Вы в шпионы – не годитесь...

Итак, время действия – 50–60-е годы прошлого века. Место действия – Нижний Тагил, Дальний Восток, Польша, Украина… разброс географических понятий конкретизируется чуть позд­нее). Появляется главный герой – режиссер, ректор Ярославского театрального института Вячеслав Сергеевич Шалимов. В те годы, о которых пойдет речь, никакой, разумеется, не режиссер и тем более не ректор, но все шло именно к этому.

Единство противоположностей

Детство Славы Шалимова проходило в замечательном, напряженном поле противостояния во всем – в природе, прост­ранстве, в семье. Он появился на свет в семье военного. Во время войны отец окончил танковое училище, в мирное время пошел расти по служебной лестнице в качестве танкиста, обладая при этом кипучей энергией хозяйственника и организатора. К концу жизни отец поднялся до генеральской должности, оставаясь формально полковником, поскольку высшего образования не получил, академии не окончил. Он был командиром танковой базы на Дальнем Востоке. Был тем человеком, ко­торый на глазах у сына построил целый город на границе с Китаем.

…Когда Китай «зашевелился», отца направили на границу, в чистое поле развертывать корпус. Дело было летом, каникулы в разгаре, и Слава, к тому времени уже изрядно помотавшийся по гарнизонам, страшно радовался летнему Дальнему Востоку – красота, все цветет, кругом кипучая энергетическая жизнь. И вот пока Слава ликовал по поводу предстоящего единения с природой, из остановившегося на пустыре грузовика были вы­гружены письменный стол, стул. За стол уселась мама с листом бумаги и карандашом в руке. А отец ходил по полю и кричал: «Вот здесь будет стоять казарма, здесь – другая... Правее поставим клуб...». Мама, делая соответствующие наброски на плане, кричала ему в ответ: «А где будет библиотека?». «Подожди со своей библиотекой, – отвечал отец и продолжал – вот тут, левее, поставим пище­блок...» И он все это сделал! Не имея специального инженерного и, тем паче, архитектурного образования, отец Вячеслава Сергеевича действительно построил в чистом поле целый военный город. Удивительно то, что строилось все «на глазок», но стоит город и по сей день.

...Когда Слава был совсем маленьким, лет пять ему было, наверное, отец приводил кроху-сына в казармы и тот... перед строем читал солдатам политинформации, рассказывал, что происходит в России, что – в Югославии. Откуда у него, пацана, была такая политическая грамотность, Вячеслав Сергеевич и по сей день затрудняется ответить. Но факт остается фактом. Таким образом, вырисовывается один полюс влияния – отцовский. Но был и другой полюс, связанный с мамой, полная противоположность отцовскому.

Мама была из старинного дворянского рода Щербатовых-Мусиных. Сфера ее увлечений никак не вмещалась в формат «порядок в танковых войсках». Меняя вместе с мужем гарнизоны (в детстве Слава пережил то ли 12, то ли еще больше переездов), она, тем не менее, умудрялась сохранять свой мир – увлечение филологией, искусством, музыкой. Она читала с сыном Шекспира, организовывала домашние спектакли, учила его вышивать крестиком и гладью, вязать крючком... Детское ощущение мамы – это ее непреклонное «мальчик из приличной семьи должен получить музыкальное образование» и, как следствие реализации этой непреклонности – восемь мучительных лет, проведенных в обнимку с аккордеоном. Этот инструмент был устроен так «подло», что как ни тащи чемодан с ним, как ни приноравливайся, он непременно пребольно ударял по косточке на ноге. Этот фрагмент детства помнится отчетливо, и, как говорит Вячеслав Сергеевич, «помогает сейчас пускать пыль в глаза».

Обоих родителей Слава обожал до безумия. Поэтому резкий контраст родительских позиций по поводу его воспитания – папино «не балуй мальчишку, в суворовское отдадим» и мамино «он вдумчивый, романтичный, пускай книжки читает» – воспринимал как само собой разумеющееся. Однако конфликт между армейской фронтовой закалкой и аристократической духовностью создавал поле напряжения.

КОНТРАСТ ЭМОЦИЙ

Это не значит, что не было иных, менее полярных, эмоциональных состояний души. Были, непременно были и свои мелкие горести, и повседневные мальчишеские радости, но за давностью лет границы этих ощущений как-то стерлись, краски повы­цвели. Но самые яркие пережитые всплески эмоций – глобального, непоправимого горя и столь же бескрайней эйфории счастья – остались в памяти в первозданном виде.

...Нижний Тагил, зима. Дымный, чадный, смрадный город, над которым все время висит смог. Мама прокладывает вату между окнами, но на следующий день она темнеет, приобретая благородный антрацитовый оттенок – сажа пробивается через любые препоны…

Смерть Сталина. Все рыдают в голос. Ревут заводские гудки, воют клаксоны в автобусах и машинах. Взрослые плачут, отчаянно ревет и Слава. Причина беспредельного, до икоты плача, мальчику самому непонятна – ему года три, уход из жизни Иосифа Виссарионовича вряд ли мог восприниматься как личное горе. Однако скорбь его безгранична.

А вскоре начинают взрывать полуразрушенную церковь. После взрыва обломки храма пытаются растащить танками, храм не сдается, и Слава с приятелями опять жутко переживает по этому поводу. Не то, чтобы было жаль саму церковь как храм Божий – этого не было, но факт уничтожения, безвозвратного стирания с лица земли, любимого места игр в «войнушку» и тайных раскопок сплелся с пережитым накануне горем в единый клубок.

