Эта боль не дает мне покоя

По лесной партизанской тропе

Ярославец Иван Семенович Таратонькин войну встретил 15-летним парнишкой. До освобождения в сентябре 1943 года оккупированной немцами родной Смоленщины он был партизанским связным.

Сейчас, на склоне лет, Ивану Семеновичу захотелось на бумаге сохранить свои воспоминания для внуков и правнуков. Исписанную убористым почерком тетрадь он прислал нам в редакцию. Мы выбрали из нее отрывок о первых шагах по партизанской тропе.

«Жили мы тогда в деревне Палом Рославльского района Смоленской области. Гитлеровские войска пришли к нам уже через несколько недель после начала войны. И сразу же резко изменилась погода. Теплое солнечное лето моментально сменилось слякотной осенью, а потом пришла столь лютая, морозная зима, какую не могли вспомнить даже старики. А немцев, особенно тыловые части, не слишком хорошо подготовили к нашему климату. Они страшно мерзли. Да к тому же их, похоже, и не кормили. Тыловики всегда ходили замерзшие, голодные и злые. Наш народ их очень боялся, они отнимали у нас все подчистую: теплую одежду, валенки, скот, запасы продуктов.

Ушедшие в леса партизаны помогали тем, кто остался в городах и селах: спасали коров, минировали дороги, чтобы не дать возможность немцам вывезти скотину на автомобилях. Ответной мерой со стороны оккупантов был приказ старостам и бургомистрам мобилизовать население на разминирование дорог. Делалось это так: лошадь впрягалась в борону и выворачивала грунт вместе с минами. Но частенько мины взрывались.

Тогда многие решили угнать своих коров в лес, к партизанам. Получалось еще хуже, непривыкшая к лесному сумраку скотина испуганно ревела и выдавала место нахождения партизан. Вот и приходилось пускать ее на мясо. Но уж лучше для своих партизан, чем для оккупантов...

Недалеко от нашей деревни находился большой партизанский отряд имени Сергея Лазо. Мои родители помогали им. Мать подавала партизанам условные знаки. Если полицаев или немцев в деревне не было, на забор вывешивалась мокрая тряпка, если они возвращались – тряпка снималась. В зависимости от этой информации партизаны принимали оперативные решения. Но информация должна быть точной! Для сбора ее мама разработала такой сценарий:

– Ты, сынок, иди на дальний конец деревни и не спеши возвращаться, а я как будто в поисках тебя буду все высматривать. И ты за всем хорошенько посмотри...

Отец знал свой лес намного лучше партизан и был у них проводником. Водил их безопасными тропами на расположенную довольно далеко от леса железную дорогу, помогал подрывникам пускать с откоса идущие на фронт фашистские составы. Потом у партизан появилась необходимость иметь своего агента среди железнодорожных рабочих. Отец повез меня в пристанционную деревню Зверинка. По дороге он объяснял мою задачу: необходимо выяснять, какие, с чем формируются на станции составы, где находится охрана, когда происходит смена караула, и обо всем этом немедленно сообщать в лес, партизанам».

Родителей Ивана кто-то предал, и летом 1942 года оккупанты их расстреляли...

Ивану повезло, он дождался освобождения родной земли, в конце 1943 года его призвали в армию. Закончил войну в мае 1945 года в Вене в должности командира 122-миллиметрового орудия.

Меня нашли среди мертвых

Я бывший сержант связи 6-й (21-й) гвардейской армии. В 18 лет ушла добровольцем на фронт, прошла Сталинград, Курскую дугу, Белоруссию, Прибалтику. В действующей армии была связисткой, работала на телеграфном аппарате СТ-35, на дивизионном коммутаторе и была допущена к доставке всех донесений, оперативных разведданных, шифровок. В любое время, днем или ночью, в любую погоду, в кромешной темноте (нельзя было пользоваться фонариком) доставляла в штабы армии все донесения командованию.

Хочу поведать о двух эпизодах моей фронтовой жизни. Прибалтика, ноябрь. Моросит дождь. Холодно. Поступил приказ: в артиллерийский отдел нужно срочно доставить донесение. Где-то за полночь. Вышла из экспедиции – сплошная темнота.

Вышла к болоту, знаю, там есть узенький настил, днем ходила. Я нащупала эту тропинку. Видимо, от напряжения поскользнулась и равновесие не удержала – свалилась. Думаю, ну все, засосет болото, и никто знать не будет, пропала. Меня тянет это ледяное месиво вниз, но такое было стремление выжить, что я вылезла на тропинку и поползла. Мне казалось, что это страшное болото я так и не смогу преодолеть. Преодолела! Вышла на узенький бережок, кругом лес стеной. Ничего не вижу! Тычусь в каждое дерево... Поняла, глаза не видят от нервного потрясения. Вся промокшая от холода и страха, я села на сырую землю и заплакала. Уловила – кто-то идет. Это – наш патруль. Донесение вручила вовремя, артиллерия сработала в назначенный час. Было мне тогда 20 лет.

