Окончила юридический факультет Ярославского государственного университета имени П. Г. Демидова и факультет международного права Стенфордского университета (США). В УВД в контакте с ГАИ занимается расследованием дорожно-транспортных происшествий с тяжкими последствиями.
– Сами вы машину водите?
– Шесть лет.
– Своя у вас есть?
– «Девятка».
– Я когда услышала вашу фамилию, сразу вспомнила Шурика из «Следствие ведут знатоки». Он ваш коллега, тоже следователь, его играет артист Каневский. Случайно, не родственник?
– Возможно. Мы не исключаем такое. Просто это еще нужно доказать.
– Сходство фамилий не
повлияло на ваш выбор профессии?
– Вы знаете, нет. В Ярославле, мне кажется, больше знают не артиста Каневского, а моего папу. Часто спрашивают: «У вас, случайно, родственник в техническом университете не работает?» Отвечаю: «Да, мой папа». Он на кафедре высшей математики больше тридцати лет преподает, был заведующим кафедрой.
– И как же вы не пошли вслед за ним по математической стезе?
– Это было исключено. Мама у меня кандидат химических наук, папа, соответственно, воспитывал меня в духе математических наук. И, честно говоря, так они меня всем этим достали, что я сделала свой выбор чисто из противоречия.
– А как получилось, что вы столько уже успели? Учились в Америке, Англии...
– В США я попала в 1994 году еще школьницей. В Ярославле действует такая международная программа – American Field Service (АFS), которая занимается обменом студентов и школьников старших классов между различными странами. В конкурсе участвовало около 800 человек из разных школ области и получилось так, что я вместе еще с тремя ребятами его прошла. В Америке прожила чуть больше года в маленьком городке Салинас на побережье Калифорнии. Мне было пятнадцать лет, шестнадцать уже исполнилось в Штатах. Записали, согласно моему возрасту, в выпуск-
ной класс Салинас хай скул. Так как я знала английский «не очень» и это, разумеется, там сразу выяснилось, тем более что моментально окунаешься и в сленг, и в какие-то словечки, характерные чисто для Калифорнии, пришлось ходить с маленьким таким словариком, серьезно заниматься языком в школе. Мне потом преподаватель даже выразил благодарность за терпение и старание в постижении Шекспира. Но я сама считаю, что больше всего мне помог Джон Стейнбек. Я писала курсовую работу по Стейнбеку. Надо было прочитать его книги на английском языке «Райские пастбища», «О мышах и людях», «Гроздья гнева», «Зима тревоги нашей».
– И вы их все одолели по-английски?
– Мне понравилось. Может быть, потому что я жила там в очень интересной семье, с ней связана целая история... Стейнбек родился в Салинасе, а я жила у неких Тейлоров. Очень состоятельные, культурные и интересные люди: хозяин дома Брюс, его жена и дети, мать Джоана. Однажды Джоана показала мне свой архив – любовные письма Джона Стейнбека к ее матери. Та была его возлюбленной, об этом ни в какой литературе не говорится, нет ее имени и в его автобиографии. Но я сама листала эти пожелтевшие странички, исписанные рукой великого человека! Незабываемое впечатление! Выглядели они, надо сказать, очень своеобразно. Как обычно пишут любовные письма? Как можно более аккуратно. А здесь, если Стейнбеку какое-то слово не нравилось, он его зачеркивал и заменял другим, сверху. Потом снова зачеркивал и так несколько раз в поисках окончательного варианта. И в таком виде отсылал любимой.
– А в городке что-то напоминает о Джоне Стейнбеке?
– Библиотека. Она была основана матерью Джоаны в память об их любви. Он, когда умирал, попросил ее помочь студентам и школьникам книгами, которые накопил. А мать Джоаны, со своей стороны, завещала дочери заботиться о библиотеке, выделила для этого определенную сумму на своем счету в банке. В доме, где жил Стейнбек, теперь ресторан, владелица его та же Джоана Тейлор. Но в жилой части дома ничего не изменилось, ни один предмет не перемещен, ты попадаешь в ту же обстановку, что окружала Стейнбека. Симпатичный такой двухэтажный особнячок.
– Я знаю, что после Америки вы учились еще в Англии. А там как оказались?
– Вернулась из США в Ярославль, поступила в Демидовский университет и на втором курсе после экзаменов чисто из любопытства отправилась в Великобританию. Мне всегда очень хотелось посмотреть эту страну, а теперь как студентку юрфака меня заинтересовали еще вопросы прецедентного права. У нас действуют законы и только законы. У них, если какой-то прецедент был хотя бы в четырнадцатом веке, его обязаны учитывать в современном судопроизводстве. Адвокатам приходится очень туго: надо знать все основные прецеденты за сотни лет!
Накупила я там более сорока книг, работала в библиотеке, а чтобы не киснуть, учила русскому языку детишек – платили мне вполне прилично.
И еще во время той же поездки я посетила одну очень известную английскую тюрьму. После долгих размышлений начальник тюрьмы дал все-таки на это согласие. В каждой камере там небольшая библиотека, телевизор в уголке, евроремонт. Цель такого «наказания», как мне объяснили, дать понять провинившемуся, что нехорошо поступать так, как поступал он.
– Ну и как, помогает?
