Влюблённая китежанка

Легко тогда отделалась Марина. Может быть, потому, что не одна была, а с кавалерами, нашлось бы кому в случае чего за даму вступиться. Что поделать, занесло её малость, но ведь гол получился такой классный - её верный друг «Кэнон» счастливое мгновение не упустил.
Эпизодец самый бесхитростный, но трепетная Маринина натура в нём - вся как есть. И в самой неподходящей обстановке находит человек поводы жизни порадоваться. О том и речь в наших предпраздничных заметках о медицинской сестре, фотографе, мологжанке по корням Марине Козловой.

Роскошь общения

Говорят, Козлова умеет видеть то, чего не видят другие. Сама она подобные сомнительные комплименты привыкла пропускать мимо ушей. Фотографы нынче пошли зоркие, «цифра» всех уравнивает в технике - ставь камеру на автомат, и не надо заботиться о выдержке и диафрагме.
Для самой-то мологжанки-китежанки давно не вопрос, отчего ей никаких сил не жалко на это не очень чтобы и денежное, хотя и зело затратное и утомительное ремесло. Может без конца говорить о тех, кого, наверное, никогда бы и не встретила, если бы не камера в руках. О дизайнере, асе фотосервиса, физике и лирике в одном лице Акилове, вперёдсмотрящем - он первым у нас в стране начал снимать импульсным лазером живую натуру. О ком ещё? Да о Лашкове - мало кто так, как отец-основатель студии «Руссар», умеет радоваться чужим удачам.
На одной из выставок познакомилась с Реутовым. Узнала от Михалыча кое-что такое, что испытать довелось только чеченским беженцам: как Красный Крест вывозил его из пекла, как здесь в Ярославле повезло ему на друзей - взяли его сторожем в центр «Эмалис». Напрочь выбитый из жизненной колеи, осваивал он там огневое ремесло, требующее не только фантазии и вкуса, но и характера, и крепкой мужской хватки - тем и спасал душу.
С Михалычем подружились они с первого взгляда. Ему-то лучше других понятно то знакомое потомкам мологжан чувство, когда теплом людского участия в семи потах обретаешь на новом месте, нет, не временное пристанище - дом родной.

