В папке оказалось много писем ответственного секретаря газеты Александра Зайцева. Он ушел на фронт осенью 1941 года. Сегодня мы публикуем выдержки из его писем.
«И вот сейчас фронт для нас стал самой настоящей, живой действительностью... Необстрелянному человеку сначала страшно. Для того, чтобы преодолеть страх скорее, нужны, по-моему, два условия: во-первых, проникнуться сильнейшей ненавистью к врагу, так, чтобы драться хотелось, и во-вторых, надо изгнать из себя всякий индивидуализм, думать не о самом себе, а о всех вместе, о своих фронтовых товарищах.
Нам довелось побывать в тех городах, об освобождении которых наш народ узнавал с радостным трепетом. И когда своими глазами видишь адские разрушения – следы «хозяйничания» немцев, впечатление во много раз сильнее, чем от фотографий или газетных статей... Это надо пережить, перечувствовать. И тогда вскипает в тебе такая ярость, такая ненависть к врагу, что для страха не остается места. Драться, мстить хочется...
Нам приходится много двигаться. И вот в пути, в движении мы не прекращаем своей работы. Передовая для праздничного номера нашей газеты создавалась на тормозной площадке теплушки. Я правил материал прямо в поезде, и ничего, рука не тряслась. На одной из станций материал был сдан в набор, а на другой читатель получил свежую газету, в которой были и новости, принятые по радио, и свой материал. Ночью и днем, чаще всего ночью, в пургу и мороз организовываем мы материал для газеты. Ездим на машинах, лошадях, ходим пешком, переползаем...
* * *
Вот теперь я увидел настоящую войну. Узнал, как воют мины и жужжат пули. Третьего дня был на передовой линии. Впечатления незабываемые. Чем больше находишься под огнем, тем скорее преодолеваешь неприятное чувство страха и боязни. Первые дни противный гул фашистских стервятников всякий раз заставлял настораживаться, даже если шли на большой высоте. А теперь обращаешь на них внимание тогда лишь, когда они, как коршуны, мечутся над крышами деревенских хат и строчат из пулеметов или бомбят совсем рядом.
Фронтовая жизнь меняет характер, прибавляет силы. Вспоминаю, как я был привередлив в питании, как был изнежен. Грипп, насморк привязывались, бывало, из-за простой простуды.
В последние дни марта я прошел пешком более 100 километров. По нескольку суток не разувался, второй месяц сплю не раздеваясь. Потный пил холодную воду, мерз на ветру, лежал в снегу. И все ничего.
Среди наших бойцов и командиров есть настоящие герои. Особенно приятно узнавать о героизме земляков. В бою за один населенный пункт наш Володя Жилов (с катерозавода) лично уничтожил троих фашистов. И в последующих боях он дрался так же отважно. И очень тяжело было вчера услышать, что 2 апреля Володя погиб...
* * *
Вокруг лес – пышный, кудрявый. В деревне через палисадники свешивается пахучая сирень. Проснулся я сегодня рано. Небо – нежной голубизны. Деревья стоят в молчаливом покое. Над лесными полянками стелется робкий июньский, тонкий, как кружево, туман. Поют соловьи. Кукушка-вещунья пророчит кому-то долгую жизнь. А фронт совсем рядом, в каком-нибудь десятке километров. По временам оттуда доносится гул наших орудий, тявканье немецких минометов. В небе пролетают самолеты.
Получил недавно хорошее письмо от Марка Лисянского. По-прежнему пишет стихи. Прислал мне сборник «Фронтовая весна». За стихи он заработал благодарность от большого начальства.
Мы держим прочную связь с тылом. У себя в газете вводим постоянный отдельчик «Письма из тыла». Большая просьба к тебе: пришли, пожалуйста, пару живых, коротких писем о рыбинцах. Хорошо бы об отцах и братьях наших людей. Посылаю еще два номера нашей газеты. Можешь выбрать что-нибудь интересное для себя. Это можно делать. Наш военный цензор просматривал. Что ты скажешь о нашей газете?
* * *
Газету с моей статьей о снайпере Николае Пальмине получил. Спасибо. А других обещанных номеров «Рыбинской правды» нет. Ждем. Ведь в одном только моем подразделении нас четверо рыбинцев. Сегодня был тяжелый для меня день – дважды опасность была так велика, что жить хотелось особенно сильно. То же самое случилось неделю назад.
