопедия русского мата», «Словарь жаргона преступников», «Словарь тюремно-лагерного жаргона». – Мы не раз этот вопрос обсуждали на кафедре, – говорит Любовь Геннадьевна. – Выпускать подобные словари нужно, но не для широкого круга читателей, а для специалистов, изучающих язык, то есть для служебного пользования. Было бы значительно полезнее появление на книжных развалах хороших толковых словарей. – Среди этой блатной отравы вдруг появляется проза Бориса Акунина – литература совершенно иного рода. Сам писатель говорит о себе: «Если вам неинтересно читать про паханов, киллеров и путан, про войну компроматов и кремлевские разборки, если вы истосковались по добротному, стильному детективу, тогда Борис Акунин – ваш писатель». Как вы думаете, явление Акунина – это паразитирование на классической русской литературе или реакция на пресыщенность читателей негативной информацией и литературой? – Считается, что это хорошая экспериментальная проза, своеобразная попытка грамотного филолога вернуть читателя к классической литературе, к пространству русского слова, к длинным, пространным монологам. Мы привыкли говорить короткими, емкими, целеустремленными, зачастую агрессивными фразами. Акунин возвращает нас к плавности русской речи. «Берегите родину, отдыхайте на курортах Кипра» Рекламный язык – еще одна волна захлестнувшей нас языковой стихии. «Не тормози, сникерсни!», «Масло «REDIS» – друг семьи», «Рондо» сближает» – фразы так и стучат по мозгам. Существует мнение, что наша реклама либо идиотическая, либо агрессивная. К этому, пожалуй, нужно добавить: зачастую с безграмотными текстами. – Рекламный язык – это особая данность, которая только-только начинает изучаться, – поясняет Любовь Геннадьевна. – Здесь неизбежны ошибки, парадоксы, курьезы. Когда был проведен опрос, оказалось: многие считают, что Галина Бланка – это домохозяйка, а на самом деле – белая курица. Есть просто комические тексты, например: «Берегите родину, отдыхайте на курортах Кипра». Так как рекламный язык находится в стадии формирования, мы должны относиться к этим ошибкам как к болезни роста. У нас на филфаке создано отделение для тех, кто будет создавать рекламные тексты. Мы в тесном содружестве работаем с международным институтом рекламы. Сейчас подрастает новая генерация создателей рекламных текстов. Я надеюсь, что мы хотя бы на региональном уровне оградим наших потребителей от грубых ошибок. – Любовь Геннадьевна, а какие недостатки выявляются у абитуриентов на вступительных экзаменах? – Их результаты показывают, что сегодня наиболее актуальным является владение языком. Проблема заключается в том, что у нас нет отработанной практики обучения письменному и устному связному высказыванию. Общий недостаток у выпускников школ – неумение самостоятельно мыслить. Абитуриент идет на поводу у шпаргалок, «золотых сочинений» и даже здесь допускает ошибки, неумело компилируя готовый текст. Если смотреть с точки зрения количества ошибок – их достаточно. Пробелы в правописании в вузе поздно восполнять, ведь орфографическая грамотность закладывается в 3 – 5-х классах школы. – Вы ведете передачу «Экология речи» на ГТРК «Ярославия». Какова ее цель? – Мы поставили задачу не поучать, не давать какие-то готовые рецепты, а показать грамотное отношение к слову как к инструменту, который помогает человеку говорить так, чтобы его поняли. Здесь слово «экология» выступает как сохранение того статуса слова, который должен быть. Дай Бог, чтобы эта передача нашла своих зрителей, ведь сегодня нам предлагают вместо великого и могучего эрзацы, которые пагубно влияют на разговорную русскую речь. Надо каким-то образом исправлять существующее положение. Фото Вячеслава ЮРАСОВА.