Нечаянная удача

Как-то по пути на работу Марина зашла в храм Параскевы Пятницы, что через площадь от старого автодорожного моста, свечку поставить перед любимой иконой Николая Чудотворца. Знакомый староста прихода рассказывал кому-то о святом Серафиме Вырицком. Прислушалась: родом-то преподобный, оказывается, из деревни Вахромеево, а это же под Рыбинском - земляки, стало быть.
А судьба какая? Выходец из благочестивой крестьянской семьи, в молодости торговлей нажил миллионное состояние. Что не умалило его ревности к Богу. Большую часть дохода отдавал он в храм. После революции принял схиму - стал иеромонахом в знаменитой Александро-Нев-ской лавре. Но и это не спасло его ни от сумы, ни от тюрьмы.
Вот и снарядили они с мужем Игорем «экспедицию» под Питер в тихие Вырицы, где старец Серафим нашёл последнее упокоение. Потом в антологии духовной поэзии Марине неожиданно встретились стихи Серафима Вырицкого. «Пройдёт гроза над Русскою землёю,//Народу русскому Господь грехи простит...» - так начиналось одно из них.
Именно эти строчки взяла Козлова эпиграфом к многосерийному циклу фотографий, сделанных в Толге, в паломнических турах в Киево-Печерскую лавру, Сергиев Посад, на Валаам, в поездках в Малые Корелы, по костромскому Заволжью, в наши недальние Варницы и Борисоглебский монастырь.
Там, в Борисоглебе, в монастырском соборе на Яблочный Спас во время службы и посчастливилось ей увидеть немолодую уже пару с младенцем в руках, героев своей библейской озарённости снимка - сама о нём говорит: «Моя нечаянная удача». Долго искала название, теперь оно есть: «Открой своё сердце Богу». Молога, дом родной
С детства помнит, как плавали «на остров», в места, где на дно Рыбинки канули их деревни Шумарово и Овинчищи. Бабушка Александра пела в храме. Была она из зажиточной семьи, отец её, Урвачёв, Маринин прадед, служил в Мологе волостным начальником. А вот дед по мужской линии Шведчиковых жил налегке.
Уехал в Питер, правда, баклуши там не бил, выучился на плотника и столяра-краснодеревщика. Когда Марина в родном Рыбинске пошла в первый класс, дед сделал ей персональный фирменный стол.
Перед затоплением волжского града Китежа срубленный дедом пятистенок перевезли из деревни на дальнюю рыбинскую окраину, в частный сектор на Веретье. В городе мологская изба долго была им и семейным очагом, и дачей с садом-огородом. Настал час, её продали, перебрались в кооперативную квартиру. Веретьевская развалюха давно обезлюдела, догнивает в бурьянных зарослях. Марина там теперь не бывает: больно смотреть на пустые оконницы.
В рыбинской квартире был у них целый чемодан семейных снимков. Дачных, дорожных, всяких - с праздничных застолий, огородной страды, из поездок на заветный остров памяти. Оператора заказывать не требовалось, Маринина мама работала фотолаборанткой на секретном заводе. Домой оттуда, понятно, ничего не носила. Только однажды показала десятилетней дочке переснятый из какого-то журнала кадр: астронавт по Луне шествует.
Тот детский восторг, как думает наша героиня, на всю жизнь след в сердце оставил. Какой - поймёт много позже, когда фотокамера снова и снова поведёт её туда, где, казалось, до того не ступала нога человека и где вот-вот поднимутся над водой золотые купола канувшего в глубины озера Светлый Яр былинного невидимого града Китежа.
Это могли быть не только возрождённая Толга, её любимый Великий Устюг или архангельское Поморье, но даже и просто она, похожая на лунную пустошь, разбитая дороженька у полуразрушенного храма - до него рукой подать от квартиры Козловых в Кузнечихе.
Домашняя «Чайка» была первой её камерой. После очередной игры «Зарница» школьная стенгазета целиком вер­сталась из кадров с натуры Марины Шведчиковой. В 70-е Марина была завсегдатаем рыбинского киноклуба «Современник». Самое памятное - фильмы Тарковского, встреча с ним. Помнится ей, как кто-то критиковал «Сталкера» за «обшарпанные стены». Гость не стал пускаться в отвлечённую полемику, прижал оппонента к стенке убийственным контрвопросом: «А разве не такие стены в вашем подъезде?»
Тарковский, что в «Рублёве», что в «Солярисе», остаётся для Марины художником прямого видения. Если у него дрова в монастырской поленнице по сценарию должны быть берёзовые, то заводился с пол-оборота, заметив, что кто-то под шумок подложил пару осиновых. Он для нашей героини - мастер-класс на всю оставшуюся жизнь.
В профессиональные папарацци, однако же, она не пошла. Окончила медучилище, а на хлеб зарабатывает в должности медсестры отделения ультразвуковой диагностики медсанчасти шинного завода.
- Творчеством занимаюсь, только когда влюбляюсь, - прямо в тему пошутила перед женским днём.
Доля шутки в предпраздничной шутке, видимо, имеется. Но судя по тому, что, например, буклет «Ярославия - Земля согласия» (как та школьная стенгазета) от корки до корки состоит из снимков корреспондента пресс-центра Ассамблеи народов Козловой, вся жизнь её за последние несколько лет - одна сплошная любовь.
Сама Марина спорить с этим наверняка не станет. Вычитала недавно в книге родоначальника современной фотографии Картье-Брессона: когда фотограф наводит видоискатель, «линия прицела проходит через его глаз, голову и сердце». Всё так, а после недавних поездок на Учму стала она лучше понимать и его загадочную фразу из дневниковых записей «Воображаемая реальность»: «Лично для меня фотография, - отметил классик, считавший любую инсценировку «жульничеством», - это способ выкрикнуть, освободиться».
Месяц светозарный
Там, на Учме под Мышкином, у Марининой сестры дача. Когда туда провели хорошую дорогу, Козловы зачастили к ней в гости. В первый приезд Марину разбудили колокола. Пошли к храму. Познакомились там с моложавым компанейским чернобородым батюшкой, отцом Алипием. Воспитанник Троице-Сергиевой лавры с порога поведал гостям: сегодня поутру на душе у него были сумерки, в таких случаях поднимается он на колокольню. Но сперва приободрит себя частушкой: «В нашей церкви тихо звонют,//Милый мой венчается.//Мама, дай мне сонных капель,//Жизнь моя кончается».
В тот день Марина гуляла по окрестным лесам и лугам, а потом на волжском бережку на поляне, раскинув руки, легла лицом к небу. Щёлкнула в вертикальном ракурсе - чистую синеву, простор, волю. Только чуть в стороне белесым контуром проступал месяц. Дома на компьютере вдруг увидела: откуда ни возьмись, в кадр залетела ласточка.
- Может быть, - даёт пояснения автор, - это напомнила о себе душа, ведь ей всегда так хочется воспарить от земли.
Во славу жизни и свободы в десяти экземплярах напечатала авторскую складку-открытку: на одной стороне небо, на другой - берег с островом и часовней на нём, где когда-то стояла многострадальная Касьянова обитель. Подпись под снимок китежанка нашла у самого Фёдора Ивановича Тютчева. Его родовые корни, между прочим - неподалёку от Учмы, в Знаменском на речке Кадке - тоже верхневолжские, если не сказать, мологжан­ские.
У раннего Тютчева прочла строки с пейзажем, словно увиденным в Маринин объектив: «Смотри, как днём туманисто бело,//Чуть брезжит в небе месяц светозарный...»
Открытки с ласточкой поздравительные, тираж почти уже раздарен. Осталась одна-единственная. Кому она достанется и с каким пожеланием на женский день, Марина пока не решила, но, подумали мы, в самый раз стать той депеше «писанкой». Слово из далёкого забытого прошлого. Предки наши садились на берегу, облегчали душу, опустив в воду выструганную раздвоенную ветку. Те невидимые письмена про твои печали и горести течением и уносило.
В семейном клубе «Русские традиции» Марининой подруги Светланы Кремнёвой «писанки» в аккурат сейчас, в дни весеннего возрождения всего живого, - первейшая тема дня. На Пасху, знамо дело, дарят с большим смыслом крашеные яйца. А на Великий пост, оказывается, можно взять лист бумаги, от чиста сердца (в том-то и весь секрет) не мудрствуя лукаво, пожелать кому-то добра, счастья в семейной жизни. Ну, или написать, что волнует и тревожит тебя самого.
«Писанку», как дет­ский кораблик, можно пустить по воде, а до ледохода сжечь в печи или порвать листок и подставить ладонь под ветровую струю.
Получив целую ин­струкцию о «писанках», мы до того вошли в роль, что рискнули, не очень-то и надеясь на ответ, спросить собеседницу, с чем же сама она собирается поздравить, ну скажем, обладательницу учемской открытки.
- Скорее всего, перед праздником, - сказала на прощание влюблённая китежанка, - напомню кому-то из подруг со слов Светланы Кремнёвой, в чём, как думали наши дальние предки, предназначение женщины. А оно в том, чтобы в горе и в радости выслушать мужчину и промолчать.