пятница 06

Тема дня
Памятник Ленина в Ярославле: пять лет в ожидании пьедестала

Памятник Ленину в Ярославле был открыт 23 декабря 1939 года. Авторы памятника - скульптор Василий Козлов и архитектор Сергей Капачинский. О том, что предшествовало этому событию, рассказывается в публикуемом ...

прочитать

Все новости за сегодня

Видео
Управление
Вопрос дня
Как Вы считаете, две российские революции 1917 года - это
Фото дня DSCN5136 (2).jpg

Все фотографии





Люди ищут

на печать

Комментировать

суббота, 15 апреля 2006

Без иллюзий и очарований

нет фото

«Я напишу что­нибудь странное...» – обещал Чехов, приступая к написанию «Чайки». И странности его загадочной пьесы мировой театр до сих пор разгадывает. Свою версию, свой сценический «сюжет для небольшого рассказа» по прославленному чеховскому повествованию предложил ярославскому зрителю главный режиссер театра имени Ф. Г. Волкова Владимир Боголепов.

автор Нина ШАЛИМОВА, профессор Ярославского театрального института

 

Отметим сразу – ничего загадочного, таинственно пульсирующего на глубине чехов­ской пьесы в спектакле нет. Напротив, вопреки сложившейся театральной традиции, режиссер сосредоточивает внимание зрителей на банальной жизни банальных людей – на размеренном, вялотекущем течении ничем особенным не примечательных дней одной из многочисленных усадеб, разбросанных по всей среднерусской полосе России. Усредненные биографии, ординарные люди, скучные, необязательные разговоры... Режиссер пристально всматривается в эту обыкновенность, умело погружая в нее сперва актеров, а затем и зрителей.

Уездного лекаря Дорна режиссер видит человеком вялым, уставшим, погасшим. Глядя на то, как играет эту роль артист Вадим Асташин, трудно поверить, что некогда он был любимцем окрестных дам и первым покорителем губернских сердец. Наверное, действительно в нем главным образом любили хорошего врача. Влюбленная в него до сей поры Полина Андреевна в исполнении Галины Крыловой намеренно прозаична, надоедлива и временами докучлива до тошноты. Отвязаться от ее советов и просьб нет решительно никакой возможности. Что­то неистребимо бабье мелькает в ее облике и слышится в ее назойливых интонациях: «Время наше уходит...» Усталая гримаса – единственный ответ окружающих на ее приставания. Ее муж Шамраев в исполнении артиста Сергея Цепова груб, громогласен и примитивен, как и положено управляющему большим имением. Их дочь Маша (хороший дебют юной выпускницы Ярославского театрального института Натальи Мацук) в своем унылом черном платье и с не сходящей с лица не менее унылой миной обречена повторить жизнь своей матери: преследовать своей бесцветной и обреченной на безответность любовью соседа по имению, выйти замуж за бедного провинциального учителя, родить от него ребенка и до конца своей жизни пропадать в глуши от «милой деревенской скуки».

Эта специфично чеховская «рифма судьбы» – черта, тонко подмеченная режиссером. Неожиданно светлым юмором освещен в этом спектакле образ ее избранника Медведенко: с его наивным философствованием, незлобивостью, погруженностью в неизбывные счеты­расчеты, с которыми соотносится вся его невеселая жизнь провинциального преподавателя неведомо каких школьных дисциплин. Недавний выпускник театрального института Виталий Даушев так свежо и искренне играет эту роль, что вызывает безоговорочные симпатии зрительного зала.

«Пескариная» провинциальная реальность томит, не может не томить молодых героев чеховской драмы – Нину Заречную и Костю Треплева. На этих персонажах стоит задержать внимание – настолько откровенно и почти вызывающе по отношению к сложившейся театральной традиции они неталантливы, попросту малоинтересны. В спектакле оба героя предстают персонажами, напрочь лишенными того, что называется «индивидуальностью»: люди, отмеченные печатью ординарности, до времени стертые личности. Ирина Веселова и Илья Коврижных играют Нину и Костю без какого­либо намека на традиционный «второй план», скрытый «подтекст», потаенное «внутреннее действие». Тот Костя, которого играет Илья Коврижных, вряд ли способен написать пьесу о Мировой Душе. А та Нина, которую играет Веселова, – так исполнить роль Мировой Души, что и спустя два года Дорн не сможет забыть волнующего впечатления от любительского спектакля, сыгранного на фоне луны и колдовского озера. Не успев начать свою жизнь в искусстве, они уже проиграли ее. Нине суждено пополнить ряды многочисленных провинциальных актрисулек, в вагоне третьего класса путешествующих от одной антрепризы к другой, а Косте – остается только застрелиться, потому что он не тянет не только на открывателя новых форм в искусстве, но и на второразрядного беллетриста, каким является любовник его матери Тригорин.

