Вячеслав Шалимов: "Трудные дети - самые любимые"

– Вячеслав Сергеевич, каждое время требует своего типа руководителя. Кажется, что сегодня сохранить в себе человеческие качества, находясь в этом кресле, как никогда трудно. Вы согласны? – Можно, нагло скажу? – Конечно. – Если руководитель не меняет время сам – это плохой руководитель. Времени надо противиться, чтобы не ушли какие-то вековые ценности. А для этого нужна команда, коллектив, который тебя поддерживает, и... начальство, что ли, какое-то. – Каким образом вам удается оставаться самим собой и успешно руководить институтом? – С большим трудом. Хорошо, когда подписываешь приказ на зарплату, премию, но случается и выговоры объявлять, и увольнять. Разбираться приходится и с преподавателями, и со студентами. Дисциплина есть дисциплина – куда денешься. – Наверное, у каждого руководителя есть что-то самое главное, назовем это сверхзадачей. У вас она есть? – Сверхзадача – ежедневная борьба за сохранение того, чтобы в зале можно было сопереживать, а не, извините, в мягкое кресло зад утопить и сидеть: «Смотрите, в каком наряде я пришел». Мне учителя это вбили, и помирать с этим буду. – В последние годы вузовские здания являют собой печальную картину: обшарпанные коридоры и аудитории трудно назвать храмом науки. Театральный не был исключением, и несколько лет назад в него без риска для жизни было не войти. Сегодня – чисто, уютно, свежевыкрашено. Как удалось привести здание в порядок, на какие средства? – С чего началась моя деятельность? В институте требуется ремонт, общежитие СЭС закрыла как аварийное. Кто первый помог? Губернатор. Приехал, прошел там, где даже ходить нельзя, – потолок висит. Зашел в этот кабинет, меня отругал. Но в отличие от двух министров культуры, которые говорили: «Ох, надо делать», – сказал: «Сделаем». Девять месяцев шел ремонт. Мы получили чистые аудитории, новые окна, новую крышу – фантастика. – Ну а теперь о ваших студентах. Одна дама, которая бывает на вступительных экзаменах в вуз, заметила: «Поступают аккуратные, симпатичные девочки и мальчики. Поступили. Прошел месяц учебы. В толпе крашеных, экстравагантных ребят бывших абитуриентов не узнать». Что с ними происходит? – У нас есть порядок подъема по студенческой лестнице. 1-й курс – «народные», 2-й – «заслуженные», 3-й – просто артисты, 4-й – а артист ли я? Это происходит с каждым набором. – Как удается из «народных» воспитать артистов? – В первый год обучения происходит отшелушивание среды, из которой они вышли. И начинается яростная защита своей установки. Но все-таки выявляется из глубины то зерно, за которое и принимали. – Шелушить трудно? – Ой! Большинство приходит, не зная – кто он есть. И когда все отпадает, ощущают себя голыми – раздели. Это страшный период. Но потихонечку-полегонечку – они уже чистенькие, аккуратненькие, внешне находят свой имидж для повседневной носки. Первые два года учатся учиться, а остальное время – актерскому мастерству. Кто-то не выдерживает: нагрузка страшная, занятия начинаются в 8-30 и заканчиваются в 20-40. Этот день, который весь направлен на работу над собой, отбивает желание казаться кем-то. – Божий дар дается немногим. Уже на стадии обучения хорошо видно, кто есть кто. Не возникает желания сказать некоторым: «Ребята, идите искать себя в другой вуз, на сцене вам делать нечего». – Есть такой фокус – обаяние невесты: замуж вышла – куда что девалось. Она в 16 – ах, а к 17-ти начинает тускнеть, и вскоре обаяние сценическое пропадает. Девушка из героинь перерастает в характерную, начинается расхождение между внешними и внутренними данными. Мальчишек забирают всех – молодых ребят не хватает. В Москве театры нуждаются, Москва всех глотает. Говорим: «Не езди», – нет, едут. А выгонять? К нам поступить легче, чем учиться. Набираем 22, выпускаем – 9. Из этих девяти – половина умеет играть хоть что-то. Опускать планку ниже нельзя. Но и спектакль выпускной нужен. А как его сделать? Примерно такой же расклад и в других театрах России. Нужны персонажи третьего плана. – Вы в театральном вузе 22 года. Как меняются за это время студенты? – Никогда не буду сравнивать, что было тогда и что сейчас. Мы моложе были, жизнь интереснее казалась. Горжусь тем, что один из спектаклей с моими выпускниками, когда я был художественным руководителем курса, ставил Фирс Ефимович Шишигин. Выпуск получился хороший. Они были не просто другие, а принципиально другие – по подходу – «зачем я сюда иду». Ребята летели в театр, рвались на сцену, у них в ушах гремели аплодисменты. Сегодня приходят и говорят: «Дайте мне профессию. Я знаю, куда иду, там не всем хорошо, но я буду звездой». – Вячеслав Сергеевич, учебный театр вуза мог бы стать еще одним театром города – со своим зрителем, критиками, громкими премьерами? – Свой зритель у театра есть. Приходят студенты – посмотреть на своих сверстников, приходят учителя, приходят старые театралы. Спрашиваешь, зачем? – отвечают: «Посмотреть, как они волнуются. Во взрослом, профессиональном театре этого не хватает». Но есть и другая сторона. Мечтаем привести театр в порядок. У нас плохой зал, нет аппаратуры. Министерство культуры говорит, что спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Мечта – отремонтировать и повесить табличку: «Театр им. Ф. Шишигина». Не разрешили присвоить институту его имя – не Герой Труда. А назвать театр – в наших силах. Но на такое здание табличку вешать стыдно. Так что пойду просить помощь по второму кругу. – Олег Ефремов в конце творческого пути сказал: «Я не люблю театр и актеров». Вы любите актеров? – Актеров очень люблю. Меньше люблю режиссеров, критиков, а актеров – очень. Причем они противные встречаются до безобразия. Но все равно они дети. Дети тоже бывают разные, но, как известно, чем труднее, тем любимей.