Ленивый ты охотник, Афоня!

Нашему Афанасию уже два с половиной года. Он по-прежнему длинноног, мускулист, ушаст. Но мордочка, как и обещали прежние хозяева, стала симпатичнее. Она округляется и излучает умиротворение, когда у Афанасия благодушное настроение. Однако чаще он пребывает в состоянии меланхолии, и тогда мордочка удлиняется, ещё более раскосыми становятся задумчивые глаза, ещё чётче обозначаются впалые мурлы.

Характер Афони изменился. Его уже не интересует компь­ютер, он не набрасывается из засады, пропала и любознательность, а самой яркой чертой его поведения стала трусость. При каждом нештатном звуке он вздрагивает и готов бежать, куда глаза глядят.

Появился у Афони интересный «обряд». Стоит мне наклониться, чтобы снять обувь в прихожей, он вскакивает на спину и с громкими «песнями» начинает перебирать лапами с выпущенными когтями. Если же он прозевает моё появление, внучка кричит: «Афанасий, бабушка приехала! Иди, «распишись» у неё на спине!» Но, несмотря на саднящие афанасьевы «автографы», я люблю его безмерно, и все домочадцы души в нём не чают за то, что он стойко переносит наши назойливые ласки. Впрочем, подозреваю, что дело тут не в покладистом характере: просто ему лень сопротивляться.

Однажды Афоня поймал мышь и устроил безумные игры с несчастной жертвой. Наконец пленница вырвалась из лап мучителя и опрометью бросилась прочь и стукнулась лбом о стену. Удар отозвался пустотой то ли в голове у мыши, то ли за плинтусом. Норушка оцепенела. А «охотник», решив, что дело слажено, повалился поперёк коридора во всю свою длину. Однако что-то заподозрил, но вставать было лень, и, уцепившись когтями за палас, он подтянулся, тронул лапой жертву: та едва шевельнулась. Не спеша Афоня поднялся, но мышь вдруг резво рванула на кухню. «Великий охотник» для порядка лениво пошарил лапой под столом и уселся напротив в настороженно-выжидательной позе. Но терпения хватило едва ли на минуту.

И мне вспомнилась сказка про Лень и Отеть, в которой последняя предпочла сгореть в своём доме, лишь бы не утруждать себя малейшим движением. «Да нет, не сгорела Отеть», – подумала я, глядя, как, сладко зевнув, Афанасий отправился спать, оставив добычу коротать ночь под столом...