В этом спектакле и Нина, и Костя – не соперники старшему поколению. Их более опытные соперники по актерской и писательской судьбе гораздо интереснее. Право, мы не можем осудить Тригорина за то, что страницы, отведенные в журнале под опус Треплева, он не захотел разрезать. Действительно, что там прочтешь: «афиша на заборе гласила» да «бледное лицо, обрамленное темными кудрями» – вот и все литературные изыски... Тригорин пишет «хуже Тургенева», а Треплев – даже «хуже Тригорина». Игорь Сидоренко играет отнюдь не «звезду» отечественной беллетристики – его герой, подобно Маше Шамраевой, «тащит свою жизнь волоком». Чувствуется, что тягомотность его столичной жизни не менее утомительна, чем жизнь уездной барышни. В этом до времени расплывшемся столичном литераторе спрятаны изрядные запасы специфично литературной злости – на себя (а Тригорин отлично знает, что он как «знаменитый писатель» – величина дутая), на тех, кто об этом только догадывается и, наконец, на тех, кто об этом судачит за спиной. В тригоринском монологе о своей писательской судьбе нет ничего резонерского – артист произносит его с подлинной горечью и прорвавшейся наружу злостью. Видимо, действительно Нина, сама того не ведая, наступила на его «любимую мозоль». Все остальное время он молчалив, скрытен и так вял, что этой своей вялостью может вполне поспорить с уставшим от жизни Дорном. Он органично сливается с остальными обитателями имения – ему с ними проще и комфортнее, чем со своей яркой и неожиданной любовницей, знаменитой актрисой Аркадиной.

Вот кем режиссер откровенно любуется и даже восхищается – этой незаурядной женщиной, сумевшей вырваться из цепких объятий провинциальной реальности, подняться над серой обыденностью и парить над нею, не давая себе покоя ни днем, ни ночью, ни в работе, ни на отдыхе. Сильная и одаренная натура, она умеет «держать спину» и не теряться при любом неожиданном повороте судьбы. Она живет полно и талантливо – радостями и печалями актерского труда, воспоминаниями о своих сценических триумфах, любовными переживаниями и т. д. и т. п. Она ни минуты не киснет и подлинно «держит себя в струне» – ревнует и злится, закатывает скандалы и чарует собой. Она умеет не слышать того, чего не хочет слышать, и ловко вытягивает из окружающих комплименты ее красоте, моложавости, дарованию. А как ловко она управляется с взбрыкнувшим на какое­то мгновение любовником – разложила на полу, заморочила, заговорила и убедила во всем, в чем хотела убедить. От такой женщины не уйти не то что Тригорину, но и любому другому мужчине – уж больно хороша чертовка. Нервная, как породистая лошадка, и темпераментная, как истая прима, гибкая, изящная, обворожительная женщина в стиле модерн – такова Аркадина этого спектакля в замечательном исполнении Татьяны Гладенко.

Самые глубокие, самые нежные, самые тонкие переживания сценического сюжета отданы брату заезжей знаменитости – действительному статскому советнику в отставке Петру Николаевичу Сорину. Сыгранный Владимиром Солоповым тонко, сдержанно, мудро, он менее всего напоминает «человека, который хотел», скорее – героя чеховской «Скучной истории», подводящего итоги своей убывающей на глазах жизни. Из всех персонажей волковского спектакля именно в нем больше всего внутреннего огня, неподдельного интереса к окружающим его людям, желания жить и наслаждаться последними жизненными дарами. Что­то не верится, что его «никогда не любили женщины»... Скорее он сам тактично и умно отодвигался от непрошеных объятий.

Он утратил какую­то часть своих физических сил, но врожденный такт, ум, порода, юмор – все это осталось при нем. Он не брюзжит, не жалуется и не стремится вызвать сочувствие. Он стареет с достоинством и с достоинством принимает все, что выпало ему судьбой на остаток дней. Это его скрытое, негромкое, но неподдельное чувство собственного достоинства как­то привычно незамечаемо и мало ценимо его человеческим окружением – и это еще одна точно выявленная черта чеховской поэтики: одиночество человека среди людей.

Не исключено, что кому­либо из зрителей может показаться пресной не только точно воссозданная в спектакле чехов­ская реальность, но и сама манера ее сценической подачи: неброская, выдержанная в голубовато­серых тонах декорация (художник – Татьяна Терентьева), уместное, далекое от всякой театральной назойливости музыкальное сопровождение (музыкальное оформление – Ирина Кузнецова), ровное течение сценического дейст­вия. Тем, кто не мыслит театра без крикливой красивости, жирных режиссерских курсивов и подчеркнутых актерских акцентов, нечего делать на этом спектакле. В нем действительно отсутствуют нервный лиризм, острый драматизм, поэзия высокой классики. Но в нем есть другие достоинства – стилевая точность актерского ансамбля, большая режиссерская культура, выдержанность сцениче­ской манеры. Это немало, совсем немало для того, кто любит театр вообще и театр Волкова в частности.

Читайте также
Комментарии

Написать комментарий Подписаться на обновления

 

Войти через loginza или введите имя:

 

В этой рубрике сегодня читают
  • Как умел, так и жил... В Ярославском художественном музее завершил свою экспозиционную «жизнь» в Ярославле вернисаж работ Михаила
  • Пара хрустальных черепах Два Гран-при – большие хрустальные черепахи – завоевали юные аниматоры ярославского городского центра
  • Театр Высоковской Учительница русского языка и литературы Лариса Александровна Высоковская из средней школы поселка Некрасовское