– Николай Владимирович, дни до «красной даты» отмечают в двух случаях: либо не желают, чтобы это прекрасное время заканчивалось, либо считают дни, когда все это наконец закончится...
– Я думаю, что оба варианта ко мне отношения не имеют: контракт с департаментом заключен стандартный, сроком на год. Для того чтобы принципиально чтото изменить в помощи нашим онкобольным, срок, прямо скажу, невеликий. Поэтому приходится считать дни. По принципу: успею – не успею.
– Вы пришли в руководство онкологического диспансера не со стороны, а непосредственно из докторов. Стало быть, некая программа действий у вас имеется и вы хотите успеть ее выполнить... Но в чем она, если не секрет, состоит?
– Я один из немногих главных врачей области, у которого нет необходимости решать административнохозяйственные и финансовые вопросы. Поэтому первоочередная задача, стоящая не только перед персоналом непосредственно онкологической клиники, но и вообще перед онкологической службой области, состоит в том, чтобы организовать работу с максимальной эффективностью для пациентов. Пока, к сожалению, здесь не все зависит от нас. Самый простой пример: онкодиспансер механически объединили с отделением больницы шинного завода. Наше заведение было рассчитано на 302 койки. Теперь их стало больше в полтора раза. Но! Регистратура, поликлиника и приемный покой остались с той же пропускной способностью, поскольку изначально были рассчитаны на прежний поток пациентов. В результате возросли очереди на прием к специалистам в поликлинике и в приемном покое.
– В этой ситуации чтото можно практически изменить?
– Знаете, можно. И при этом не нужны дополнительные вложения. Достаточно, например, установить такой порядок, чтобы заведующие отделениями оперировали во второй половине дня. Потому что если они делают это в первой половине, некому с утра подписать документы о госпитализации пациентов. Где здесь материальные затраты? А если учесть, что к нам едут люди со всей области, которым иногда нужно отправиться в дорогу в три часа ночи, чтобы попасть на прием к восьми. И они, бывает, вынуждены дожидаться несколько часов, пока освободятся заведующие отделениями. Поэтому мою сверхзадачу как главного врача я определяю так: научить персонал осмысленно относиться к своей работе. Чтобы при любом руководстве его труд был максимально эффективным.
– Насколько легко повышать эффективность труда, если зарплата сотрудников онкодиспансера выглядит после недавних реформ, мягко говоря, скромно на фоне докторов общей практики?
– Я, например, только рад, что докторам общей практики хотя бы ненамного увеличили заработную плату. Я не совсем согласен с тем, как это сделано. Главные врачи остались совершенно без средств к управлению персоналом. Потому что вне зависимости от того, как работает тот или иной сотрудник, эта самая доплата ему положена. Стало лучше? Да! Много ли пользы для больных от этого «лучше»? Сомневаюсь.
– Вашито сотрудники и этой прибавки к зарплате не получили...
– Ну а что делать? Вчера, например, одна бригада оперировала восемь часов. При этом было понятно, что попади этот пациент к нам на несколько лет раньше, и операция прошла бы гораздо быстрее, и последствия были бы легче, и прогноз благоприятнее. А когда такой труд приводит лишь к тому, что позволяет пациенту прожить только год, психика медиков, бывает, не выдерживает. И спиваются люди, и из профессии уходят...
– Что касается момента попадания пациентов с третьейчетвертой стадией заболевания. На минувшей коллегии облздрава было особенно подчеркнуто, что основной акцент в помощи онкобольным должен быть сделан на раннем выявлении заболевания.
– Вопервых, это правильно. Пациенту с третьейчетвертой стадией заболевания мы можем помочь только в том случае, если сам он готов посвятить все силы своему выздоровлению. И даже в этом случае многое зависит от стечения обстоятельств. Когда речь идет о первой стадии, есть возможность вернуть человека к нормальной жизни сугубо медицинскими способами. Вовторых, я не раз высказывал довольно крамольную мысль (и готов повторить ее сегодня) о том, что наш пациент совершенно невыгоден государству, особенно когда живет долго. Потому что затраты на его лечение очень велики. В этом свете раннее выявление онкопатологий тоже способствует тому, чтобы болезнь не доходила до той стадии, когда медицинская помощь лишь продлевает жизнь, но не позволяет человеку остаться общественно полезным. Это рассуждение несколько цинично, если рассматривать его с точки зрения государства. Но и для пациента, естественно, лучше быть здоровым, чем больным.