– Я говорила с одним заключенным, из наших. У него все отлажено: едет в Россию, совершает преступление, а деньги отмывает в Англии. Он доволен. Разводит в камере цветы, книги читает.
– Дальше в вашей жизни был Стенфордский университет и снова поездка в США...
– Да нет, все дальнейшее уже происходило здесь. Был организован такой пробный курс, совместная программа университета города Стенфорда и нашего Демидовского университета. Жить и учиться в чужой стране дорого, вот и придумали дистанционное обучение. Сюда привозили всю необходимую литературу на английском языке, мы, двенадцать избранных, работали на компьютерах через Интернет, отвечали на вопросы стенфордских преподавателей по каждой теме, потом писали работы по международному праву, вопросам терроризма, химического и биологического оружия. Все это было на последнем курсе ЯрГУ, в результате я получила два диплома – Демидовского и Стенфордского университетов.
– Международный диплом – мечта многих. А какие-то перспективы его использования есть?
– Конечно. Я могу уехать за
границу в любое время и работать там по своей специальности или следователем по ДТП, как здесь, или кем угодно.
– Кстати, а как возник интерес к ДТП в вашей жизни? Как бы не очень женское дело.
– Я попала в дорожно-транспортное происшествие, и захотелось самой во всем разобраться. На работу в ГАИ меня, правда, сразу не взяли, пришлось идти в Дзержинское РУВД, инспектором по несовершеннолетним – по разным там наркоманам, токсикоманам...
– Тоже, наверное, остались яркие впечатления?
– Еще бы! Был у меня на учете один мальчишка-токсикоман. Однажды его в очередной раз заловили, стоит он у стенки, нос опустил, благоухает, я спрашиваю: «Что нюхал – «Момент»? Так и писать?» Он: «Не-а». «Что же?» «Супермомент!» «Ну, ты у меня, – говорю, – прямо гурман».
– А то, что вы молодая и красивая, а занимаетесь не просто ДТП, а ДТП с тяжкими последствиями – это ваш выбор или просто так получилось?
– Мой выбор.
– Вам интересно или как?
– Мне интересно. Может быть, кому-то не нравится выезжать оформлять трупы... Но ведь и это надо. И потом все следователи нашего отдела получают при том как бы еще одно образование – автотехническое. Непроизвольно. Многие вопросы, которыми нам приходится заниматься, связаны с устройством автомобиля – надо знать механизм ДТП: как происходит занос, как случается опрокидывание, в результате чего может оторваться колесо... Как правило, в качестве оппонентов приходится иметь дело с людьми умными, хитрыми, многие приходят с адвокатами, которые неплохо в таких делах разбираются, поэтому, чтобы соответствующим образом вести расследование и правильно поставить вопрос эксперту, нужно постичь множество чисто технических тонкостей. Разве не интересно? По-моему, очень.
– Правильно или неправильно показывают женщину-следователя во всем известных сериалах? Каменскую, например?
– Кстати, это моя кличка (смеется). Дежурный у нас часто говорит: «Вон Каменская идет». А правильно или нет показывают? Отчасти – да. На работу уходит очень много сил. Эмоционально у нас очень сложная профессия, и надо хорошо уметь отделять работу от личной жизни. Я другой раз не замечаю, но близкие обрывают: «Опять ты про свои трупы, про свои машины раскуроченные!» Все это, конечно, остается в сознании, каждый случай, каждый человек, которого допрашиваешь, это – чья-то трагедия, ты понимаешь, как бедняге тяжело, больно.
– А режим работы действительно такой напряженный, как в кино показывают?
– Это зависит от времени года. Зимой гораздо меньше аварий, а летом, в июле, августе – просто «вешалка». По 15 – 16 уголовных дел у каждого следователя – как минимум, хотя по нормативу должно быть три. Плюс к ним еще отказные материалы, по которым нужно делать проверку – их вообще не меряно.
– И никакой отдушины?
– Ну почему же? Чего только не бывает в нашей жизни! Как-то я вызвала свидетеля по дорожному происшествию. Сидим мы с моим начальником в кабинете, заходит мужчина и без слов начинает раздеваться. Хорошо, видно, подвыпивший накануне, сосредоточенный такой. Снимает рубашку, майку – прямо стриптиз устроил. Мы в трансе: «Что вы делаете? Вы в своем уме?» Еле добились от него, в чем дело. Оказывается, он в том ДТП был не только свидетелем, но еще и пострадавшим и пытался нам показать рану на плече.
– Как вы относитесь к подчас негативному отношению к ГАИ и к милиции вообще?
– Меня это обижает, хотя я сама старший лейтенант юстиции, а не милиции. У нас у всех несладкая работа, и платят мало. Людям хочется чувствовать себя за рулем спокойно, хочется найти угнанную машину, хочется, чтобы на дороге был порядок, а чего это стоит соответствующим службам, мало кто знает. Когда я поздней ночью приезжаю домой после очередного ДТП, кто меня видит? Только близкие, которые тоже не спят, ждут. Я появляюсь никакая, в шоке, у меня перед глазами развороченные трупы, чья-то голова отрезанная... А если такое каждый день, да еще по нескольку раз? И если на все ГАИ только одна дежурная машина? Так что, конечно, обидно.
Татьяна ЕГОРОВА.