и в них задержалась улыбка искреннего и несуетного человека. Еще мгновение – и мои дурацкие прогнозы летят в тартарары. Белоснежная, хорошо отглаженная рубашка, стрелочки на брюках и чистые ботинки… Он встретил меня просто, как старого друга,
и без предисловий повел в свой сад.
Сад
В июле у главного и единственного врача Ермаковской участковой больницы Владимира Александровича Жукова шестидесятый в его жизни день рождения. Сама природа устроила ему шикарный праздник. Начало июля – буйство цветущих пионов, о которых он знает все. В пошехонском музее, сотрудницы которого уговорили Жукова устроить юбилейную выставку его цветов, – лишь частица этой красоты. Среди застывших навечно лосей и кабанов, пташек и окаменелостей жаром пышут огромные шары темно-розовой Маргарет, а рядом – неожиданно трепетный белоснежный Айсберг. Сколь велики его цветки, столь и невесомы. Гамма розовых тонов династии Круссов, недотрога, похожая на розу, Элен Паула, непредсказуемая Сара Бернар, нежная Миссис Франклин Д. Рузвельт, неподражаемый в белом изяществе Альбатр Аваланж и утонченный шелковый Восток... В книге отзывов – масса впечатлений:
«Такую прелесть можно было увидеть прежде только в «Цар-ских садах».
«Даже не верится, что все это богатство принадлежит одному человеку, да еще мужчине, да еще врачу...»
Вот уж точно, не веришь своим глазам. Старенький ветхий материнский дом, где и родился Владимир Жуков, утопает в море цветов. Конечно, царствуют здесь пионы, около семидесяти сортов, другим садовым редкостям и завсегдатаям место с краешка. Скромно застыл в стороне изящный водосбор, словно инеем покрылся зацветающий эдельвейс, щедро раскинул листья загадочный шалфен, лекарственная эхинацея, она же рудбекия, обещает шикарный цвет. Набирает силу кустик голубики, а рядом – грядка, любовно усаженная детками гладиолусов и лилии селекции Киреевой. По соседству с могучим дельфиниумом невероятных размеров васильки, вот-вот лопнут верхние одежды их еще не раскрывшихся цветков. Все вокруг – предвкушение чуда. А чуть подальше – чудеса на яву. В большой теплице уже зреют помидоры, гроздями висящие на невысоких кустиках, а в глубине зеленых кущ довелось отведать хрустящих огурчиков. Здесь же вьются по шпалере арбузы и дыни. А снаружи заглядывается на диковинных южан набирающая тело капуста. Картошка, рожь, свежескошенная душистая трава... Все это ухоженное раздолье в полсотни соток. А руки – одни.
С чего началось увлечение цветами, столь редкое для мужчины? С Варвары Федоровны Щучиной, что жила на Туговой Горе в Ярославле, ей, наверное, лет под сто сейчас. У нее на рынке в далеком шестьдесят шестом году покупал Владимир Александрович семена, клубни, корневища. Ее фирменные тюльпаны и до сих пор украшают жуковский сад. Учителями цветоводства стали и супруги Леонтьевы, тоже ярославцы, которые занимались гибридизацией гладиолусов. А еще – журнал «Цветоводство» и Москов-ское общество цветоводов.
Фамильное древо
Мы идем к местной больнице мимо разрушенного храма Михаила Архангела, мимо молодых кедров и вековых лип на угоре, единственно напоминающих о дворянской усадьбе Лихачевых, чистым лугом с душистым разнотравьем чины и клеверов, колокольчиков и таволги. Этот путь проделывает Владимир Александрович несколько раз в день туда и обратно – на одном конце огромного села материнский дом, на другом – больница и дом главного ермаковского доктора. Историю своего села он знает так же, как историю своих предков. Особая статья – бабушка Анна Ивановна Жукова. Отец ее был смотрителем больниц, а сама она всю жизнь прожила в лесу на Лихачевской просеке с мужем–урядником в доме, усаженном и уставленном цветами. Тонкая натура, барышня-крестьянка смело держала в руках косу, управлялась с молотилкой. Отец Владимира Александровича сполна унаследовал богатые материнские гены, учился в Петербургской Академии художеств, играл на всех музыкальных инструментах, преподавал музыку в Ермаковской школе. Как сын врага народа попал
под колесо репрессий, был уволен с работы. Родные и друзья писали Орджоникидзе, Круп-ской – безуспешно. «Реабилитировали» его лишь с принятием первой союзной конституции, когда в законе застолбили – сын за отца не отвечает.
Оптимизм – величайшее из достоинств
И вот она, больница. Одноэтажное большое здание с «крыльями», внутри гуляет июльский сквознячок, чистота и порядок. Особая гордость ермаковских медиков – физиокабинет, где есть все – от допотопного УВЧ до сложной лазеротерапии. Вот здесь прошли тридцать лет из жизни сельского доктора Жукова, единственного врача на всю округу от Гаютина и до Камчатки. Немало в его практике было тяжких и курьезных случаев. Однажды привезли мужика из Лыткина – ему за издевательство и побои отомстила собственная лошадь, рванув зубами ненавистную глотку. Жуков предпринял все возможное, но умер садист. У другого пациента остановилось сердце. Врач считает, что мужчина отравился ядохимикатами на обработке посевов льна. Скандал тогда был большой, дело дошло до Москвы, но официальная медицина выполнила политический заказ – ядов в организме не нашли. А в общем практика богатейшая, причем вся надежда – только на себя. Связь – слезы, получить оперативную консультацию узких специалистов почти невозможно. Вот так и привык: думать, взвешивать все многократно, иногда перестраховываться, но никогда не быть самонадеянным, это в устах Жукова – величайший порок.