Другой случай произошел тоже в Прибалтике, в 45-м году. Наше подразделение связистов находилось в двух километрах от станции Вайнеде. Я возвращалась с задания и спешила доложить, что особо важные шифровки доставлены с опережением. Если бы я знала, что случится, вернулась бы на 5 минут позже... Армия прижала фашистов с суши, с моря корабли держали их на прицеле, а наш полк обеспечивал бесперебойную связь. Вся эта группировка называлась «Курляндский котел». Самолеты немцев обнаружили наш полк в лесу и, такая была версия, сбросили 500-килограммовую бомбу. Много наших погибло, около 80 человек очень опытных, классных специалистов, прошедших войну от Сталинграда до Прибалтики.

Меня нашли в куче мертвых. Всех приготовились хоронить, выкопали братскую могилу. А была зима, 16 января. Поочередно укладывали в могилу уже застывших от холода. Дошла очередь до меня, кто-то из ребят закричал: «У Саши есть пульс!» Случай, да? Могли бы зарыть. Меня подхватили и бегом в госпиталь. А там не хотели принимать, говорили: она уже мертвая. Ребята убедили, упросили, и меня положили на операционный стол, стали промерзшую до костей оттирать спиртом, я открыла глаза и потеряла сознание на девять дней и ночей. Ранена была в голову, ноги. На левой щеке потом был в палец толщиной лилово-багровый рубец. Каково для девушки двадцати лет?

Впоследствии я дважды делала пластические операции и долго не слышала.

Для женщин не было отдельных госпиталей, но нашли маленькую комнатенку и разместили нас, трех полковых связисток. Все быстро узнали, что в госпитале лежат тяжелораненые девушки, и ребята очень тепло и бережно ухаживали за нами: то чай где-то раздобудут и сахару понемногу наскребут, из ложечки напоят, то повязку поправят. Приехали армейское начальство, командующий армией. В палате меня наградили боевым орденом Красного Знамени. Весь день шли раненые, даже на костылях, поздравляли – какими чуткими были фронтовики!

В 1947 году я вышла замуж, муж тоже фронтовик, участник Сандомирского плацдарма, был заместителем командира полка по связи.

Александра МОЛТЯНИНА (Корбакова).

Oн Сказал: «Я вернусь»

Каждый год 9 Мая я прихожу к Вечному огню, чтобы почтить память воинов Великой Отечественной войны, отдавших свою жизнь за любимую Родину. Среди них мой двоюродный брат Василий Белугин.

Он родился в 1924 году в Вологодской области. Позже с семьей переехал в Ярославль. Рос в рабочей семье: отец Петр Николаевич – столяр 6-го разряда, мать Анна Александровна – разнорабочая автозавода. Василий с братом Евгением ничем не отличались от своих сверстников, разве что скромностью и трудолюбием. Анна Александровна нарадоваться не могла на своих мальчишек. Василий после школы поступил в ремесленное училище. Мечтал освоить рабочую специальность и пойти на завод. В 1941 году Василию исполнилось 17 лет.

Грянула Великая Отечественная война. Почти из каждой семьи уходили на фронт мужчины. Отправился защищать нашу землю от врагов Петр Николаевич, а в 1942 году пришла повестка и сыну. На прощание Василий сказал: «Не плачь, мама, война скоро кончится, и я вернусь».

От него пришло только одно письмо. На душе у матери было тревожно. Но беда не приходит одна. Заболел младший сын Евгений. Врачи поставили страшный диагноз: тяжелая форма туберкулеза. Нужны были лекарства, усиленное питание, уход. А где все это взять? Спасти сына ей не удалось. Анна Александровна осталась одна. Потом пришло письмо: «Ваш сын Белугин Василий Петрович пропал без вести». Появилась надежда, что он жив.

Петр Николаевич вернулся с фронта инвалидом – почти полностью потерял слух из-за контузии. А Василия не дождались. После окончания войны Анна Александровна искала сына. И получила сообщение: «Эшелон, в котором находился Василий Петрович Белугин, разбомбило недалеко от Сталинграда при налете вражеской авиации...» Так погиб мой двоюродный брат, которого я почти не помню. В 1941 году мне было четыре года.

Я не знаю, где покоится прах Василия. Эта боль не дает мне покоя. Поэтому в День Победы прихожу к Вечному огню, приношу живые цветы. Я стою склонив голову и молча скорблю о воинах, не вернувшихся с войны, и о своем брате Василии Белугине. Вечная им память!