Услышав такое, хозяин сразу согласился:
– Пошли, на месте все как есть и узнаете.
Аллея примерно ровесница его дочерей, под этими березами росли внуки, на глазах повзрослела шестилетняя правнучка Яна и давным-давно поседел он сам. Где, как не под березами, и вспомнить былое.
Заходит как-то к нему в цех директор Жупиков, беспокойная душа – при нем в Семибратове появились и электростанция с итальянскими турбинами, и настоящие очистные сооружения, и большая школа.
Вызывает директор Ивана Федоровича на улицу. Оба понимали друг друга с полуслова, а тут сапер Жупиков молчит, делами не интересуется. Заговорщически зазывает куда-то десантника Погорелова: мол, за мной вперед, крылатая пехота.
Дошагали, шлепая по грязи, до заводской столовой.
– Видишь, – подначивает директор, – какая у нас везде слякоть. А тут ведь люди ходят. Догадываешься, куда клоню?
Как было не догадаться. Порешили сделать временный тротуар, пока из шлака. Разметили вешками будущую аллею с полкилометра длиной. Погорелов отвечал за трамбовку шлака и копку ям под саженцы. Возили их на двух грузовиках из питомника в Поддубном.
Поднялась аллея, можно сказать, в одночасье. Каждое деревце полили, огородили, вкруговую обвязали бечевкой. Правда, хлопот с ними первое время было предостаточно. Березки обгладывали козы, мальчишки ломали их на удочки и на шпаги. Но вместо павших снова и снова вставали в строй новобранцы. В сушь молодые посадки поливали пожарной машиной. Потянулась аллея-красавица к солнцу, не остановишь.
Нашептали березы Ивану Федоровичу еще и такое воспоминание из стародавних времен. Однажды на товарном дворе автокраном кантовали сталь-пятимиллиметровку, лист весил тонны полторы. Крановщик по неопытности что-то напутал с «вирой» и «майной». Кран перевернулся. Парень разбился насмерть. А вину со всего маху припаяли замдиректора Погорелову.
Напраслина была явная – искали, как обычно, крайнего. А «крайний», как вскоре выяснилось, в тот день вообще на заводе отсутствовал, в командировке был. Алиби не помогло. Наехали тогда на Ивана Погорелова так, что пиши пропало: дело-то было еще при товарище Сталине.
Невесть как спасся, отделался «строгачом» и понижением в должности «за недосмотр». Восемь лет виновник без вины рулил тем самым цехом, где случилось ЧП, – транспортным. Возить-то заводу и поселку, как всегда, уйму чего надо было, не считая готового продукта – газовых фильтров: тот же металл, стройматериалы, дрова для поселка, рабочих из Ростова и Гаврилов-Яма – в те поры, когда завод работал в три смены.
В свои за восемьдесят Иван Федорович все реже вспоминает ту историю. Долго жил с рубцом на сердце. Не за себя беспокоился. Переживал, как бы опала не отразилась на семье. Да и парня-крановщика по-человечески жалко было, не за понюх табаку простился с жизнью.
В прежней должности восстановили Погорелова только в хрущевскую оттепель. После этого он еще больше четверти века верой и правдой служил родной «газоочистке», где в пятидесятом году чуть ли не с нуля начинал, через руки молоденького старшего товароведа прошла вся первая продукция. И на гражданке не раз выручал его фронтовой опыт десантника: как-никак в армию ушел он комсомольцем-добровольцем в неполные восемнадцать, пороху нанюхаться успел по горло.
Полный курс испытаний на храбрость и находчивость прошел он годам к двадцати. Закалял волю на семи ветрах парашютной учебы в небе под Киржачом. Дрался врукопашную в немецких окопах под Полтавой. По голому полю топал в атаку за танками на Курской дуге. Стоял насмерть под Яссами, когда зажатый в кольцо озверевший фриц рвался из окружения.
На гражданке свои маневры. Если, допустим, «исчезал» полувагон с катанкой, якобы в срок отправленный поставщиками, то коммерческий директор не искал пропажу по телефону. Брал ноги в руки и находил вагон прямо на запасных путях, там, где у него, как выясняется, сгорели буксы.
За вечно дефицитным металлом Погорелов снабженцев обычно не посылал. Лично предпринимал прицельный «марш-бросок», чаще всего в обход директорских кабинетов, куда-нибудь поближе к прокатному стану. Оборону в литейках десятилетиями держали его ровесники-фронтовики. По рукам ударяли если не прямо в цехе, то вечером, за ресторанным столиком.
Не без участия Погорелова преимуществами рыночной экономики на «газоочистке» пробовали пользоваться еще при Брежневе. На свой страх и риск договаривались с поставщиками под честное слово, без всяких фондов и нарядов. Когда лет тридцать назад отмечало новоселье заводоуправление, многим невдомек было, что вся обстановка с иголочки, включая ковровые дорожки, поставлена в Семибратово напрямую, на взаимовыгодных условиях ивановцами и ярославцами.
И сегодня не забывает Иван Федорович простых и мудрых слов, услышанных 9 мая в сорок пятом. Победу вместе отмечали три полка. Богатырское застолье шумело на поляне за усадьбой, где-то под городом Веной. По-птичьи заливались трофейные аккордеоны. Спиртное в термосы, канистры и ведра наливали шлангом из дубовых бочек.
– Качать орденоносцев! – предложил кто-то.
Звеня орденами и медалями, всласть полетал над той поляной и старшина Погорелов.
Потом выступил генерал.
– Кого худо наградили, – затронул он тонкую тему, – обиды не держите. Самая высокая награда для вас, что живы остались.
Напутствие получилось на годы и годы вперед. Так и старался жить Иван Погорелов после войны – не менял на медяки ту высокую награду. Никого не подсидел, не оговорил, не подвел невыполненным обещанием, началь-ственным окриком не обидел. Был щепетилен в том, чему многие в его положении не придавали ни малейшего значения. Например, раз и навсегда запретил себе пользоваться служебным транспортом в личных целях.
Будучи заядлым рыбаком и любителем семейных путешествий на лоно природы, Иван Федорович еще в середине 60-х отважно влез в долги, но купил себе персональную «копейку» – больше двух десятков лет на ней ездил.
А вот на уговоры пойти в секретари парткома он, предварительно хорошо подумав, рискнул ответить отказом. Объяснил свое странное поведение напрямую и без лишних слов. Мол, писать красивые отчеты не умею, особенно если хвастаться нечем.
Юлиан НАДЕЖДИН.