Лет 40 назад пижонистый кинорежиссёр по имени, от которого сейчас почему-то решительно отказывается, Андрон, по фамилии, которая тогда состояла только из одной части, Кончаловский дебютировал в общем-то весьма компромиссным фильмом. Сейчас он настаивает на том, что для посторонних он – Андрей Сергеевич, а фамилия пишется сначала папина – Михалков, а потом уже мамина.
Тогда экранизация киргизской повести «Первый учитель», этакий прообраз последующих советских – нет, не вестернов, но темпераментных, замешанных на понимании и любви (в том числе и собственных романах с актрисами), трогательных этнических откровений, была не только вынужденной данью «дружбе народов», не просто конъюнктурой, но творческим риском. Надо было доказать на невыигрышном материале свою состоятельность, и «Андрон» это сделал.
Мне понравилось, как честно, даже, может быть, с некоторой бравадой, говорилось в юбилейных программах, подготовленных его собственным продюсерским центром, о том, что Михалков-Кончаловский не снискал голливуд-ского успеха, хоть и имел нежные, дружеские – словом, разные, но достаточно близкие отношения с тамошними звёздами: кого-то снимал, с кем-то... Ну, это уж как водится у нашего «мачо».
Мотив его непризнания и почти что неуспеха в Америке может восприниматься как предмет гордости: слишком сложен для них, слишком профессионален, слишком тонок, слишком духовен. Однако главным было отсутствие истерики и стремления продолжать производить впечатление. Не вприпрыжку за временем, а с ощущением этого времени в себе. Кажется, это называется чувством собственного достоинства.
У режиссёров дебюты тогда происходили в возрасте значительно старшем, чем у писателей, поэтому те же лет 40 назад писатель Василий Аксёнов был не только автором модных «молодёжных» повестей, к тому же поставленных в кино (и телевидение на этой неделе осчастливило нас фильмом «Коллеги», где желающие могли возобновить в памяти тощего и ещё лишённого характерного, уверенного облика английского сыщика В. Ливанова), но уже отчасти и нарушителем спокойствия со своей явно неуспешной у публики журнала «Юность», да и по нынешним временам наив-но-претенциозной «Затоваренной бочкотарой».
Но были, были поползновения, взорвавшиеся хрестоматийным теперь уже, классическим, а не просто диссидентским альманахом «Метрополь», большинство авторов которого, в отличие от самого Аксёнова, продолжали так или иначе в нашей стране писать и печататься. А он – то ли вовремя уехал, то ли впоследствии во-время вернулся. И – в классики, аккурат после преподавания в некоем скромном американском учебном заведении, где русский писатель как таковой не был интересен, а интересны были его реплики-суждения о русской литературе. Где работал он, как принято говорить, носителем языка. И не более того.
Конечно, кому-то из зрителей телепрограмм, показанных (на всякий случай, а то в будний день кто же увидит) в воскресенье, накануне юбилейного для Михалкова-Кончаловского понедельника, много говорили имена готового дать ему постановку великого итальянца Стрелера и его друга, которому он писал поначалу сценарии, великого советского режиссёра Тарковского. Но, в общем, разговоры перед камерой были для достаточно узкого круга, хоть и шли не только по «Культуре», но и по другим, общедоступным каналам.
А вот кино его было мало, за исключением прокрученного по нескольким каналам фильма «Про Асю Клячину...» – как же не показать, если он почти 20 лет пролежал на полке! Хотя хорош фильм по стилистике, по точности и редкой для этого рафинированного режиссёра силе простодушия и в построении кадра, и в свободе обращения с человеческим материалом (там, как известно, кроме молодой Ии Савиной, почти не было профессиональных актеров). Вернее, кино было, но в неудобное, полуночное время, а иногда и просто во фрагментах.