Верите ли в целителей, в ворожбу, спрашиваю. Ни в колдовство, ни в чудеса не верит сельский врач. Верит лишь в здравый смысл. Величайшим же достоинством считает доктор оптимизм. Две пациентки рядом лежали. Обе тяжелые сердечницы. У первой – полный набор: обширный инфаркт, мерцательная аритмия плюс вирусная пневмония. Страшно было смотреть на женщину с бледным лицом и серыми губами. А она, уже приговоренная диагнозом, не сдавалась, не ныла, оставаясь борцом в самое тяжкое время. Пришло время, и она ушла из больницы на своих ногах и даже решилась на путешествие в Питер. Ее соседка – полная противоположность, пребывает в панике, а это самая разрушительная вещь.
Кабинет
Дом, где живет Владимир Жуков, крепкий, хоть и годов ему сотня с лишним, высокий, изукрашен хорошо сохранившейся резьбой наличников. Его построил когда-то для своего сына местный лесопромышленник Кротов. Высокое крыльцо, белоснежное белье сушится на веранде, направо – гостиная, уставленная цветами, в центре – большой стол, накрытый скатертью. Магнитофон, множество кассет, пластинки... Особый мир – кабинет. Большой письменный стол, где множество книг, цветы и пакетики с семенами цветов. Огромная пальма создает особый уют, и только оглядевшись, замечаешь, что все пространство вдоль стен занимают книги и картины. Пейзажи Марины Разиной, местной художницы, русской француженки, как ее здесь зовут. А книги – такого богатства и разнообразия не встретишь в библиотеке. Многотомники серии «Цивилизация», «Мифы народов мира», Библия в гравюрах Гюстава Доре, репринтное издание Библии в двенадцати томах, «Великие тайны прошлого» Бируни, восточная поэзия, Авенариус в собрании сочинений, Гиляровский, Уильям Теккерей, китайский эрос... Русская и зарубежная классика... Глаза разбегаются. А он прекрасно ориентируется в этом множестве и разнообразии, книги здесь – не украшение, не безжизненный признак интеллигентности их обладателя, они прочитаны и перечитаны, они востребованы. Особая статья – литература о театре, о музыке. Именно книги и записи восполняют ему неизбежную потерю в провинциальной жизни, далекой от больших городов, вдали от его страсти – настоящего, живого искусства, которой поглощен был однажды в молодости и на всю жизнь.
Скамейка в саду и смородиновый ликер
Выпускник Череповецкого медучилища, Жуков попал по распределению в Грязовец, а через три года поступил в Ярославский мединститут. Получал повышенную стипендию в сорок один рубль, но по ночам работал в железнодорожной больнице на станции Ярославль-Главный, в депо, в поликлинике, в «неотложке», за что имел еще шестьдесят рублей в месяц. Он не пропустил ни единой премьеры в Волковском театре, в кино, постоянный посетитель выставок, концертов филармонии... Помнит и восхищается Чудиновой, Нельским, Макаровой. Имел возможность слушать живую музыку всех советских скрипачей, наслаждался Ростроповичем в последний год перед его эмиграцией...
Полдня с Владимиром Жуковым пролетели незаметно. Уезжать не хотелось, возвращаться из этого настоящего, несуетного, восторженного мира. Я слушала неспешный рассказ собеседника с его чисто пошехонским говорком. Владимир Александрович живет один, так сложилось, что сам себе стирает рубашки (на мой удивленный вопрос ответил бесхитростно: «Я ж с пятьдесят девятого года по общежитиям!»). Устает, конечно, в больнице, но без его земли, без цветов, без хлопот этих многотрудных не было бы в жизни столько света и радости. Не случайно любимое время года – август, когда листва еще не тронута дыханием осени, когда краски ярки, а воздух звенит. Если нет времени побывать в лесу, куда стремится всегда, Владимир Александрович просто выходит в сад и ложится на деревянную скамейку... Ну а что же, спрашиваю, неужели за тридцать лет не возникло желания уехать во столицы и там сказать свое слово в медицине? Как-никак за плечами звание заслуженного врача России. А он улыбнулся и вспомнил, как после успешной аттестации спросили его светила областной медицины: где, мол, теперь намерены заняться карьерой? А он ответил: «Так в свое Ермаково снова уеду, там и карьера моя».
Кто-то написал в книге отзывов о его выставке: «Если хо-чешь быть счастливым на час – выпей вина, а если на всю жизнь – разведи цветы». Кстати, о вине. Его доктор и садовод делает сам. Ликер из черной смородины с медом вовсе не дурит разум, оставляя привкус богатого луга. Рецепт? Его Жуков вычитал в обыкновенной книге «Самогоноварение и виноделие». Смородина заливается хорошей водкой и настаивается пять-шесть недель, после чего масса отжимается, жидкость фильтруется и смешивается с медом и сахарным сиропом. Через два-три месяца ликер готов. С днем рождения, доктор!
Марина МОРОЗОВА.