...А эйфорию всеобщего ликования Слава пережил позже, уже в Польше. Отец там проводил какие-то испытания. На это время пришелся полет Гагарина. Все население маленького городка высыпало на улицу, и все почему-то смотрят в небо. Ладно мальчишки, но что пытались рассмотреть в облаках взрослые? Детворе отчего-то казалось, что обзор загораживают двухэтажные домики офицерского состава, и они суматошно носились по городку, пытаясь выбрать точку, откуда наверняка будет видно гагаринскую ракету. Нелепость бессмысленного созерцания небосвода никого не смущала. Всеобщее ликование, поздравления, объятия… Все в этот день торжества человека над космосом были равны – и сопливые пацаны, и солдаты, и отцы-командиры.

ЧЕЛОВЕК МИРА

Мощное поле напряжения создавали и бесконечные переезды. Постоянная смена ландшафта, культурных пространств, географий… То степь на юге, то Дальний Восток с шумным океанским прибоем, то копоть промышленного Урала, то абрикосовая безмятежность Украины, то пряничные домики Польши… Внутри вырастало и расправляло крылья ощущение бескрайности жизненного пространства. Спроси сегодня у Вячеслава Сергеевича, где его малая родина – он затруднится с ответом. Родина была разная, чувство привязанности возникало то здесь, то там, и было ощущение, что дом – везде.

Благоприобретенная (или вынужденная?) «охота к перемене мест» сформировала четкую позицию – не стоит подстраиваться под предлагаемые обстоятельства, надо в любых условиях оставаться самим собой. Этот главный жизненный стержень родился, казалось бы, из пустяка. Семья кочевала в то время по Польше, и очередная учительница в очередной школе – сколько их было! – чуть в обморок не упала от небывалой красоты Славиного почерка. А между тем в предыдущей школе его постоянно журили именно по этому поводу. Так стоит ли пос­тоянно ломать себя, задумался Слава. И если кому-то что-то не нравится здесь, в другом месте, при других обстоятельствах именно этот негатив обернется позитивом.

ДВАЖДЫ ВЫГНАННЫЙ

Рост «по партийной линии» у Славы Шалимова не задался с детства. Во-первых, его выгнали из октябрят. Мальчишки устроили первенство по плевкам на дальность, за чем и были «за­стуканы» бдительным оком. Троих зачинщиков состязаний вывели перед строем, дабы им было стыдно «перед лицом своих товарищей», и сняли звездочки. Горе было неимоверное, Слава ревел страшно. Однако самое обидное было в том, что так и не удалось выяснить, кто плюется дальше всех. Азарт соревнования после экзекуции был потерян напрочь.

Во-вторых, Славу выгнали из пионеров. Предыстория этого печального отлучения от детской партийной ячейки такова. Девочку, которая очень нравилась Славе, обидели. Вступиться за поруганную честь дамы сердца – святое дело. Слава вызвал обидчика…на дуэль. А поскольку оба действующих лица в то время занимались фехтованием, то дуэль была самая настоящая. Мальчишки обрубили защитные концы у спортивных эспадронов, заточили клинки напильниками и решили драться до первой крови. Честь дамы в результате была спасена, но из пионеров мушкетера Шалимова все-таки выгнали. И из школы – на три дня.

В такие моменты очень доставалось Славе от отца. Он приходил из школы мрачный и вызывал сына «на ковер». Ты пойми, говорил он, ты – сын командира, должен быть примером для детей моих подчиненных. «Меня просто убивало, почему я что-то должен чужим, в общем-то, мне людям?».

МИМО МИМО

К концу школы Слава Шалимов, перечитав кучу книг по режиссуре, сам для себя определился с выбором будущей профессии. «Я очень рано стал понимать, что артистом мне не быть никогда. Артист – это кто-то такой красивый, бесстрашный, кто смело выходит на сцену и чьи фотокарточки продаются в киосках Союзпечати. А вот в том, что режиссура – это мое, я уверился». Способствовало этому и то обстоятельство, что во всех военных гарнизонах именно клуб или Дом офицеров был средоточием культурной жизни, светом в окошке.

Однако пределом маминых мечтаний была дипломатическая карьера сына. И со всей страстью родители принялись запихивать сына в МИМО – инс­титут международных отношений. Но конкурс был бешеный, из 25 проходных баллов Слава набрал 23 и с радостью забрал документы. Вот тут бы и податься ему в режиссуру, ан нет – возник новый притягательный для маминого слуха «манок»: военный институт иностранных языков. Слава неплохо знал английский, немецкий, польский – прямая дорога в военные атташе (или шпионы?). Однако и оттуда абитуриента Шалимова выгнали за злостное нарушение дисциплины – разговаривал после отбоя и, более того, препирался с патрулем.

...Словом, судьба была благосклонна. В это время на Дальнем Востоке, в Хабаровске, открывали отделение режиссуры. Туда, к Тихому океану, волею высокопоставленных чиновников «ссылали» талантливейших, звездных режиссеров с диссидентским уклоном. Таковым оказался москвич Вадим Демин, ученик Алексея Попова, который, в свою очередь, учился у самого Станиславского. А с другой стороны Демин был учеником Марии Осиповны Кнебель. Вторым неблагонадежным режиссером оказался Никитин, ученик Мейерхольда, язвенно ненавидящий советскую власть за уничтожение Всеволода Эмильевича. Под влиянием этих гениальных педагогов и начал постигать азы профессии Вячеслав Сергеевич Шалимов. Что из этого получилось? Результат, по-моему, очевиден.