Сподобился Андрей Сергеевич получить на «Культуре» урезанную ретроспективу, где его густой тургеневский быт с жестокими жен-скими страстями знаменитой полячки Тышкевич и начинавшей тогда пружинисто-драматичной Купченко в «Дворянском гнезде» надо было как киноучебник показывать. А вот его удивительный по неуютной усадебной атмосфере и жалостливой ласковости с великим Смоктуновским и другими достойнейшими артистами чеховский «Дядя Ваня» должен был напомнить, что такое мастерство – но не показали. Да и настоящие – не чета нынешним претензиям с однообразными компьютерными спецэффектами – советского времени блокбастеры, «Сибириада» (которую не показали) и особенно сделанный в жанре комсомольско-молодёжной мелодрамы с фантастически женственной и неправильной всем своим поведением и обликом блондинкой Кореневой «Романс о влюблённых» (опять же ночью) могли привлечь к себе внимание новой публики. Едва ли привлекли.
А ведь можно было пустить по разным каналам – по одному давно популярного «Властелина колец» или, не к ночи будь помянут, муторного по сюжету и весьма примитивного по кинематографическим умениям «Молодого Волкодава», которыми эфир и был заполнен, а по другому, но в удобное время – тот самый «Романс...» И замерить рейтинги. Думаю, результат был бы в пользу «старой гвардии».
И с Аксёновым почему-то тоже не случилось: несмотря на то, что многие сериалы крутятся без остановок, ему как автору места в эфире не нашлось. Хотя только недавно в выходные дни нас порадовали далеко не удавшимся «Доктором Живаго», повторяют «Казус Кукоцкого», а уж на дециметровых каналах всё лето только и знают, что вне сюжетной логики крутить отдельные серии прежней «Няни» и других, ей подобных «человечков».
Аксёновская же «Московская сага», при всех её издержках, оказавшаяся далеко не самой безнадёжной ни в актерских решениях, ни в чувстве эпохи лентой, не появилась на телевидении. Зато скучнейшее продолжение «Бандитского Петербурга» с неприкаянным и непотопляемым (взорвался в пущенном с моста в реку грузовике и сидел, вытряхивая воду из ботинка) следователем – Сидихиным шёл аж по три серии за вечер. А как только закончился, словно по команде в реальном Питере арестовали «авторитета», один в один похожего на того, что в скучном сериале был: у обоих нет руки, оба – владельцы портовой собственности... Куда уж до таких совпадений провидцу Аксёнову, сочинившему ещё до распада СССР гениальную антиутопию «Остров Крым», или наигравшемуся с модными тенденциями Михалкову-Кончаловскому, только что снявшему фильм-пародию и фильм-покаяние «Глянец».
Мальчики из хороших семей, нарушавшие общественный порядок, раздражавшие своим видом и речью, своими художественными пристрастиями и общественными взглядами, они для ровесников, для публики были в течение какого-то времени «мальчишами-плохишами». Правда, одного из них не лишали гражданства, а другого при первой же попытке вернуться в страну приняли как родного.
Помните, как следователь в фильме «Берегись автомобиля» сетует на плохое поведение автомобильного вора, у которого такая хорошая мама, поющая про паровоз, летящий вперед? У них тоже были замечательные мамы – благополучная писательница и переводчица Наталья Кончаловская (а уж папа, автор гимна...) – у 70-летнего режиссёра, страдалица-за-ключённая, тоже писательница Евгения Гинзбург – у 75-летнего писателя. И постепенно «плохиши»-шестидесятники стали классиками нового тысячелетия, как всякие классики, вызывающие у публики ощущение понятности и лёгкой скуки. Где уж им до беременной женщины-кошки или малолетних матерей – сюжетов конца недели?
Телевидение вяло отметилось по поводу судеб людей, во времени и пространстве далеко выходящих за наши нынешние рамки. Так что же, привлечь активное внимание «повелителей эфира» можно было только репортажем из лепрозория или борделя? Чтобы уж и до старости – плохиши?
Татьяна ЗЛОТНИКОВА