- Почему Наполеон и почему именно сейчас?
- Я с детства был зачарован Наполеоном. Однажды друг моего отца, редактор "Литературного наследства" Илья Зильберштейн, привел меня к Тарле...
- Тому самому, историку?
- Да, легендарному историку с фантастическими подчас поворотами судьбы... Тарле был знаменит уже во время Февральской революции, участвовал в качестве эксперта в работе знаменитой чрезвычайной комиссии Временного правительства по расследованию противозаконных действий царских министров. Во времена Сталина уже в качестве подсудимого участвовал в не менее знаменитом процессе Промпартии, был репрессирован, чтобы в конце концов стать академиком, лауреатом Сталинских премий, в том числе и за книгу о Наполеоне. К моменту нашей встречи мне было тринадцать лет, поэтому я очень хорошо все запомнил. Евгений Викторович внешне весьма напоминал императора и премило играл в Бонапарта в старости. Он удивился моей влюбленности в Наполеона. Действительно, у сверстников были иные герои, они ходили в кино на "Чапаева", надеясь, что Василий Иванович все же переплывет Урал и выживет, а я перечитывал книгу Тарле, веря, что Наполеон оправится от поражений и станет победителем. Злосчастную русскую кампанию я вообще пропускал, меня можно было назвать плохим патриотом...
- Тогда и решили писать о Бонапарте?
- Тогда... Потом... Всегда...
- Почему же взялись за дело только сейчас?
- В какой-то мере этому помогла Цветаева. У меня с великой Мариной были общие кумиры. Ее любимцы - самый знаменитый донжуан XVIII века принц Лозен, Казанова и, конечно, принц де Линь, воин и философ, живое воплощение галантного века. Он и умер, в 80 лет выйдя на мороз в бальных туфлях и камзоле, чтобы проводить к каретам прекрасных дам... Все указанные господа были с отрочества и моими властителями дум. И конечно, Наполеон... Марина тоже его боготворила. И вот не так давно в библиотеке отца я обнаружил две книжки. Одна из них была издана в Париже в 1878 году и рассказывала о герцоге Рейхштадтском, сыне Наполеона. На внутренней стороне обложки я увидел имя владельца: "Марина Цветаева, зима 1908". Потом мне в руки попал выпущенный в 1912 году один из первых сборников молодой Цветаевой "Волшебный фонарь", где среди прочих есть стихотворение "Герцог Рейхштадтский" как бы результат того ее чтения. Как эти две книги попали в библиотеку отца, могу лишь догадываться, но я воспринял это как сигнал к действию, понял: пора!
Наполеон сам определил жанр моей книги, сказав однажды: "Какой роман - вся моя жизнь!" Определил и главные загадки, о которых рассказывает книга... точнее, сам Бонапарт. Ибо весь рассказ ведется от первого лица.
Наполеон говорил: "Со мной никогда не происходило в жизни того, чего я бы не предвидел". Действительно, он был великим политиком, умел не только побеждать на поле битвы, но и пользоваться победами, что порой труднее. Этот человек плел головоломные интриги, сталкивал лбами врагов, всегда добиваясь своего. И вот - первая загадка. Бонапарт делает шаг, повергающий в шок его сподвижников: ведя пятнадцать лет подряд беспощадную борьбу с Англией, Наполеон неожиданно решает сдаться именно британцам. И это при условии, что он только что уничтожил тысячи англичан на поле Ватерлоо! Бонапарт мог отдать себя "брату Александру", как он после Тильзитского мира называл русского царя. Все-таки одно время они были союзниками... Но из всех вариантов Наполеон выбирает самый дикий - сдается заклятым врагам. Что это было? Великое сумасшествие или... великий расчет? Почему Наполеон совершил такой странный шаг?
- Почему?
- Хочу, чтобы Бонапарт сам дал ответ в книге... И еще один вопрос меня безумно интересовал. Его смерть. Есть масса исследований, доказывающих, что императора отравили. Но Англия не могла его убить, поскольку именно этого от нее и ждали! Британцы слишком себя уважали, чтобы так низко пасть. Более того, когда у губернатора Святой Елены Гудсона Лоу появились крамольные мысли, он получил жесточайший нагоняй из Лондона. Повторяю, англичане не могли отравить Наполеона, и все же он, как доказывают последние исследования, был медленно умерщвлен... Историки искали убийцу среди окружения Бонапарта, подозревали поехавшего с ним на Святую Елену графа Монтолона, ученика Наполеона, бывшего с ним в сражениях, согласившегося разделить его изгнание и отдавшего ему не только личную свободу, но даже... жену. Но это не он, не Монтолон.
- А кто?