Если судьба сохранит меня, то многое потом можно будет рассказать. Эти строки я пишу в блиндаже, в лесу. На потолке из толстых бревен подвешен фонарь «летучая мышь». В углу потрескивают дрова в печке. На нарах с краю спит поэт Анатолий Кузьмин – он теперь работает у меня. Рядом сидит тоже на нарах Коля Смыслов (из облрадиокомитета), он готовит материал для газеты. Я только что подготовил к набору одну из полос и принялся за письмо.
Километрах в двух от нас стоит фургон-типография. Там сейчас верстают газеты. Темная ночь. Где-то недалеко по временам рвутся снаряды. Фрицам отвечает наша артиллерия. Днем вылезаем из блиндажа, ходим (кое-где переползаем) по подразделениям или, сидя на пенечке, пишем.
1943-й мы встретили хорошо. Затопили каминчик. Самодельными украшениями нарядили елочку. Перед полуночью уселись за стол. Жестяные солдатские кружки-бокалы мы подняли за скорую нашу победу, за счастливую встречу с семьями, с друзьями в новом наступающем году. Читал о погонах? Так вот, друг, наденем скоро погоны. Будем живы, полюбуешься на нас.
* * *
О себе расписывать особенно нечего. С 22 апреля стал майором. На погонах два просвета и одна большая серебряная звезда. Живу сейчас в овраге, густо заросшем кустарником. На верху оврага, в кустах вырыта маленькая землянка. Стены ее оплетены прутьями, из этого же материала сделаны и три постели. Посредине стол, заваленный газетами. Здесь дождливо и холодно. Кругом нас – «зона пустыни». Нет ни одной деревни, на месте их – кучи пепла, старая домашняя утварь, разная рухлядь. Немцев отсюда выгнали в марте. Отступая, они увели в полон русских мужиков, баб, детей. А кто не хотел идти с ними, уничтожали. Жуткая картина. Ненависть к врагу вспыхивает при одном только виде этих развалин. Вот уж подлинно пепел стучит в сердце. (Помнишь Тиля Уленшпигеля?).
Убедительно прошу тебя помочь мне с клише. Нужны несколько заставок батального характера, рисунки орденов, портреты полководцев.
На нашем участке идут бои. Мы быстро продвигаемся вперед. Завтра утром мне со своим хозяйством надо переезжать на другое место. Смутно припоминаю, что где-то есть чистые и светлые квартиры, где-то люди спят в мягкой постели, работают за удобным письменным столом. Я вот уже больше года живу в землянках, сплю на одной поле шинели и покрываюсь другой. Пишу, сидя на снарядном ящике, в шоферской кабине, на бревне. Война научила меня многому, а прежде всего – умело работать в самых, казалось бы, невероятных условиях. 30 ноября я был награжден орденом Красной Звезды. Если посчастливится остаться живым и здоровым, то не стыдно будет вернуться домой. Орден будет говорить сам за себя. Сергей Судаков получил повышение в звании и стал теперь подполковником. Он награжден орденом Отечественной войны второй степени. В декабре был ранен в правую руку и эвакуирован в глубокий тыл.
Вторую половину февраля и начало марта я тоже прожил в глубоком тылу, в таком месте, куда возможно было приехать Зое и Вадику. Семнадцать дней был вместе с семьей. Какое это великое счастье для фронтовика. Я ведь не видел родных два с половиной года. Когда они были снова рядом со мной, казалось, что я проживу с ними еще долго-долго. А сейчас те благодатные дни кажутся приснившимися. Хочется сохранить в памяти каждую деталь. Зоя нашла меня постаревшим, поседевшим и угрюмым. Я же не замечаю в себе никаких особенных перемен, кроме обилия седых
волос.
* * *
У меня новости. В последних числах июля я на своей видавшей виды машинке переправился через Западный Буг и оказался в Польше. Но природа и здесь во многом напоминает родные места. Часто встречаются березки, сосны, орешник, но попадаются и каштаны. Я проехал большой путь. Всюду поляки встречают нас радушно, спешат угостить молоком, вишней, всем, чем богаты. Немцы и здесь грабили, убивали, разрушали. Я видел один городок, где ничего не осталось, кроме обгоревших печных труб. Но не везде, однако, они успели похозяйничать. Мы гнали их в три шеи. Было так, что мы несколько дней мчались на машинах и не слышали ни одного выстрела: столь резво драпали фрицы. Сейчас работаю, лежа на траве. Вместо письменного стола – кусок фанеры, вместо кресла – плащ-палатка. Передний край от нас в шести километрах. Немецкие снаряды рвутся в полукилометре...».
Окончание следует.
//Письма с фронта читала Инна КОПЫЛОВА.
