Срок давности - вся жизнь моя...

Сталинград! Любимый мой город. Как миллионы людей, я склоняю перед тобой голову. Всю жизнь храню к тебе тепло и благодарность. За эти годы сколько слов сказано о битве, в которой полегли миллионы. Старшие это знают, кто моложе – читали, слышали, видели кинохронику, документы и фото. Рядом с нами еще живут участники сражения. Правда, их уже так мало. И становится год от года все меньше... Нам трудно представить, что это такое – более тысячи стервятников разом обрушивают на город фугасные и зажигательные бомбы. Немцы уже на северных окраинах города. Их танки прорвались к Волге. Вот-вот и Сталинград падет. Тогда конец этой Волге. Открыт путь на Урал. Центр отрезан от нефти и хлеба – от юга... Через двадцать лет после войны знаменитый фронтовой фотокорреспондент Георгий Зельма, мой сослуживец по агентству печати «Новости», издал альбом с комментариями на русском и французском. Фотодокументы, сделанные в разгар боев и сразу после победы на Волге. Город-призрак. И развороченная земля. Разбитая военная техника. Шквалы огня и рванувшие на смерть – в атаку. Штаб армии – в уголке развалин. Мамаев курган – господствующая высота. Вид с птичьего полета: купол над раскромсанным, развороченным, сожженным правобережьем. И на каждом квадратном его метре – сотни смертоносных осколков. Тут полегли батальоны, полки и целые дивизии. До миллиона человек. На Мамаев курган мы, оставшиеся сиротами, идем поминать своих близких. Вся наша родня – Зайцевы, Маслиевы, Прокудины и т. д. – все, считай, наши мужчины пали за Родину... Летом 1942 года фронт уже был рядом. Гул орудийных разрывов доносился совсем отчетливо. По маленькой станции, куда мы выехали налегке из Сталинграда, проводив на фронт отца, начали гвоздить все чаще. Целя в эшелоны, снесли и нашу школу, погибло много соседей. У крыльца дома был убит младший брат мамы – Шура. Сестра ее – Люба умерла, простудившись на рытье окопов. В дом шли и шли похоронки. Мимо дома в клубах пыли на Сталинград двигались войска. Им навстречу – подводы, фургоны. Из кузовов, забитых ранеными, в раскаленную пыль капала кровь. Прямо с дороги, с марша, в дом забежал проститься последний живой сын бабушки Марии – дядя Андрей, учитель математики нашей погибшей школы. Черный от пыли, гимнастерка покрыта пятнами выступившей соли. Он обнял мать. Бабушка, помертвев, только и сказала: «Андрюша, вернись». Он помахал нам пилоткой и побежал догонять своих. Никто после войны не вернулся... После Сталинградской победы уже не было у нас деда и бабушки. Оба ушли друг за другом, не вынеся гибели семьи. В доме остались сироты и вдовы. Мама моя всю жизнь не устает повторять: «Пропали бы мы с такой-то малышней, если бы не советская власть...» В феврале 43-го мы с ней впервые поехали домой, в освобожденный наш город. Когда проводница объявила, что подъезжаем – как уж ехали, не говорю, – все прильнули к замерзшим окнам скрипящего враскачку вагона. Где же город-то? До горизонта – гиблое, страшное поле боя. Тогда еще не были убраны припорошенные сверху снегом бурты трупов. Дома нашего на Донской, в центре, не было. В сгоревших развалинах мы угадали остатки грядушки от нашей кровати со знакомыми шариками поверху... Мои земляки уже в феврале 43-го дали клятву возродить любимый наш город! И не на новой, где-то, площадке, как иные советовали, – на волжском правобережье. Было принято решение Государственного комитета обороны, составлен генеральный план. Помню, еще чадили пожарища, в городе не было жилья, воды, канализации, тепла, света. Не было, собственно, самого-то города. А нас, детей, уже как-то собирали в пионерские лагеря, посылали лечиться. Мне посчастливилось отдыхать на огромном теплоходе, который шел по Волге, останавливаясь у плесов и для экскурсий в городах. Страх уже отступил от нас, и мы пели и озоровали, для нас устраивали праздники, нас вкусно кормили. Очень тяжелыми были голодные послевоенные годы. В Сталинград со всего Союза шли эшелоны, туда везли материалы, оборудование, одежду и продукты. Ведь фашистские вояки взорвали и сожгли там более 40 тысяч домов – 85 процентов жилого фонда. Если перед войной в городе жило около 450 тысяч человек, то после освобождения население сократилось в одиннадцать раз. Разрушены были 115 школ, 3 института, 2 театра, музеи и дворцы пионеров, десятки клубов и кинотеатров. Около сотни детских садов, 80 больниц, амбулаторий и диспансеров и т.  д. Разрушены были порт и пристани, железнодорожные пути. Предстояло убрать сотни тонн обломков, битого кирпича, стекла, мусора. С одной только территории тракторного завода вывезли 8 тысяч вагонов обломков. И так – с каждого участка города. На помощь по путевкам комсомола прибыло 10 тысяч молодых рабочих. Из Москвы, Ленинграда, с Урала прибывали инженеры, технологи, архитекторы. Люди делились со сталинградцами последним. Многое можно сказать о возрожденном Сталинграде-Волгограде. Но как рассказать о счастье? Это счастье было для меня, всей моей семьи – постоянно бывать, приезжать, прилетать, приплывать туда из Сибири, Дальнего Востока, из Мурманска и Ульяновска, Ярославля и Иванова. Как только появлялась возможность – а жизнь разбросала нас по стране, – мы объявлялись в просторном, полном цветов, фруктов, тепла, света доме старшей сестры. Мы снова и снова обмирали, поражались, захлебывались от счастья – перед нами живым чудом разворачивался наш любимый город! Вечерами правобережье искрится миллионами огней, днем город полон зелени, красок. Я бывала в Софии, Вене, Лондоне и Одессе, в Уфе и Питере, да мало ли где. У моего любимого города – свое неповторимое, гордое, прекрасное, достойное лицо. Его подвиг – в сердцах тех, кто ненавидит фашизм. Его имя носят улицы, площади ряда городов мира. Он восстал из разрухи и пепла, разросся, стал еще более многолюдным, мощным, красивым. Это сама наша живая история, наша гордость и боль. Наша надежда... Фото из альбома фронтового корреспондента Георгия ЗЕЛЬМЫ.