– Естественно, что в этой ситуации вам не обойтись без помощи докторов на местах. Поскольку только они в состоянии первыми забить тревогу. Тем более что они как раз теперь должны быть более внимательными...
– А с какой стати они чегото комуто должны? Я же уже объяснил, что дополнительная сумма для них – как манна небесная. И ладно, если бы дело касалось таких случаев, когда действительно необходимо дорогостоящее специализированное оборудование: при диагностике рака желудка, например, или рака легкого. Но есть же и такие заболевания, как рак кожи, когда нужно просто внимательно посмотреть невооруженным глазом и направить пациента к нам на дообследование. Я объехал за две недели несколько районных центров нашей области, выступал на коллегии департамента здравоохранения и фармакологии. У меня сложилось впечатление, что онкология просто отсутствует в сфере внимания многих специалистов. Гинекологи, например, не выполняют пятидесятый приказ Минздрава от 2003 года. Мы полностью забыли о профосмотрах, в результате чего выявляемость некоторых онкологических заболеваний на ранних стадиях упала только за год в два раза. И еще не нужно забывать, что не все зависит от медиков. Есть примеры и того, как пациенты совершенно не заботятся о себе.
– Например?
– У меня был пациент, у которого опухоль съела половину лица, прежде чем он обратился к специалистам. Она не болит, а что до внешнего вида... Больной охотно мирился с ним, но не желал услышать страшный диагноз. Сколько пациенток, у которых опухоль полностью разрушила молочную железу. Можно было обойтись щадящей операцией, а тут приходится удалять многочисленные метастазы... И хорошо, если процесс не ушел в жизненно важные органы, например в легкое или печень.
– Диагностике онкозаболеваний сегодня уделяется много внимания. К примеру, недавно было принято решение закупить два томографа. А в чем онкодиспансер испытывает особую потребность?
– Да во всем! Но здесь тоже важно понимать, что обследование должно быть рациональным. Мы, например, выработали ресурс своего томографа на том, что никому не отказывали. Но зачем, например, делать томографию пациенту с четвертой стадией заболевания, состояние которого просто не нуждается в уточнении? И я хотел бы заострить вопрос и на том, что вложений требует не только диагностика. Нам бы хотелось вывести на новый уровень весь цикл помощи больным, начиная от их поступления в поликлинику и заканчивая контролем над уже выздоровевшими пациентами.
– Если есть выздоровевшие, то рак нельзя считать неизлечимым заболеванием?
– Вопрос ведь в том, чем располагают медики, занимаясь лечением того или иного пациента. К примеру, поступает человек с нерезектабельной опухолью. Проще говоря, ее нельзя удалить, не затронув жизненно важных органов. К примеру, аорты: задев ее, хирург фактически лишает пациента шанса на жизнь. Но оперировать можно, если имеется современное высокотехнологическое оборудование. Буквально на днях специалисты из Казани показывали мне, как они удаляют такие опухоли. Ультразвуковой «скальпель» их разжижает, отсос убирает. Пациент ничем не рискует, поскольку частота ультразвука подобрана так, что его воздействие в принципе не может затронуть стенки сосудов. Кровопотеря практически нулевая. И таким образом из приговора (в данном случае) слово «рак» превращается просто в диагноз. Однако цена вопроса – 85 тысяч евро.
– Допустим, нашлись средства на переоборудование онкодиспансера. Но тогда появляется другой вопрос: а есть ли смысл разворачивать новые технологии в здании, которое в общемто находится не в лучшем состоянии?
– На самом деле это очень больная тема. Потому что даже снаружи здания нашей клиники выглядят, мягко говоря, красноречиво, а уж их внутреннее состояние вообще не выдерживает никакой критики. Посмотрите, как нас ремонтируют: плитка в операционной, положенная полгода назад, отваливается пластом, поскольку ктото резко закрыл дверь в соседней операционной.
– Мы же с вами определились, что речь пойдет только о медицине...
– Правильно. Но говорили и о том, что во всякой деятельности нужно отталкиваться в первую очередь от эффективности. Что ж поделаешь, если в нашем обществе многое определяется не результатом, а процессом. Однако если человек рассуждает: «Положил плитку – и хорошо!» (пусть она через неделю отвалится) – это полбеды. А когда так начинает строить свою деятельность медик (да еще и в нашей отрасли), приходится выполнять роль «новой метлы». Не от самодурства, поверьте. Мне было бы гораздо проще идти по проторенному пути. Но он может завести нашу отрасль (я имею в виду не только саму клинику, но и всю областную онкологию) в безвыходную ситуацию.
Анатолий КОНОНЕЦ