- Ответ подсказал опять же Бонапарт, и, смею сказать, поразивший меня ответ! Да, в Наполеоне все оказалось чрезвычайно - и его жизнь, и его смерть. И даже его любовь. Страсть к Жозефине уживалась с весьма странными романами, "набегами", как он воинственно называет любовные приключения... И наконец, еще один вопрос, весьма любопытный с сегодняшних позиций. Поначалу Наполеона боготворили интеллектуалы Европы, затем он становится императором, и отношение резко меняется. Как жесточайшего деспота его уже ненавидят все великие французы - мадам де Сталь, Бенжамен Констан и, конечно, Шатобриан, писавший: "Муха, пролетевшая без его приказа, считалась мятежницей". Действительно, Наполеон заявлял: "Я обязан следить за всем. К примеру, позволить себе не заниматься прессой - это значит заснуть на краю пропасти". Он мечтал свести функ-ции газет к печатанию объявлений... Этот умнейший из правителей часто был беспощаден и, как бы подводя итог распри с интеллектуалами, объявил: "Мысль - вот главный враг цезарей..." Но вот Наполеон терпит поражения, кладет на полях сражений почти два миллиона французов, командуя мальчишками да стариками, проигрывает Ватерлоо, умирает в ссылке и... тотчас становится кумиром всей мыслящей Европы! Начинается его обожествление. Не говорю о французах (вспомните Виктора Гюго), но пиетет очевиден даже в стане врагов - в Англии и России. Читайте Байрона, Лермонтова, Пушкина, того же вчерашнего ненавистника Шатобриана! Что произошло? Точнее, кто стоял за этим удивительным воскрешением славы?
- Ответ тоже в книжке?
- Ценю ваш юмор... Но есть такая милая история. Госпожа Х на балу спрашивает Фейербаха: "Не могли бы вы вкратце рассказать мне о вашей философии?" А Фейербах отвечает: "К сожалению, сие затруднительно, ибо я занимаюсь этим всю жизнь". Мне тоже не так легко, поскольку я размышляю над загадками Наполеона на множестве страниц книги... Влияние Бонапарта на современников сейчас трудно представить. "Целых полтора десятка лет в Европе жил лишь один человек - все остальные стремились наполнить легкие воздухом, которым дышал он", - писал Шато-бриан. Наполеон обладал поразительным качеством. Он всегда жил для Истории. И лишь с ней соотносил свои поступки. В сытый мир лавочников - в девятнадцатый век! - он привнес легендарный дух времен Ганнибала, Юлия Цезаря и прочих героев античности. Здесь ключ к его психологии. Мне очень хотелось, чтобы в книге появился живой Наполеон. Это для меня самое главное. Один из западных историков написал о моей биографии Сталина: "Как историк я не нашел в ней много нового. Но там есть Сталин. Он там живой. И я молю Бога, чтобы страшный дух, порожденный этой книгой, побыстрее оставил меня". Это и есть главный комплимент для автора. Как и слова дочери Федора Аллилуева, знавшей Отца и Учителя. Она позвонила мне и сказала: "Я узнала его!"
- В этот раз подобного комплимента вам, Эдвард Станиславович, не дождаться...
- Современников Наполеона не осталось? При чем тут это! Хуже, что нет подлинного величия, мир все больше походит на Лилипутию, а гиганты, живущие для Истории, все страннее для нас... Так что, если серьезно, книга написана мною прежде всего для самого себя. Как и "Сталин", как и "Распутин"... Вот и эти мои беседы с Наполеоном, где я ищу ответы на мучающие меня вопросы. Нахожу ли их? Книгу о Распутине в некоторых западных переводах назвали "Распутин: последнее слово". Чепуха! Последних слов в Истории не бывает... Нет, моя задача иная - будить мысль. Думайте! И возражайте мне!
- Вот я и думаю: вы пишете об истории, но явно перекидываете мостик в день сегодняшний.
- Никакие особенные мостики не нужны. Человек не слишком изменился за последние несколько тысячелетий. Все, что Овидий писал о любви, все рассуждения Сенеки о величии римского технического прогресса и вздохи об ужасах цивилизации, загрязняющей окружающую среду, капитуляция римлян перед террором Калигулы и Нерона, перестройка во времена императора Траяна, когда, по словам Тацита, людям "наконец-то разрешили высшее счастье - говорить и писать то, что они думают", - все это так понятно... через тысячи лет. Словом, не я мостик перекидываю, это печальная неизменность человека, прыть его рук и ног во всем, что касается похоти, войны, прибыли, эта его невозможность следовать заповедям Христа. Но это уже другая тема.
Андрей Ванденко, Дмитрий Пленкин.
("Итоги", в сокращении, 2002 г.).
